Положение Японии на тихоокеанском театре войны ухудшалось с каждым днем, с каждым месяцем, и чем плачевнее шли дела на фронте, тем деспотичнее и нервознее становилось правительство и военное руководство. От народа требовали все больших жертв. Репрессии приняли поистине истерический характер.

Японский флот уже оставил Соломоновы острова; Ра-баул, ежедневно подвергавшийся налетам вражеской авиации, был накануне падения. Шестого февраля 1944 года пали острова Куэзерин и Луотт, гарнизон — полторы тысячи человек — погиб. Не решаясь обнародовать это известие, Ставка в течение трех недель давала в печать ложные сведения. Тем временем американская авиация начала бомбить остров Трук и семнадцатого февраля грандиозным воздушным налетом, продолжавшимся непрерывно в течение суток, полностью разрушила эту важнейшую стратегическую базу Японии.

Премьер-министр Тодзё, несколько обновив состав кабинета, принял на себя по совместительству должность начальника Генерального штаба. Двадцать второго февраля премьер обнародовал «Манифест о введении чрезвычайного положения», в котором потребовал максимальных жертв от народа. На основании этого манифеста уже через три дня, двадцать пятого февраля, кабинет министров экстренно утвердил «Положение о чрезвычайных мерах для обеспечения победы». В «Положении» предусматривалась поголовная мобилизация всех учащихся, усиление трудовой повинности населения, отказ от «всякой роскоши и излишеств», ликвидация всех предприятий, не занятых непосредственно выпуском военной продукции, эвакуация важнейших военных заводов и тому подобное. Учебные заведения превращались в заводы, женщин в принудительном порядке зачисляли в «патриотические отряды», для проезда по железным дорогам ввели специальные пропуска, все увеселительные заведения подлежали немедленному закрытию. Тем временем, двадцать второго февраля, острова Тиниан и Сайпан — важнейшие опорные пункты обороны самой Японии — подверглись новому опустошительному налету вражеской авиации, базировавшейся на десяти авианосцах мощной американской эскадры. Налет продолжался почти два дня, вплоть до утра двадцать четвертого февраля.

События на фронте развивались головокружительным темпом. Однако люди оставались пассивными, с улыбкой отчаяния встречали новые постановления и указы,— казалось, призывы правительства больше не производят на них ни малейшего впечатления. Предел лишений, возможных для человека, был уже перейден. Военные власти, размахивая бичом над головами японцев, пытались внушить им, будто высадка противника на территории Японии станет переломным моментом в войне. «Долг каждого японца — убивать! Бамбуковыми копьями защитим нерушимую в веках императорскую династию!» — кричали они. Но подобно тому как лошадь, везущая в гору непомерно тяжелый воз, не может больше сделать ни шагу, сколько ни стегай ее кнутом, так и народ Японии был уже слишком измучен, чтобы воодушевиться призывом властей. А это, в свою очередь, вызывало еще большее раздражение и ярость военного руководства, приводило в бешенство правительство.

В такой обстановке в Токио произошло одно маленькое событие. Это был всего лишь незначительный эпизод, не больше, но смысл его окончательно поверг в отчаяние международного обозревателя Сэцуо Киёхара. К тому же из-за этого маленького инцидента Киёхара невольно поставил себя в еще более невыгодное положение.

Примерно в середине февраля из района Южных морей на флагмане «Мусаси» вернулся в Токио командующий соединенной эскадрой адмирал Хоити Кога. Главная цель его приезда состояла в том, чтобы добиться увеличения численности военно-морской авиации и обеспечить дополнительные поставки флоту дюралюминия — сырья, необходимого для самолетостроения.

В результате сокрушительных налетов авиации противника на Рабаул, на Соломоновы и Маршаловы острова японский флот потерял большую часть своих самолетов. Японские эскадры лишились необходимого прикрытия. Эскадра, потерявшая самолеты, перестает быть боевым соединением — это беспомощная игрушка. И вот для защиты «жизненно важной линии фронта»—островов Сайпан — Тиниан — Яп архипелага Палау — командующий эскадрой самолично прибыл в Токио для переговоров о поставках дюралюминия.

Производство дюралюминия составляло триста тысяч тонн в год, из которых шестьдесят процентов получала армия и около сорока — флот. Руководство военно-морского флота неоднократно пыталось убедить командование армии передать большую часть дюралюминия для нужд флота, но армейские руководители упорно отвергали все предложения подобного рода.

«Мы считаем бессмысленным попусту расточать драгоценное вооружение, решающее исход войны, для защиты каких-то ничтожных островков в южных водах Тихого океана. Бросьте совсем эти острова! Нужно заманить врага в ловушку. Когда противник окажется на территории Японии, армия возьмет на себя ответственность за осуществление операций, в которых Япония одержит победу»,—заявляли руководители армии.

По мере того как ухудшалось положение на фронте, никогда не прекращавшаяся борьба за влияние между армией и флотом проявлялась все более откровенно и грубо; иногда складывалось впечатление, будто армейское руководство с иронической усмешкой наблюдает за поражениями, которые терпит флот. Командующий эскадрой адмирал Кота сам начал переговоры с руководи гелями армии о поставках дюралюминия; было совершенно очевидно, что в случае неудачи война на Тихом океане не сулит Японии ничего, кроме самого плачевного поражения. Вот почему информбюро военно-морского министерства не уставало при каждом удобном случае ратовать за необходимость первоочередного снабжения флота самолетами: «Если флот будет располагать самолетами, ситуация на фронте еще может измениться к лучшему. Хоть одним самолетом больше, хоть на час раньше!»

Действительно, нехватка морской авиации грозила окончательной катастрофой. Почти все авианосцы были уже потоплены, военные операции приходилось строить в расчете на соединения крупных самолетов, базирующихся на суше. А крупные самолеты требовали большого количества дюралюминия.

Тем не менее личные переговоры адмирала Кога тоже не увенчались успехом. Ему удалось добиться только равного распределения дюралюминия между флотом и армией. Была достигнута договоренность, согласно которой флоту отпускалось отныне лишь не намного больше дюралюминия, чем раньше. Дело дошло до того, что начальник главного морского штаба Сюсин Нагано, пытаясь достигнуть цели, доложил о нуждах флота самому императору, но руководители армии, возмущенные «столь дерзким нарушением этикета», категорически запрещающего обращаться непосредственно к «священной» особе, немедленно потребовали, чтобы Нагано сделал себе харакири.

Между тем авиация сухопутных войск не годилась для операций дальнего действия, не имела опыта в полетах над морем и в действиях против подвижных целей. Иными словами, ее невозможно было использовать на море. К тому же армейские руководители отнюдь не собирались выручать флот, находившийся на грани краха после потери почти всей своей авиации. Их совсем не устраивало, чтобы вся честь боевых подвигов досталась флоту.

В информбюро военно-морского флота эти внутренние распри способствовали усилению пессимистической точки зрения на дальнейшие перспективы военных действий. Руководство информбюро пришло к выводу, что единственный оставшийся выход — заручиться поддержкой со стороны гражданских органов печати и всколыхнуть таким образом общественное мнение в стране, поскольку усилия самих руководителей флота не приводят к желаемым результатам. Журналисты, бывавшие в военно-морском министерстве, неоднократно слышали подобные требования от начальника информбюро капитана I ранга Кацурабара и его заместителя капитана II ранга Ота.

Откликаясь на эти требования, редакторы некоторых крупных токийских газет пытались привлечь видных специалистов из гражданской среды, с тем чтобы они выступили в защиту интересов военно-морского флота. Однако постоянные жестокие репрессии в отношении печати привели к тому, что не находилось ни одного смельчака, который согласился бы выступить в опасной роли инициатора нового общественного веяния. Тогда руководство одной из газет для начала предложило журналисту Такэдзи Синдо написать статью, подробно освещающую этот вопрос.