Дали дежурство на угрозе теракта. Опять школу «заминировали». Да, именно «опять». Вчера и позавчера три школы эвакуировали. И ведь такое не только в нашем городе, а чуть ли не по всей стране творится. Прямо эпидемия какая-то. И почему-то думается, что тут не школяры развлекаются, а кто-то посерьезнее действует. Искренне надеюсь, что найдут моральных уродов, накажут образцово-показательно и причиненный ущерб взыщут. Ну что, постояли полчасика, а потом благополучно отпустили нас. До следующего раза.

Следующим вызовом был психоз у женщины пятидесяти восьми лет. Только подъехали к «хрущевке», как к нам подошла озябшая женщина средних лет и возмущенно сказала:

– Здравствуйте! Я – ее сноха. Она мне позвонила сегодня утром и говорит, мол, у нее в стиральной машине черт завелся. Допилась, тварина! Она же пьет, как лошадь, вообще не просыхаючи! Уж раз десять, наверное, лечилась! Сколько денег мы переплатили, а все без толку!

Больная, женщина весьма потрепанного вида, с плохо осветленными волосами, была радостно-возбужденной.

– О, здрас-с-сьте! Вы кто, врачи, что ли?

– Да, как видите. Пойдемте, присядем, побеседуем.

– Да зачем беседовать-то, пойдемте на кухню, я вам чего покажу! Вы такого никогда не видели!

Что ж делать, пришли.

– Вот, смотрите! – торжественно сказала она, показывая на стиральную машинку с открытой дверцей. – Видите?

– Видим белье какое-то разноцветное. И чем же вы нас хотели удивить?

– Да при чем здесь белье-то?! Вы посмотрите, как следует, вон, черт там сидит! Че ты меня передразниваешь-то, ты, урод рогатый?! Ща, погоди, ща тебя достанут, сволочугу! Нет, а че ты мне свой член-то показываешь, ты <обнаглел>, что ли?! Я себя не на помойке нашла, чтобы таким, как ты, давать! Ты сначала, рожу свою умой, падаль! Ага! Да! Хватит уже кривляться-то!

– Ну что ж вы так грубо-то? А может, у него к вам искренние чувства?

– Да пошел он на фиг со своими чувствами!

– Алла Дмитриевна, давайте немного отвлечемся от чертей…

– Ща, погоди, погоди. Н-н-на, <гомосексуалистище>! – и больная с силой пихнула ногой в нутро стиральной машины.

– Так, все, хватит! Вы последний раз когда выпивали?

– Сегодня утром. У меня оставалось чутка от вчерашнего. Грамм сто, не больше. Я же сначала думала, что глюки у меня. Дай-ка, думаю, похмелюсь, может, пройдет? Ну и что, выпила, а ничего не прошло. Значит, точно не глюки. Так вы же и сами его видели! Вам что, получается, тоже мерещится?

– Видели-не видели, а в больницу поехать вам все равно придется.

– Да-а-а?! Во-о-он вы чего захотели, оказывается?! Вы, как в тридцать седьмом, что ли, на «воронке» меня увезти хотите?! Может, уж и расстреляете сразу?!

– Алла Дмитриевна, да никто вас не собирается расстреливать. При чем здесь тридцать седьмой?

– На… ты их вызвала, <самка собаки>?! Как тебе не стыдно, тварь?! Ты и Андрюшку-то против меня настроила, теперь и он в твою дудку дует! Я знаю, вы уже все продумали, вам квартира моя нужна! Меня упечете, а сами тут хозяйничать будете?! – ополчилась она на сноху.

– Алла Дмитриевна, хватит, успокойтесь, пожалуйста! Давайте, одевайтесь и поехали! В больницу вы поедете в любом случае. Сколько можно повторять-то?

– Да поедем, поедем! Что я, с вами, троими мужиками, драться буду, что ли? Знаю я, чем вы занимаетесь! Вы квартиры у людей отнимаете! Вот только со мной вы прокололись, не на ту напали! Я вас всех пересажаю! Вы еще в ногах у меня будете валяться!

Эх, если б исполнялись все угрозы наказанием, то нас бы давно уже к пожизненному расстрелу приговорили. А что касается чертей, то больные их сейчас нечасто видят.

Можно бы и пообедать, а то на желудке как-то пусто и неуютно. Но нет, еще вызов дали. Поедем к пьяному телу мужского пола, которое возле магазина лежать изволит.

Небритый мужичонка с опухшим лицом, одетый в грязно-серую потрепанную куртку, не лежал. Он сидел на корточках и вел монолог на своем родном, алкоголическом языке. Мои Гера с Толей подняли его и с грехом пополам в машину завели.

– Здравствуй, уважаемый! Как тебя зовут-то? – предпринял я попытку наладить речевой контакт. Но безуспешно. Ответом было лишь неразборчивое бормотание и непонятные знаки руками. Все понятно. Глухонемой мальчик объяснил жестами, что его зовут Хуан. В общем, спрашивать его о чем-то было совершенно бесполезно. Так и свезли в вытрезвитель[18] как неизвестного.

Вот и обед разрешили. И по пути купил я чипсы, бутылку «Колы» и почему-то мармелад жевательный в форме червячков. Хотя раньше всего этого терпеть не мог. Но тут захотелось нестерпимо. Но это желание у меня не просто так возникло, его моя дочь спровоцировала. Звонила она мне тут на днях, сказала, что Вику, внучку мою, отругала очень серьезно за любовь к чипсам и газировке. Ну вот, а после того разговора твердо решил я этого вредного дела испробовать. Когда я с покупками сел в кабину, водитель Володя изумленно посмотрел на меня.

– Иваныч, вы чего это, в детство впали? – спросил он.

– Нет, Володя, я из него не выпадал, – ответил я.

Ну а после обеда дружно приняли мы горизонтальное положение.

В четвертом часу вызов дали: психоз у больной двадцати трех лет. Смущает только, что она сама себе вызвала. Ну ладно, сейчас приедем, разберемся.

В прихожей нас встретила чуть полноватая девушка с приятным, располагающим к себе лицом.

– Здравствуйте! Проходите, пожалуйста, присаживайтесь! – доброжелательно сказала она. – Я сама к себе вас вызвала, уж извините, что работы вам задала.

– Ничего страшного. А что с вами случилось?

– У меня непрерывно текущая, параноидная шизофрения. Полтора года назад мне ее поставили, я за это время три раза в больнице лежала.

– А в чем она у вас выражается?

– В основном – это «голоса».

– Они всегда есть или прекращаются на какое-то время?

– Да почти всегда есть. Они голове у меня, псевдогаллюцинации. Просто обычно я их стараюсь не замечать, они как бы смазанные получаются, невнятные. А со вчерашнего вечера появился мужской голос, грубый такой, наглый, что ли. То угрожает, то зовет куда-то, а то, просто мои действия комментирует. Ну и еще очень неприличное говорит, уж извините, я не буду пересказывать. Но у меня нет чувства, что эти «голоса» мне кто-то вкладывает. Я понимаю, что проявление болезни.

– Так, а вам ничего не видится?

– Вы имеете в виду зрительные галлюцинации? Да, бывают. Какие-то черные силуэты боковым зрением замечаю.

– Хорошо, ну а почему ваша шизофрения параноидная? У вас что, есть бред?

– Да, есть. Хотя, я бы сказала, что это даже и не бред, а навязчивые мысли о преследовании. Я научилась с ними жить и им не отдаюсь. Я умею отделять нормальные мысли от бредовых.

– Скажите, а вы кто по образованию? – поинтересовался я, удивившись, насколько свободно и правильно больная использует психиатрическую терминологию.

– Нет, я не медик. Просто я очень много читала о моей болезни. А по специальности я товаровед, но вообще не работала. Мне как-то некомфортно в коллективе.

– То есть сейчас вы не работаете?

– Ну, как сказать… Я торты пеку на заказ.

– А с кем вы живете?

– Вдвоем с мамой.

– И какие у вас отношения? Не ссоритесь?

– Нет, что вы! У нас очень хорошие отношения.

– А мама знает, что вы нас вызвали?

– Разумеется, знает. Я от нее ничего не скрываю. Мы друг другу доверяем.

– Ну, хорошо, а что вы от нас хотите?

– В больницу, конечно. Мне нужно острые явления убрать, иначе боюсь, что сама не справлюсь.

– А вы что-то принимаете?

– Да, принимаю <названия>, но они мне перестали помогать.

– Ну а почему вы в диспансер не обратились, а скорую вызвали?

– Потому что мне побыстрее в больницу надо.

– И последний вопрос: как вы впервые попали к психиатру?

– Да просто, сама пришла. Рассказала про голоса и мысли. Ну и госпитализировали меня.