Киёхара облокотился на подоконник-и взглянул на раскинувшуюся внизу площадь. До земли было не меньше ста пятидесяти метров. Аллея пожелтевших платанов казалась совсем маленькой. Непрерывным потоком текли элегантные серые, коричневые, черные автомобили.
Отсюда, сверху, казалось, будто наблюдаешь за человеческой жизнью откуда-то со стороны.
Разнообразные события, совершившиеся в этом мире за каких-нибудь три месяца, как нельзя более красноречиво отражают неумолимую суровость переходного периода, переживаемого страной. Первые дни после капитуляции были отмечены многочисленными самоубийствами. Покончили с собой начальник "штаба гвардейской дивизии полковник Оядомари, военный министр Анами, маршал Сугияма с женой, бывший министр здравоохранения Коидзуми, бывший министр просвещения Кунихико Хасида, генерал Сэйити Танака, вице-адмирал Такидзин Ониси и многие, многие другие... Затем, примерно с середины сентября, начались аресты военных преступников, общим числом чуть ли не в две тысячи человек, во главе с генералом Тодзё, неудачно пытавшимся застрелиться. Видные государственные"деятели, бывшие министры и генералы, люди, еще недавно руководившие политической, финансовой и идеологической жизнью страны, были арестованы и заключены в одиночные камеры. Народ, затаив в груди сложные чувства, в которых гнев переплетался с удовлетворенной жаждой возмездия, молча следил за тем, как тюрьма одного за другим поглощает виновников их несчастий.
Начиная с четвертого сентября, после того как по приказу штаба оккупационных войск были освобождены все бывшие политзаключенные — Кюити Токуда, Иосио Сига, Дзютоку Куроки,— наступила пора активной деятельности компартии. Парк Хибия и прилегающие к нему улицы полыхали красными знаменами и звенели революционными песнями. В эти дни вся японская интеллигенция, кипевшая возмущением против войны и произвола жандармов, была настроена в большей или меньшей степени революционно.
Потом началась пора массовых преступлений, совершаемых демобилизованными военными, безработными, бездомными, потерявшими кров во время бомбежек, пора политических интриг и рабочих конфликтов. Вся Япония напоминала грязное, взбаламученное болото. Начались взаимные обвинения, доносы, демонстрации... Острая нехватка товаров и засилье черного рынка. Разорение состоятельных в прошлом классов и внезапное обогащение новоявленной буржуазии.
— Да, но что за польза сердиться понапрасну? — с улыбкой сказал Юхэй, отхлебывая из чашки остывший чай. Его седые волосы блестели на солнце.— Работа просветителя всегда требует выдержки. Нельзя поддаваться отчаянию.
— Верно. Ты способен сохранять хладнокровие, ну а у меня никогда его не хватало.
Юхэю вспомнилась ночь в парке Дзингу-гайэн во время пожара, когда Киёхара ударил Хиросэ палкой, и он улыбнулся.
Телефон еще не работал, и по каждому делу приходилось таскаться из конца в конец Токио. Автобусное движение тоже еще не было восстановлено, единственным транспортом служила городская электричка. Вагоны были так переполнены, что люди висели на подножках, цепляясь за рамы, за поручни.
Сойдя с электрички, Кумао Окабэ некоторое время шагал по улице, по обе стороны которой тянулись обугленные руины. Покоробленные сейфы, погнутые ванны и осколки расплавленного стекла, валявшиеся среди развалин, до сих пор напоминали о страшной ночи великого пожара. Окабэ не пришлось быть свидетелем этого пожара. В то время он находился в тюрьме.
Стены типографии «Тосин» еще больше почернели от копоти, но зато рядом со старым зданием виднелось наспех построенное помещение нового цеха; земля под ногами сотрясалась от грохота машин: чувствовалось, что работа идет здесь полным ходом. Крупные типографии Токио, пострадавшие от бомбежек, еще не успели возобновить работу, а типография «Тосин» уже работала на полную мощность.
Директор отсутствовал. Управляющий Иосидзо Кусуми тоже куда-то отлучился. Оказалось, что оба ушли во вновь открытую контору Хиросэ. Узнав адрес, Окабэ снова пустился в путь, вышел из электрички на станции Симбаси и разыскал небольшое двухэтажное здание. Здесь, на втором этаже, он увидел застекленную дверь, к которой кнопками была пришпилена бумажка с наименованием фирмы: «Торговая компания Хиросэ».
В конторе работало около десятка служащих. Иосидзо Кусуми сидел за большим столом у окна, беседуя с посетителями.
Окабэ провели в соседнюю комнату. Там, за большим полированным столом сидел Дзюдзиро Хиросэ и пил ароматный кофе. В комнате стояла обитая бархатом мягкая мебель, в углу помещался сейф, из маленького заграничного радиоприемника неслись песенки на английском языке.
— Здравствуйте, отличный у вас кабинет! — сказал Кумао Окабэ, озираясь по сторонам.— Давно вы здесь обосновались?
— С прошлого месяца. Да вы садитесь. Есть неплохой кофе. Сейчас вам принесут чашку...
Хиросэ пополнел и выглядел великолепно. Волосы у него отросли и лежали красивой волной, одет он был в свободного покроя пиджак из ткани, имитировавшей простую домотканую шерсть. Сейчас Хиросэ ничем уже не походил на военного,— с какой стороны ни посмотри, он выглядел внушительно, как настоящий директор. Сидя в непринужденной позе на диване, покрытом шкурой леопарда, он приказал секретарше принести гостю кофе и достал заграничные сигареты.
— Я вижу, ваши дела идут неплохо,— Окабэ угодливо засмеялся.— Все кругом страдают из-за инфляции, а у вас, как видно, полное «просперити»!
— Пустяки, ничего особенного... Как поживает Асидзава-сан?
— Все еще выжидает чего-то... Нет у него коммерческой жилки. Говорит, что начинать издание журнала покамест рискованно, так как из-за инфляции понизилась покупательная способность.
— Ну, это, пожалуй, он зря...— спокойно сказал Хиросэ.— Книги сейчас в цене, ведь в одном Токио сгорели миллионы книг. Это видно хотя бы по ценам у букинистов. Если он собирается начинать, то чем раньше, тем лучше.
— А вы могли бы взять на себя печатание?
— По правде сказать, у меня заказов уже полно, так что едва успеваю отказываться, но «Синхёрон» — наш старый заказчик, придется уж как-нибудь для вас постараться. Но только стоить будет теперь дороже.
— Понятно. Значит, вы сможете составить для нас калькуляцию?
— Калькуляцию я могу приказать составить хоть завтра, но нужно знать, какой тираж вы планируете и какой будет объем журнала.
— Видите ли...— сказал Окабэ.— Все дело упирается в бумагу. Этот вопрос тоже причиняет шефу немало беспокойства.
— Не может достать?
— Не то чтоб не мог, а бумага все разная. Ведь торгуют теперь на стопы...
Хиросэ отвернулся и принялся рассматривать улицу за окном. Выражение лица у него было презрительное. Казалось, он совсем забыл об Окабэ, который маленькими глотками пил кофе. И вкус и аромат кофе были превосходны.
— О, да .это не сахарин, а настоящий сахар!
Хиросэ встал, снова уселся за стол и принялся разбирать письма. Он прочитывал их, рвал и бросал в корзинку для мусора, потом достал блокнот, что-то записал и, как будто совершенно позабыв о госте, добрых десять минут даже не оглядывался на Окабэ. Окабэ, чувствуя себя довольно неловко, сидел в кресле, краем уха рассеянно слушая английские мелодии, лившиеся из приемника. Вошел Иосидзо Кусуми, шепотом, на ухо, что-то сказал директору и, получив согласие, торопливо удалился. Часы пробили четыре.
Наконец Хиросэ закрыл ящик стола, отыскал ключ в связке, запер ящик, открыл сейф в углу комнаты, положил туда бумаги, дверцу сейфа тоже тщательно прикрыл и, даже не взглянув на Окабэ, проговорил:
— Если вам нужна бумага, я могу достать.
— Ах, вот как? У вас бывает бумага?
— Сколько вам нужно?
— Э-э, как бы это сказать... В данный момент журнал предполагается выпускать очень тонкий, по крайней мере на первое время... Ну а что касается тиража... Во всяком случае, триста стоп — это минимум...
— Ну, триста — это пустяк,— как ни в чем не бывало сказал Хиросэ.
Окабэ удивился.
