Солдаты радовались, что унтер-офицеры ушли.

— Слышь-ка, наш командир закатился гулять на всю ночь. Явится не раньше утра.

— Да ну? Вот это хорошо! В последнее время он совсем озверел. Может, завтра подобреет немного...— переговаривались солдаты.

У солдат не было времени для отлучек — нужно было привести в порядок оружие и ботинки, заняться стиркой, уборкой помещения, уходом за лошадьми. Кроме того, па них лежала обязанность чистить сапоги офицерам и унтер-офицерам. Дел столько, что некогда перевести дух.

На четвертый день батальон выступил из бараков, имея запас продовольствия на два дня. Где-то вдали слышались залпы — это вели огонь 150-миллиметровые полевые орудия. Каждый залп вонзался в небо, эхом прокатываясь по холмам и ложбинам. Колючий кустарник и репей, цеплявшийся за одежду, пожухли от ночных заморозков, трава, побитая морозом, увяла и пожелтела. Дорога была покрыта характерным для вулканической зоны крупным черным песком, оседавшим под ногами. Солдатские ботинки вязли в этом песке, идти было трудно. Иногда низко, над самой землей, проплывали облака, окутывая марширующую колонну. Головные части скрывались в густом тумане, но в следующую минуту облако проносилось дальше, и все вокруг опять прояснялось. Огромная вершина Фудзи очистилась от туч и, казалось, висела прямо над головой. У начала подъема в пункте Магаэси объявили привал. После обеда наконец-то прозвучала команда — учения начались. Прибыли три легких танка. Перед началом учений командир роты произнес краткое наставление: «В скором времени нам предстоит помериться силами с хорошо вооруженным противником на южных фронтах. Там, на юге, много джунглей. Сегодняшние и завтрашние учения имеют своей задачей научиться действовать против танков противника, а также вести бой в условиях джунглей, в особенности ночью».

Учения начались. Настоящий противник существует только в воображении. Все это ползание, перебежки и маскировка в кустарнике совершенно бессмысленны. Тайскэ Асидзава вспомнил сонет своего «боевого друга» Уруки. Да что и говорить, это же самый настоящий спектакль... Где-то вдали грохочет тяжелая артиллерия, по холмам, то исчезая, то появляясь, ползают танки. Вдруг танки появляются на вершине холма и бьют прямой наводкой из пулеметов по цепям пехоты.В прорезях брони мелькает красное ромбовидное пламя — раз, другой, третий; внезапно, резко повернувшись, танки скрываются за холмом. Каждый раз, когда вспыхивает красное пламя, Тайскэ невольно втягивает голову в плечи, хотя и знает, что поражений не будет... Не хочется умирать.

Унтер-офицер Хиросэ, ведя за собой свое отделение, действует с привычным хладнокровием. Когда танки обстреливают солдат, он с улыбкой оглядывается на подчиненных:

— Эй, берегись, не то пас сейчас уничтожат! — кричит он и, увлекая солдат за собой, бросается бегом в сосновую рощу. В казармах это был свирепый начальник, но здесь, на учениях, с ним было как-то спокойней. В нем чувствовалась непоколебимая уверенность в себе и сознание своей силы. Эта необычайная самоуверенность как будто отгораживала его от окружающих,— с Хиросэ было бы трудно сойтись поближе. Казалось, у этого человека холодное, каменное сердце.

Учения продолжались всю ночь. Уже занимался рассвет, и месяц склонился к западу, когда батальон, преследуя условного противника, прошел около десяти километров на запад и приблизился к пику Дзюрибоку, между вершинами Фудзи и Аситака. Здесь снова объявили короткий привал. Солдаты лежали прямо на земле, подстелив .охапки травы, сверкавшей белым инеем. Затем снова, продираясь сквозь заросли, учились ведению внезапных операций, организации разведки, налаживанию связи, тактике молниеносной атаки. После этого дали час на завтрак. Солдаты как подкошенные повалились на мерзлую, покрытую инеем землю и уснули. Потом снова продолжались учения.

На обширном плато имелось множество ориентиров.

Пока батальон проделывал марш от одинокой криптомерии у деревни Инномура до пяти сосен близ военного городка Такигахара, наступила вторая ночь. Отсюда началась последняя атака. Объектом служила небольшая возвышенность, на которой виднелся высокий шест со знаменем,— на том месте, где в прошлые годы, во время больших учений, однажды останавливался император.

Танки противника ползали прямо перед глазами по черным холмам, озаренным слабым светом луны. Иногда они выплевывали ярко-алый огонь и скрывались за холмами. После вспышек глаза на некоторое время слепли, тьма казалась еще непрогляднее.

Солдаты батальона бежали и стреляли, стреляли и бежали под прикрытием огня станкового пулемета. Облака стремительно неслись по небу, то скрывая, то вновь приоткрывая сиявший зимним холодом серп луны, свет и тень быстро перемещались по земле. Ночь на плато наполнилась шумом, треском винтовочных выстрелов. Тайскэ Асидзава что было мочи бежал вперед по простреливавшейся противником зоне. Относиться к этим учениям как к театральному представлению он уже не мог — для этого он слишком устал. Все его физические и душевные силы уходили на то, чтобы не отстать от других. Тело горело, он обливался потом, одежда порвалась о колючки. Длинная цепь огня уходила вправо и влево от него, через холмы и заросли кустарника, через ложбины и сосновые рощи; то здесь, то там, как блуждающие огни, вспыхивали ружейные выстрелы. Непрерывно грохотали залпы орудий, тяжелым эхом отдаваясь под облаками, оглушая и притупляя слух. По временам доносились обрывки далеких выкриков команды:

— Второй взвод — вперед!

И, откликаясь на эту команду, тотчас же раздался голос унтер-офицера Хиросэ:

— Первое отделение — вперед!

Тайскэ ринулся вперед, сжимая в руке винтовку. Трава, доходившая до пояса, цеплялась за ноги. Он все бежал, бежал без оглядки и, зацепившись ногой за пень, оступился и упал в какую-то яму. На четвереньках выбрался из нее и, не поднимаясь, ползком взобрался на холм. Танки стреляли прямо над головой. Откуда-то справа отвечал огнем ручной пулемет.

— Второй взвод — вперед!

Где он бежит, куда — этого Тайскэ уже совершенно не соображал. Некогда было даже напиться воды из фляги. Во рту пересохло, на зубах скрипел песок. Он бежал, спотыкался, падал и снова бежал. В голове не осталось ни одной мысли, он уже окончательно потерял способность думать о чем-либо постороннем.

Последний бросок был совершен на расстоянии около трехсот метров, и тут прозвучал горн, возвестивший окончание учений. Услышав гори, солдаты повалились

на землю и,' бросив винтовки с примкнутыми штыками, тяжело переводили дыхание. Ощупью находили фляги и, захлебываясь, пили всю воду до дна. За рваными тучами плыл полумесяц, покрытая снегами вершина Фудзи сверкала белым льдистым сиянием.

Человек, лежавший неподалеку от Тайскэ, подняв голову, спросил:

— Асидзава! Ты?

— Да.

— Ну, как ты? — человек приподнялся и сел, скрестив ноги. Это был Уруки.— Все в порядке?

— В порядке.

— Здорово позабавились, правда? — Уруки рассмеялся коротким ироническим смехом.

Приказ «Второй взвод — становись!» прозвучал неожиданно уныло во внезапно наступившем безмолвии ночи. На холме выросла большая темная тень унтер-офицера Хиросэ.

— Первое отделение — ко мне!

Тайскэ с трудом поднялся на дрожащих от усталости ногах. Пот быстро остывал, и только теперь Тайскэ заметил, каким холодом веет ледяной зимний ветер. Опираясь на винтовки с примкнутыми штыками, солдаты отделения построились перед Хиросэ. С самого утра никто ничего не ел. Но, хотя желудки у всех были пусты, есть не хотелось. Тайскэ с трудом держался на ногах, едва не падая от усталости. В темноте там и сям на холмах слышались перекличка и слова команды. В коротких паузах беззвучно клубился в свете луны белый пар тяжелого дыхания солдат.

Командир батальона поднялся на холм, где стоял шест с флагом, и начал разбор маневров. В казенных, стандартных выражениях он хвалил отличившихся. Его никто не слушал. Всем хотелось как можно скорее добраться до бараков и заснуть. До военного городка в Итадзума было около километра.