Здесь, в палате, па глазах у посторонних, Иоко не могла даже дать нолю слезам. Опа провела с больным весь вчерашний и сегодняшний день — бегала купить ему фрукты и сладости, клала кусочки льда в его пересохший рот... На обратном пути в Токио она проплакала всю дорогу, спрятав лицо в воротник пальто.

Мама, я пойду еще раз к генералу Хориути, попрошу его хорошенько! Ведь Тайскэ так слаб здоровьем. Здесь, в Японии, на учениях, он и то уже заболел плевритом! А на фронте он и вовсе не выдержит... Будь он здоров, пришлось бы смириться, раз уж такие законы, но ведь он больной, значит его должны отпустить!.. В этом госпитале такая грязь, вонь! Кормят плохо, больному плевритом нельзя так питаться, питание там совсем никуда не годится. А в госпитале всем дают одно и то же, независимо от болезни... Я пойду еще раз к генералу Хориути!

Иоко была уверена, что Тайскэ заболел от переутомления во время учений. Тайскэ ничего не сказал жене о расправе, которую учинил над ним унтер Хиросэ.

Директоров и главных редакторов шести крупных журналов внезапно вызвали в Информационное управление. О вызове сообщили утром по телефону, предложив я виться ..к часу дня. Юхэй пошел вдвоем с Кумао Окабэ. Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как Информационное управление переехало в помещение Имперского театра, но красиво отполированные колонны и перила уже успели покрыться таким слоем пыли, что при неосторожном прикосновении рука становилась черной. Ковровые дорожки в коридорах коробились от грязи. Центральный зрительный зал был заброшен и пуст,—-очевидно, новые хозяева не нашли ему применения. Он напоминал погруженную в мрак пещеру. Здесь пахло пылью и запустением, как в замке, где обитают привидения.

Ровно в час дня в приемную, где уже собралось двенадцать человек, вошел, помахивая какой-то бумажкой, сотрудник Информационного управления майор Сасаки.

— Все явились? — строго спросил он, исподлобья оглядывая присутствующих.

— Так точно, все уже прибыли.

— Отлично, садитесь. Сейчас я зачитаю вам инструкцию о содержании журналов, которой все вы отныне обязаны будете придерживаться. Война, которую ведет сейчас наша страна,— нелегкое дело. Все силы государства должны быть направлены на войну. И прежде всего надо, чтобы наиболее влиятельные печатные органы — наши ведущие журналы — активно включились в сотрудничество во имя победы. К этому и сводится смысл данной инструкции. Ясно?

Майор говорил тоном приказа, не оставляя ни малейшей возможности для каких-либо возражений. Он распоряжался содержанием журналов, точь-в-точь как если бы отдавал боевое приказание. Но никто из двенадцати человек, которых он поучал, не упрекнул его в неуместности подобного тона. Когда бушует ураган, каждый стремится юркнуть в укрытие....

Майор высоко поднял отпечатанную на машинке инструкцию и начал читать.

— «Для победоносного завершения нынешней войны, направленной на установление нового мирового порядка и построение Восточной Азии, требуется активное сотрудничество всех органов печати и в первую очередь — ведущих журналов.

Указывая ниже наиболее существенные моменты, которых следует придерживаться директорам и руководящим сотрудникам журналов, мы рассчитываем на активное проведение в жизнь следующих указаний:

1. Постоянно стремясь к созданию единства общественного мнения, категорически избегать помещения статей, могущих посеять сомнение в умах.

2. Укреплять доверие к правительству и руководству армии и не жалеть усилий, дабы побудить народ сотрудничать в священной войне.

3. Проявлять максимальную осторожность, с тем чтобы в печать не просочились секретные сведения как военного, так и общегражданского характера.

4. Поскольку всякий либерализм и другие левые идеологические течения являются злейшими врагами государства, изнутри подрывающими его боевую мощь, публикация каких-либо статей, имеющих такую направленность, категорически запрещается.

5. Запрещается помещать статьи, в которых произвольно и попусту критикуются мероприятия правительства и руководства армии.

6. Допускается помещение статей, критикующих политику, армию, общественный строй и культуру вражеских стран; однако восхваление их в какой бы то ни было форме категорически запрещается».

Закончив чтение, майор роздал каждому из присутствующих отпечатанную на пишущей машинке копию. Директор Асидзава со спокойной улыбкой взял листок и положил в карман. Всякие вопросы были излишни. Встреча длилась семь минут и на этом закончилась. «Существует ли вообще па свете свобода слова? — подумал Юхэй.— Может быть, это не более чем пустая мечта?» Нет, он поступит умнее, если вообще прекратит издание журнала...

Тем не менее ни один мускул по дрогнул на его лице. Этот старый либерал с аристократическими манерами умел владеть собой.

В этот вечер директор Асидзава пригласил некоторых своих друзей в ресторан в районе Акасака. К концу дня он один спустился вниз и сел в такси.

Машина свернула с проспекта от ворот Баба и понеслась по направлению к дворцовой площади. Было уже темно, по на площади шеренгами стояли отряды различных организаций; сотни людей, повернувшись лицом к дворцу, кричали: «Бандзай!» Многие, опустившись на колени прямо в песок, молились о ниспослании победы. Всякий раз, когда ему случалось проходить или проезжать по этой площади, Асидзава снова и снова изумлялся этим проявлениям древних и безыскусственных чувств народа. Да, японцы — древний, старозаветный народ, простодушный, искренний, не ведающий сомнений. И, пользуясь этим его простодушием, власть имущие творят произвол, утверждая свое безраздельное владычество над страной. Неужели народ действительно хотел воевать с Америкой? Или, может быть, этой войны хотело только правительство?

Сегодня — восемнадцатое декабря. Прошло всего десять дней после объявления войны. Люди еще не успели заметить, как изменилась жизнь, как изменилась Япония -за этот короткий срок. Но от Юхэя не укрылись эти перемены. Перемены в тылу интересовали его больше, чем события на фронте.

Уже на следующий день после начала войны генеральный инспектор полиции Тамэока заявил в печати, что «всякие попытки накопления продуктов или уклонения от их свободной продажи будут решительно пресекаться». Затем некий господин, выполнявший обязанности начальника Управления противовоздушной обороны министерства внутренних дел, громогласно объявил по радио: «Поскольку министерство считает, что Японии не грозит нападение с воздуха, то оно приказывает всем гражданам оставаться на местах и крепить оборону городов, в которых они проживают.. Неорганизованная эвакуация по собственной инициативе категорически запрещается». Тем самым народ лишился возможности сделать хотя бы небольшой запас продовольствия, чтобы прокормить себя и своих детей, лишился возможности укрыться от воздушных налетов.

Тринадцатого декабря был опубликован правительственный указ об обязательных государственных лицензиях на торговые предприятия. В то же время министерство промышленности и торговли разослало своим чиновникам на местах секретное указание проводить курс на решительный и полный отказ в выдаче таких лицензий. Сфера деятельности населения, таким образом, внезапно и резко сузилась.

«1. Решительно отказывать в выдаче лицензий торговым предприятиям,—гласило секретное указание,— делая исключение лишь в тех случаях, если ликвидация данного торгового предприятия может создать угрозу перебоя в снабжении населения товарами первоочередной необходимости...»

Этот закон, именовавшийся «Законом об упорядочении предприятий», поставивший в трагическое положение десятки тысяч торговцев по всей Японии, был введен в действие на пятый день после объявления войны.

Затем наступила очередь нового закона — об органах печати. На основании этого закона власти по собственному усмотрению могли отдавать приказ о слиянии или расформировании газетных компаний.

Открывшаяся шестнадцатого декабря 78-я чрезвычайная сессия парламента утвердила экстренные ассигнования па войну в сумме двадцати восьми миллиардов иен, причем для принятия этого решения парламенту потребовалось всего лишь два дня. Кроме того, на сессии был одобрен и принят «Чрезвычайный закон об ограничении свободы слова, печати, собраний и союзов». Бремя народа стало еще тяжелее, а закрывать и ликвидировать любые печатные органы стало совсем легко, и просто: «Чрезвычайный закон» разрешал делать это «в .любом случае, когда административные органы находят это необходимым». Свобода слова была окончательно похоронена. Несколько сот депутатов, «представителей народа», почти без всякого обсуждения уступили военным руководителям свободу слова, которую обязаны были защищать ценой своей жизни.