— Еще не готово? — спросила опа.

— Да, все еще не видно конца;..

— Вы меня звали? — сказал Кунио. Он уселся, скрестив ноги, возле жаровни и, не вставая, вытащил из шкафчика банку с печеньем.

— Мы хотели поговорить с тобой о Юмико-сан,— ответила мать, не поднимая глаз от вышивания. Она сделала небольшую паузу, ожидая, чтобы заговорил отец, но, увидев, что Юхэй молча наполняет вторую чашку, продолжала: — Не следует забывать, что в семье профессора Кодама она сейчас осталась одна.

— Да, я только сейчас говорила с Кунио как раз о том же,— сказала Иоко.

— Мы с отцом очень любим Юмико-сан и были бы рады такой невестке. Но кто может поручиться за будущее в такие трудные времена, как теперь? Ты что, обещал ей что-нибудь определенное?

Кунио грыз печенье и слушал неторопливо-спокойную речь матери.

— Да как сказать... Обещал не обещал... Не все ли равно в конце концов... Предоставьте все мне. Я сам знаю, как мне поступить,— сказал он.

Иоко прекрасно понимала такое стремление Кунио оградить свою любовь от вмешательства посторонних. Юноше хотелось самому решить вопрос своих отношений с Юмико. Но в это время Юхэй, поставив чашку, строго и даже как будто с укоризной сказал:

— Ты ведь решил по окончании учения стать летчиком?

- Да.

— Это уже окончательно решено?

— Да, окончательно. Формально дело обставлено так, будто мы вступаем в армию добровольцами, но фактически уже сейчас все согласовано и известно.

— Ну, значит, сейчас тебе не время думать о свадьбе. Даже от помолвки, и то следует воздержаться.

Лицо Кунио омрачилось. Он и сам колебался, следует ли ему сейчас обручаться с Юми. Но когда отец сказал ему о том же, и при этом столь обоснованно, в нем вдруг вспыхнул дух противоречия. Ему показалось, будто оскорбили его любовь,— любовь, которая никого не касается, кроме него и Юмико.

— Ты еще молод, Юмико тоже всего девятнадцать лет. Это не такой возраст, когда надо спешить с помолвкой.

Эти слова еще больше задели Кунио. Ему хотелось спросить отца, какое отношение имеет любовь к возрасту? Очевидно, отец считает, что сейчас ему еще рано жениться, а со временем намерен сам подыскать ему подходящую невесту. Ну а он, Кунио, любит одну лишь Юмико. Вопреки собственным первоначальным планам, он хотел спросить, что плохого, если он женится теперь же? В душе Кунио уже давно осуждал отца. Это недовольство заставляло его противодействовать всему, о чем бы пи заговорил Юхэй.

В этот вечер Юхэй был многословнее, чем обычно, возможно под действием сакэ. Кроме того, ему было нестерпимо сознавать, что его родной сын по своей воле подаст заявление о зачислении в армию.

— Ты сам, добровольно желаешь стать офицером воздушного флота. Таким путем ты, безусловно, рассчитываешь весьма и весьма послужить родине...— иронически произнес Юхэй. Насмешливый том был его обычной манерой, усвоенной еще в бытность студентом в Англии! Улыбаясь, он продолжал: — Испокон веков повелось, что люди, уходившие на войну ради служения государству, старались отрешиться от всего личного, да так оно, собственно, и должно быть..Оиси Кураноскэ^*, например, сперва развелся с женой, а потом уже посвятил себя делу мести... Впрочем, феодальная месть, разумеется, дело не такое великое, как благо империи,— там речь шла всего лишь о расплате за обиду, нанесенную сюзерену..

^*Но в общем суть-то одна. В твоем случае тоже, по-видимому, не следует торопиться связывать себя определенными обещаниями... Так я говорю?

В душе Кунио вихрем поднялись противоречия и сомнения. Отец ничем не жертвует ради войны, он занят своими обычными делами. Сидит себе за чашкой сакэ и благополучно здравствует в кругу семьи. А он, Кунио, готов пожертвовать жизнью, уходит на фронт. И несмотря на это, ему еще заявляют, что как раз поэтому он не смеет даже обручиться с любимой. Не слишком ли это несправедливо?

— Ладно, довольно. Предоставьте мне самому решать свои дела. Постараюсь не причинить вам никаких неприятностей,— резко произнес он.

— Какие же тут могут быть для меня неприятности? Вот только не хотелось бы доставлять огорчений профессору Кодама и самой Юмико.

— Ясно. Все зависит от того, как смотреть на вещи... Неприятности — это вопрос субъективный... Вот, например, Тайскэ сейчас в армии, но ведь Иоко не считает это «неприятностью», правда, Иоко?

Иоко посмотрела на свекра и улыбнулась, не найдясь, что ответить. Кунио был всего на год моложе ее, по в ее глазах выглядел настоящим ребенком.

Кунио залпом осушил чашку чая и, буркнув «спокойной ночи!», размашистым шагом ушел к себе наверх. У себя в комнате он подошел к окну и, опершись на подоконник, некоторое время смотрел в ночной сад. После предостережения, сделанного отцом, он внезапно проникся к нему недоверием. «Теперь и встречаться-то с Юмико надо будет где-нибудь вдали от дома, по секрету, украдкой»,— подумал он. Гнев шевельнулся в его груди. На столе лежал «Кодекс бусидо». Путь самурая — смерть на поле боя. Кунио зачитывался этой книгой. Вот и сейчас он погрузился в чтение. После предостерегающих слов, сказанных матерью и отцом, он внезапно решил во что бы то ни стало отстоять свою любовь. Он понимал, что может причинить Юмико горе, и все-таки ему хотелось, чтобы, когда он уедет на фронт, в Японии у него оставалась любимая. Кунио внезапно вспомнилась Иоко. Где бы она ни находилась, чем бы ни занималась — читала ли книгу, сидела ли за обедом, хозяйничала ли на кухне,— она всегда казалась олицетворенным ожиданием, всегда ждала Тайскэ. Кунио ощутил зависть к брату, которого любили и ждали так преданно, и сердце у него забилось сильнее. «А меня будет ждать Юмико!» — решил он.

В понедельник 20 сентября Сэцуо Киёхара, как обычно, поджидал Асидзава к обеду в одном из ресторанов в квартале Маруноути. Ресторан помещался в подвале с низкими потолками; посетителей было мало, и в зале стояла тишина: казалось, будто на улице ночь.

Юхэй, войдя, тотчас же подозвал официанта, распорядился побыстрее подать обед и, поздоровавшись с Сэцуо, уселся напротив него за столик.

— У нас опять неприятности. Меня вызывают в Информационное управление. Приказано явиться сегодня к часу дня.

— Что им еще понадобилось?

— Понятия не имею,— директор улыбнулся.— Как видишь, к вам придираются по причинам, которые нам самим неизвестны. Кроме меня, приглашения удостоился главный редактор и еще один сотрудник. Втроем и отправимся.

— Власти становятся раздражительными. Не знают, что еще им придумать. Ты слышал про историю с Одзаки-куном?

— Нет, ничего не знаю.

— Он арестован.

— Хидэми Одзаки? За что?!

— Понятия не имею. Знаю только, что он в тюрьме. Пока Коноэ оставался премьером, они не осмеливались его тронуть, но как только кабинет Коноэ ушел в отставку, поспешили с расправой.

— Вот оно что! —директор положил сплетенные руки па стол и опустил голову.

Арест Одзаки, консультанта бывшего премьера Коноэ, означает, что власти решили взять курс на полное подавление свободы мысли и слова. Так же как Киёхара, Одзаки был одним из ведущих корреспондентов журнала «Синхёрон». Возможно, что сегодняшний вызов в Информационное управление связан с, этим арестом. Асидзава близко знал Одзаки. Одзаки был весельчак, большой любитель выпить. Юхэю не раз случалось сидеть с ним за чашкой сакэ в одном знакомом ресторанчике в Акасака. Захмелев, Одзаки любил распевать какие-то старинные песни, смахивавшие на военные, нещадно путая при этом слова, и веселился, как юноша, забавляя гейш шутками и прибаутками.

— Одзаки собирал для Консэ различную информацию за границей,— сказал Киёхара.— По словам одного моего приятеля из министерства иностранных дел, его подозревают в разглашении каких-то секретных сведений или в чем-то вроде этого...