Раненого Кунио Асидзава поместили в лазарет на острове Яп и в начале июня в числе других переправили на эсминце на остров Палау. К этому времени командование уже приняло окончательное решение оставить базу на острове Перирю; всех летчиков и персонал аэродромов переместили на Палау. Военные руководители решили отказаться от обороны южных вод Тихого океана и, отступив до линии Филиппины — Тайвань, защищать оккупированные территории в западной зоне.

Улицы города Корол — столицы архипелага Палау — наполовину выгорели во время бомбежек, которым город подвергся в марте. В мае на острове высадилась бригада под командованием Иноуэ, но сухопутные части, не имевшие авиации, были совершенно беспомощны перед воздушными налетами, которые продолжались непрерывно с конца июня. Бригада Иноуэ вскоре покинула Корол и, переправившись на главный остров Палау, окопалась там в горах, бессмысленно охраняя пустынные скалы.

Продовольственные склады сгорели во время бомбежек, и на острове с каждым днем все сильнее ощущался голод. Раньше все необходимое доставляли из Японии. За один последний год войны на острове Палау и в городе Корол погибли голодной смертью десятки тысяч людей.

Двадцать третьего июня крейсер «Натори» вывез из Палау в Давао всех летчиков и технический персонал военно-воздушных сил, которые собрались в Палау после того, как их самолеты погибли на южных островах Тихого океана. Теперь им предстояло снова участвовать в боях на линии Филиппины — Тайвань. В числе этих летчиков находился и Кунио Асидзава.

Американские подводные лодки рыскали вокруг архипелага Палау. Прикрытие крейсера «Натори» с воздуха осуществлял один-единственный гидросамолет — «башмачник», как его называли. Около пятисот летчиков, собравшихся на палубе «Натори», с безмолвным отчаянием смотрели на следы, прочерчиваемые в воде торпедами.

Улицы Давао кишели ранеными, доставленными с южных островов и с Новой Гвинеи. Крейсер «Натори» отправился в новый рейс, приняв на борт около тысячи человек из числа гражданского населения, но на обратном пути, уже вблизи рейда Давао, наскочил на мину и затонул. Почти все находившиеся на борту погибли.

Кунио был ранен в левую руку. Хирург отнял ему три пальца. Кунио ежедневно ходил на перевязку в госпиталь. От Юмико он давно уже не получал писем. Он тоже не писал ей. Но после ранения ему вдруг захотелось снова ее увидеть. Он даже слегка раскаивался, что во время их последней встречи объявил девушке о вечной разлуке.

Почти все летчики-офицеры пессимистически оценивали положение на фронте. Авиация полностью уничтожена. А большая часть военного флота потоплена...

Об отставке всего кабинета Тодзё летчики впервые услышали от команды «Натори». В Давао эти слухи подтвердились. Узнали они и о сформировании нового кабинета Коисо-Ионаи. Многие офицеры возлагали надежды на адмирала Ионаи. Но все же каждому было ясно, что смена кабинета не может предотвратить трагедию заката.

Однако члены Тайного совета Хироси Минами и Нариаки Икэда придерживались другого мнения: они считали необходимым образовать новый кабинет, который привел бы войну к быстрейшему окончанию. Есимити Хара согласился провести тайное совещание, созванное 14 июля по их инициативе на вилле одного промышленника, в окрестностях Иокогамы (в Токио организовать встречу было опасно).

На этом совещании присутствовал и Фумимаро Копоэ. Неизвестно, повлияла ли на Коноэ идея Сэцуо Киёхара о свержении правительства Тодзё, но и без того Коноэ всегда занимал резко враждебную по отношению к Тодзё позицию. Поэтому участие в этом совещании было связано для Коноэ с немалым риском. Как только его автомобиль выехал из Оги, где у Коноэ имелась загородная вилла, за ним началась слежка. Опасаясь ехать напрямик в Иокогаму, Коноэ выбрал далекий окружной путь через Фудзисава и Камакура. В пути у жандармов не хватило бензина; благодаря этой счастливой случайности Коноэ смог избавиться от преследователей и благополучно прибыл на совещание.

На этом секретном совещании председатель Тайного совета Хара наконец-то присоединился к мнению Коноэ и Минами. Была принята важная резолюция: отныне ответственные сановники государства перестанут поддерживать Тодзё. Генерал Тодзё, вне себя от ярости, вынужден был подчиниться решению, но так бесновался от злобы, что пытался вставить в декларацию об отставке слова о «коварном заговоре сановников», и только военно-морской министр Номура кое-как уговорил его не заявлять об этом публично.

К власти пришел новый кабинет, но он был бессилен повернуть вспять заходящее солнце. Да это и не могло быть иначе. Между военными и правительственными кругами не существовало больше никакого согласия, промышленники и финансовые тузы наживались на военных поставках, а народ, стремясь избежать гибели, помышлял только о том, чтобы как-нибудь уберечься от преследований правительства. Кругом царили нищета и насилие, всеобщее одичание, отчаяние, упадок нравов. Улицы гудели от слухов, запуганные, сбитые с толку люди верили любым небылицам.

Через месяц после отставки правительства Тодзё освободили Сэцуо Киёхара. В последние дни пребывания в тюрьме производилось «идеологическое дознание», в результате чего был изготовлен бессмысленный протокол, имевший чисто формальное значение. В конце концов Киёхара так и не понял, за что его арестовали и почему освободили.

Получив от Иоко Кодама письмо с отказом, Уруки ощутил такую тоску, словно один-одинешенек скитался среди бескрайней пустыни. Прошла неделя, другая, а он все не мог совладать с этой тоской. Он вдруг понял, что, в сущности, уже давно совсем одинок.

Собственно говоря, ведь и в армии, и на фронте, да и после, когда, заболев малярией, он вернулся на родину, всегда и повсюду он был одиноким. А сейчас стал еще более одиноким. И не только он — одинокими чувствовали себя все японцы. Уруки казалось, будто все японцы повсюду в Японии страдают от такого же одиночества и тоски.

По роду своей работы Уруки с утра и до вечера занимался известиями и новостями, приходившими со всех концов света. В последнее время известия поступали самые безотрадные. Уже после получения письма с отказом от Иоко ему пришлось сообщить о падении острова Сайпан, потом он написал статью о военном поражении на острове Тиниан. Даже сообщение об отставке Тодзё уже никого не обрадовало. На китайском фронте начали действовать бомбардировщики типа «Б-29». Можно было с уверенностью сказать, что скоро эти бомбардировщики начнут операции против Японии с базы на Сайпане.

Агентство «Домэй Цусин» слушало передачи иностранного радио и само занималось радиопропагандой. Таким образом, ежедневно по нескольку раз в контору агентства поступали известия об отчаянном положении на европейских фронтах.

Германия — главный стержень «оси» — все быстрее катилась к краху. Было совершенно очевидно, что силы немцев тают. А падение Германии неминуемо грозило завтра же сказаться на судьбах Японии. «Что же наступит потом?..» — эта тревога повергла Уруки в еще большее уныние. Будущее не сулило ничего светлого ни ему лично, ни всей стране.

Нигде, ни в чем он не находил спасения от гнетущей тоски. Государство, общество — все являло собой картину полной опустошенности и отчаяния. Единственная радость, которая еще могла заполнить тоскующее сердце, была любовь. В любви к женщине Уруки мерещился выход из одиночества. В эту мрачную эпоху только сугубо личные переживания еще могли придать человеку желание жить, вселить какие-то надежды, подарить счастье.

И, отвергнутый, он- с еще большим упорством решил добиваться этой любви.

В один августовский воскресный полдень Уруки отправился в больницу Кодама навестить Иоко. Она похудела— сказалось утомление после летней жары. Уруки так встревожил ее усталый вид, словно это касалось непосредственно его самого.

В обмотках, в полувоенном костюме, который обязаны были носить все японцы на случай воздушной тревоги, Уруки выглядел совсем неподходяще для объяснения в любви. Говорил он о самых обычных вещах, и нужно было очень внимательно прислушиваться к его словам, чтобы уловить в них нечто отличное от привычных, избитых фраз.