Осталось всего каких-нибудь пять месяцев до того срока, когда Кунио Асидзава станет офицером военно-морской авиации. Он будет летать над полями сражений, драться с вражескими самолетами. Каждый день, каждый час его будет подстерегать смерть. Юмико знала об этом. Знала, но не понимала всего ужаса такого существования. Она считала, что даже если Кунио суждено погибнуть, все равно их любовь останется жить' вечно. И, полная этих призрачных мечтаний и образов, она не сводила с Кунио влюбленных глаз. У себя в. комнате Кунио включил для Юмико патефон, и, слушая музыку, девушка сидела напротив него, почти завороженная ощущением переполнявшего ее счастья.

Кунио тихонько взял руку Юмико и сжал ее обеими руками. Сердце у него радостно забилось, и он подумал, что ради этого любимого существа он способен на любой подвиг. Ему хотелось, чтобы Юмико увидела его мастерство, хотелось показать ей самые трудные, опасные фигуры высшего пилотажа, чтобы она трепетала от страха за него. Ему хотелось, чтобы она видела, как он в стремительной атаке сбрасывает бомбы на вражеские позиции, как врезается в соединение вражеских самолетов, сбивает один, другой, третий самолет противника и возвращается обратно. Он жаждал как можно более опасных сражений, чтобы заставить Юмико тревожиться за него. Война представлялась ему игрой, любовь—-тоже.

— На днях я поеду в Осака. Общество друзей авиации и несколько газетных компаний устраивают там большой авиационный студенческий праздник. Праздник начнется двадцать восьмого числа... Я тоже буду участвовать в соревнованиях: в программу входит полет восьмеркой и посадка на заданную площадку. Думаю, что какой-нибудь награды обязательно добьюсь: или премии военно-морского министра, или премии министра просвещения.

— Как я тебе завидую! Счастливый!—улыбнулась Юмико.— Хорошо быть мужчиной! Что ни задумаешь, все можешь сделать! Мне бы тоже хотелось разок полетать на самолете.

— Вот кончу учиться, получу звание, тогда я тебя покатаю.

— Правда?

— Конечно!

— А когда же ты станешь офицером? .

— Как только призовут в армию, я сразу же получу звание младшего лейтенанта авиации.

— Да? И сразу уедешь на фронт?

— Ну, когда пошлют на фронт — это еще неизвестно. — Там, наверное, опасно.

— Конечно, не без этого... А ты за меня боишься?

— Нет, нс то что боюсь, а просто... В последнее время, стоит мне увидеть самолет, и сразу кажется, что это ты там летишь. Только услышу шум самолета, всякий раз вспоминаю тебя.

— Правда? А я, всякий раз, когда слышу музыку, думаю о тебе.

— Ну, я еще плохо играю. Но к тому времени, как ты вернешься с войны, я непременно научусь. С будущего года буду заниматься изо всех сил. Но только скажи — тебя не убьют?

— Ну вот еще! Чего это ради! Я не такой разиня!

— Правда? Обязательно возвращайся целый и невредимый! Я буду молиться за тебя...

Кунио развернул на столе аэронавигационную карту. Оп объяснял Юмико, как делают виражи, рассказывал о теории ночного полета и штопора. Это было наивное выражение его любви, юное, простодушное желание похвалиться своим мастерством, храбростью, знаниями.

Юмико, низко склонившись над картой, пряча лицо, делала вид, что восхищается его эрудицией и понимает объяснения, которых она в действительности вовсе не понимала. Этим невинным обманом она стремилась показать, что принимает его любовь.

Аромат ее волос еще сильнее разжигал фантазию Кунио, а звук голоса юноши завораживал Юмико. Молодое светлое чувство переполняло сердца обоих. Как ни странно, по при мысли о предстоящей разлуке и Юмико и Кунио испытывали даже какую-то своеобразную радость. Они понимали, конечно, что, как только Кунио станет летчиком, им придется расстаться. Потянутся полные опасностей годы, и кто знает, когда им суждено будет увидеться вновь? По зато они смогут переписываться. В письмах легче откровенно говорить о любви. Поэтому им казалось, что разлука сулит новые радости.

Юмико даже устала, так переполнилось ее сердце наивным, еще не умеющим найти свободного проявления чувством. Щеки ее пылали. Опа взглянула на настольные часы и, вздохнув, прошептала:

— Ой, уже половина пятого. Мне пора.

— Куда ты торопишься? Поужинаешь с нами, потом и пойдешь.

— Нет, нет. Сегодня вечером учения по противовоздушной обороне.

— Ты пойдешь?

— Конечно. Я никогда не пропускаю. От нас и так никто не ходит, кроме меня.

Вот уже неделя, как всех граждан в принудительном порядке заставляли участвовать в учебных тревогах. Юмико всегда послушно выполняла все распоряжения штаба противовоздушной обороны. Хорошенькая, с чистым белым личиком, таким белым, словно она только что вышла из ванны, с чуть рыжеватым отливом волос, оттенявшим светлую кожу ее лица, она застенчиво выдернула руку из руки Кунио и проворно сбежала с лестницы.

В тот же день вечером, часов около девяти, Иоко поднялась наверх и постучала в дверь комнаты Кунио. Сидя у стола, заваленного разными бумагами, Кунио читал комментированное издание «Кодекса бусидо»^*.

— Ты занят?

— Да, читаю... А что?

— Я хотела кое о чем поговорить с тобой.

— Со мной? Пожалуйста...— он как будто несколько смутился и, словно спохватившись, закурил сигарету.— Поговорить? О чем это?

— О Юмико. Извини, может быть я вмешиваюсь не в свое дело...

— Отчего же, если разговор дельный... Послушаем.

На Кунио был джемпер, похожий на те, какие носят пилоты. Руки он скрестил на груди. И поза и речь были совсем как у взрослого, только неустоявшиеся, неопределенные черты лица выдавали, что их обладателю исполнилось всего двадцать три года. Иоко уселась в низкое кресло.

— У тебя был сегодня какой-нибудь решительный разговор с Юмико? — спросила она, вертя в руках пепельницу, украшенную маленькой серебряной моделью пассажирского самолета.

— Нет, мы все время беседовали только об авиации.

— Скажи, Кунио, что у тебя на уме?.. Ты собираешься жениться?

— А почему бы и нет?

— И ты говорил об этом с Юмико?

— Я же сказал, мы разговаривали только о самолетах.

Иоко почувствовала, что ее раздражают уклончивые ответы Кунио.

— А что думают об этом отец и мать?

— О, на этот счет я совершенно спокоен. Я знаю, как они относятся к семье Кодама, это мне хорошо известно еще с тех пор, как Тайскэ женился на вас, сестра. Можно не сомневаться, что мама и папа не будут иметь ничего против Юмико-сан.

— Ты успел уже и об этом подумать?

— Разумеется.

— А как отнесутся к твоим планам Кодама?

— Вот уж это вам, Иоко, лучше знать. Но мне кажется, что профессор, да и госпожа Сакико будут согласны.

— Да, пожалуй... Но вот о чем я еще хотела сказать... Ведь оба мои брата в армии. Если с ними случится что-нибудь, у моих родителей не останется никого, кроме Юмико.

— Да, это верно.

— Ну, и как же ты себе это мыслишь?

— Но, Иоко,— сказал Кунио каким-то нарочито небрежным тоном.— Ведь я тоже собираюсь на фронт., Ведь и со мной тоже может что-нибудь случиться!

— Вот именно. Как же тогда? Юмико ничего не говорила, как она себе все это представляет?

— Я сказал Юмико, что, пока война не кончится, я, пожалуй, не смогу что-либо твердо обещать ей или обручиться с ней официально. И Юмико ответила, что вполне меня понимает.

— Она так сказала?

— Да. И обещала ждать меня до тех пор, пока не наступит мир.

— Ах, вот как. Значит, вы уже и об этом договорились...— тихо сказала Иоко, чувствуя, что непрошеные слезы выступают у нее на глазах. Что будет с Юмико, если она прождет Кунио несколько лет и в конце концов все-таки не дождется? Неужели Юмико уготован тот же скорбный путь в жизни, что и ей, Иоко?..

Вошла служанка и сказала, что Кунио зовет отец. Иоко вместе с ним спустилась в столовую. Отец сидел у стола вдвоем с госпожой Сигэко за своей обычной вечерней чашечкой сакэ. Мать вышивала по бархату диванную подушку для обставленной по-европейски гостиной. Вот уже второй месяц, как она занималась этой вышивкой. Иоко села рядом со свекровью.