Вот как много свободы и прав было отнято у народа Японии всего лишь за какие-нибудь десять дней.
А сегодня майор Сасаки вручил Юхэю клочок бумаги, озаглавленный «Инструкция о содержании журналов». Хватит, с Юхэя довольно! Такси неслось по широкому проспекту от Тора-по-мбн по направлению к Тамэикэ. Закрыв глаза, Юхэй проехал мимо огромного здания металлургического концерна «Маптэцу», ярко сиявшего в ночном небе длинными рядами освещенных окон. В ресторане «Санкотэй» его ожидают друзья. Юхэю захотелось поскорее увидеть их; с ними он мог откровенно говорить обо- всем, что лежало на сердце. Он испытывал потребность в моральной поддержке — слишком уж тяжело было у него на душе.
Выйдя из машины, Юхэй подошел ко- входу в ресторан, над которым горел неяркий фонарь, и, открыв раздвижные застекленные рамы, очутился в вестибюле, полном прохлады и полумрака. В глубине дома слышался женский смех,— очевидно, гейши уже пришли. Не ожидая появления хозяйки, Юхэй принялся расшнуровывать ботинки, но в это время в прихожей появилась она сама— пожилая худощавая женщина в -полосатом кимоно, поверх которого было надето темное хаори*. Поклонившись гостю, опа заговорила, слегка растягивая слова с характерным акцентом обитателей полусвета:
— О господин директор! Наконец-то! Вас уже ждут не дождутся, хотели даже звонить вам по телефону. Ах, господин директор, какая война, какая огромная война! Но, к.счастью, наша армий одерживает блистательные победы, бандзай, бандзай... А ваш старший сын, как он поживает? Наверное, воюет где-нибудь на Филиппинах?
— Он болен. Спасибо и на том, что покамест жив. Лежит в госпитале в Сидзуока.
Разговаривая, они шли по коридору и очутились у входа в большую залу в глубине дома.
Гости сидели вокруг красного лакированного стола, рядом с жаровней, негромко беседуя между собой. Людей молодых, скорых на необдуманные, ветреные слова, здесь не было — большинству уже перевалило за пятьдесят. Все это были люди свободного образа мыслей, воспитанные в духе либеральных традиций эпохи Мэйдзи. Юхэй, поклонившись, сел в конце стола. Три гейши внесли закуски и сакэ.
Сэцуо Киёхара с жаром говорил старому журналисту, специалисту по международным вопросам, Масахару Андо:
— Сторонники Мацуока в министерстве иностранных дел утверждали, что все победы, одержанные Японией на сегодняшний день, подготовлены дипломатией Мацуока. Конечно, говорить все можно, но только, по-моему, это весьма рискованное заключение. Эти господа, исходя из сегодняшних результатов, оправдывают даже такой безусловный разбой среди белого дня, как вступление японских войск в Индо-Китай,— теперь, мол, видите, как это было своевременно и кстати задумано. Победителей, как известно, не судят, однако не следует забывать, что в каждом деле есть своя оборотная сторона. Но в таком случае это в равной мере относится и к истории с Одзаки. Хидэми Одзаки обвиняют в распространении секретных сведений за границей. О каких же секретных сведениях идет речь? Одзаки, видите ли, якобы проговорился, что, независимо от исхода переговоров с Америкой, Япония еще не готова к войне и поэтому воевать не намерена. Америка, следовательно, уповая на эту информацию, не приняла надлежащих мер к обороне Перл-Харбора. Выходит, если судить по результатам, Одзаки надо считать благодетелем, который принес немалую пользу империи... В министерстве иностранных дел есть люди, которые придерживаются именно такого взгляда на дело Одзаки...
Киёхара почти не пил сакэ; рассуждая, он то и дело отхлебывал чай из стоявшей перед ним чашки.
— Эта война — рискованная затея,—- неторопливо произнес один из гостей, старый литератор, почетный член парламента, оглядываясь на Юхэя.— Все эти победы похожи на фейерверк — быстро вспыхивают и так же мгновенно гаснут... До сих пор все идет как будто бы гладко. Победа следует за победой. Но долго так продолжаться не может. Четыре с половиной года войны в Китае истощили Японию. Руководители армии заявляют, что располагают достаточным количеством вооружения. Возможно, в части вооружения я готов им поверить. Но люди — люди устали... В ближайшие год-два в ходе войны наступит перелом, я в этом убежден. А что до тройственного союза, так на это расчет плохой. Ни Германия, ни Италия не могут сыграть никакой роли в войне, которую ведет Япония.
Имя этого старого литератора, непримиримого, убежденного сторонника свободы, значилось в черных списках тайной полиции — ему было запрещено печататься в каких бы то ни было журналах или газетах. Каждый месяц редакция «Синхёрон» переводила ему определенную сумму денег, оказывая тайную поддержку.
— Асидзава-кун,— улыбаясь, обратился Андо к
Юхэю,— твой журнал тоже постепенно изменил ориентацию... Как бы это поточнее выразиться... Одним словом, ты тоже, кажется, включился в сотрудничество, да? Надо думать, на тебя тоже был оказан изрядный нажим?
— Изрядный? Это не то слово. Я скован по рукам и по ногам. Разве мы по собственному желанию поместили такие статьи, как «Военно-морские операции» адмирала Санкити Такахаси или «Обращение к народу» начальника информбюро военного министерства Мацумура? А все-таки пришлось их печатать. В противном случае цензурные органы грозились зарезать весь журнал. Господа военные из Информационного управления на каждом втором слове угрожают закрыть «Синхёрон». Да и цензура эта самая, будь она трижды неладна, не одна и не в одном месте. Тут тебе и оба информбюро — армии и флота, и полиция, и Информационное управление кабинета министров, и штаб военно-воздушных сил, и Генеральный штаб... А сверх того, еще бесконечные организации — Ассоциация помощи трону, штаб Союза возрождения Восточной Азии, Ассоциация культуры и печати... И все командуют. При таких порядках, дружище, пальцем пошевельнуть — и то невозможно. Мало того — все эти цензурные органы зачастую придерживаются совершенно различных курсов. Вот, например, в Информационном управлении Киёхара-кун считается чуть ли не самой подозрительной личностью, а в информбюро военно-морского флота его мнение пользуется довольно большим авторитетом...
— Да, положение нелегкое.
— Уж такое нелегкое, что хуже и быть не может. Невольно начинаешь сомневаться, имеет ли вообще смысл продолжать издание журнала?
— Недавно, кажется, опять вышел какой-то новый закон о контроле над органами печати?
— Значит, парламент опять пошел на поводу у военщины...
— Само собой разумеется. Да ведь на этой чрезвычайной сессии депутаты как миленькие покорно проглотили все, что продиктовала военщина,— двадцать восемь миллиардов на военные нужды утверждены. А попробуй-ка кто-нибудь из депутатов выступить против! Едва сессия закончилась, как мигом уволокли бы жандармы. Все это верно, конечно: депутаты, долг перед народом и все такое прочее, а только жизнь каждому дорога...
— Жандармерия правит страной!
— Именно. Так ведь и сам Тодзё — тоже в прошлом жандарм!
Под действием сакэ разговор все больше оживлялся. Юхэй вдруг вспомнил об инструкции, полученной сегодня от майора Сасаки, и достал ее из кармана. Старый литератор, не поленившись достать очки, водрузил их на нос и внимательно прочитал инструкцию от корки до корки.
Три гейши, притихнув, замерли с бутылочками сакэ в руках, Юхэй поставил чашку на стол.
— Знаете,— сказал он, обращаясь к старому литератору,— сегодня, когда я получил в Информационном управлении эту бумажку, я уже было решил, что продолжать издание журнала становится просто бессмысленным.
— Нет, надо продолжать! — подавшись вперед, сказал Андо.-— Надо продолжать до той самой минуты, пока власти не отдадут прямого приказа закрыть журнал. Подумай, во что превратится наша пресса, если останутся только такие реакционные, лакейские журналы, как «Кокурон»! Ведь это движение вспять, к первобытному состоянию!
— Да, но если Асидзава-кун будет продолжать свою деятельность, это к добру не приведет. В один прекрасный день это может обернуться опасностью для него .лично.
