Кто-то вопит «Берегись!», и надо мной пролетает футбольный мяч. И приземляется в траву прямо у меня за спиной. Надо бы пнуть его обратно, но я этого не делаю. Только считаю собственные шаги и повторяю себе под нос слово «амигдала». Это моя любимая область мозга. Сконцентрировавшись, я могу представить, как в ней затухают все до единого рецепторы страха, и меня отпустит. Амигдала. Слоги застревают в горле.

Когда я дохожу до общежития, в голове почти не остается мыслей о Беа. О том, что она мертва.

От кого: [email protected] 10:16

Кому:

[email protected]; [email protected]

Тема: На шаг ближе к БРОДВЕЮ

Моим лучшим подругам навсегда-всегда-превсегда,

Ариэль!!! Я так рада, что ты добралась до Сан-Франа. И да, оч горжусь тобой – И письмо, И сообщение. Ты заслуживаешь награды.

Но к тем парням в кроксах, конечно, есть вопросики. Это трагедия, и ты должна привить им нормальный вкус – даже не обсуждается. Проведи им спецкурс по нью-йоркскому стилю, подруга!!! А ты, Джиа, присмотри там за всем в наше отсутствие. Может, за компанию с Акилом???? (Краткое содержание предыдущих серий для Ариэль: речь о моем новом соседе, в которого Джиа ну ТОЧНО влюбилась, 900 %.)

Короче, я официально добралась к черту на рога в Огайо!!! Кажется, вместо бойфренда у меня тут будет кукуруза. Куплю себе соломенную шляпу и заживу тут счастливо с мужем-фермером, хехехе. Но если серьезно – настал мой час БЛИСТАТЬ. Не волнуйтесь, я про вас не забуду, даже когда разбогатею и прославлюсь.

Обожаю,

Эверет

Когда в журналах читаешь интервью с успешными актерами, которые зашибают миллионы и придирчиво выбирают роли, они всегда рассказывают о каком-то переломном моменте в жизни – о том, как в семнадцать лет повстречали какого-то обалденного наставника и пару будущих легенд, и два года спустя – БАМ. Они новые люди. Новые звезды. В общем, у меня будет та же история. И это лето станет моим Обалденно-Офигенным Семнадцатым Летом.

Ну, может, не в этот самый момент, когда я в общественном туалете пытаюсь осушить подмышки бумажными полотенцами. Джиа ведь предупреждала меня, какая дикая тут жара. Серьезно, в Огайо вообще знают о существовании кондиционеров? Здесь, видимо, любят, когда раскаленный несвежий воздух фигачит тебе в лицо весь день. Да чтоб я еще хоть раз вышла в эту влажную духоту, где на лицо сразу садится сто пятьсот комаров! Я опускаю руки под струю прохладной воды и ополаскиваю лицо. Это место надо переименовать в Главное Болото Земли.

Пофиг. Я делаю глубокий вдох и смотрю в зеркало на собственный бейдж: большими печатными буквами на нем написано ЭВЕРЕТ ХОАНГ, а чуть ниже – Колледж искусств Люшеса Брауна. На самом деле в имени ошибка – написано было ЭВЕРЕТ ХАНГ, но я стащила со стойки в приемной маркер и втиснула букву «о» куда надо.

Во Флашинге одни Хоанги. Есть Хоанги, которые держат забегаловку с фо[13] в торговом центре – они вечно заговаривают со мной на вьетнамском и смеются, когда я напоминаю им, что знаю только один язык – английский. Еще есть близнецы Хоанги, которые сидят впереди меня на математике. И сотни других Хоангов, чьи имена красуются на каждом углу, на табелях посещаемости и футбольных джерси.

Ну и что, что в Огайо сделали ошибку в моем имени? Это значит, что я такая одна. Здесь я – единственная Эверет Хоанг, которую вам следует знать.

Девчонка с помадой цвета фуксии на губах распахивает дверь в туалет. Поправляет бретельку топа и, прищурившись, читает имя у меня на бейдже.

– Эверет? Из комнаты 202В?

Я бросаю взгляд на размокший информационный буклет в луже у раковины.

– Ага.

– Меня зовут Валери. Я твоя соседка по комнате!

Она подскакивает ко мне, и я оказываюсь в облаке цветочных духов и пышных кудрей. Приветственно обнимаю ее, надеясь, что она не соприкоснется с моими липкими подмышками. Рассмотрев лицо в обрамлении волос, я понимаю, что моя новая соседка – буквально ожившая картинка из глянцевого журнала, как если бы у Элль Вудс[14] и доброй ведьмы Глинды была дочь, которая решила провести лето в актерском лагере. Она не из тех девиц, каких видишь в супермаркетах Квинс: в черных брюках и черной косухе, они не отлипают от телефонов и вполголоса что-то вещают о корпоративной культуре. Дивный, прекрасный край, как сказал бы Аладдин.

Валери выпускает меня из объятий.

– Я так рада! – верещу я. – Правда, должна предупредить: я уже заняла кровать у окна.

– Ничего страшного, мне нравится быть ближе к выходу. Ближе к парням. – Она смеется и дважды подмигивает мне.

Я понимаю, что мы отлично поладим.

Мы вместе выходим из туалета, покидаем общагу и отправляемся в лекторий, где Абель Пирс наконец-то огласит название шоу (окей, с тех пор как мы прибыли в лагерь, прошли всего час и двадцать минут, но кажется, будто минула вечность). По пути туда мы рассказываем друг другу, откуда приехали (Валери – из Южной Дакоты, что звучит безумно – кто вообще живет в Южной Дакоте?), со скольких лет начали ставить голос (обе с двенадцати, и я осуждаю людей, которые портят себе голоса, начав нагружать связки раньше этого возраста), какой у нас самый любимый вид танца (чечетка) и самый нелюбимый (балет; спасибо, конечно, но я как-нибудь обойдусь без тандю пять дней в неделю) и какие у нас догадки насчет выбранного мюзикла – хотя обе мы понятия не имеем, что нас ждет. Мошкара все глодает меня, но я смахиваю ее и вбираю окружающие виды: бескрайние желтые поля вдали, образуемые высокими деревьями арки и гигантские каменные здания. Кто бы мог подумать, что городок Черти-Где, штат Огайо, выглядит как заколдованный лес? Поверить не могу, что некоторые учатся здесь в пансионате и живут в этом волшебном пузыре круглый год. Желтые такси и автомобильные сигнализации наверняка кажутся им давно забытыми объектами из прошлого.

Дойдя до лектория, мы взбираемся по бесконечной лестнице и в конце концов натыкаемся на толпу студентов, галдящую громче, чем мошкара на улице.

Мы с Валери садимся на первые же подвернувшиеся места. Она садится с краю, и я оказываюсь рядом с каким-то противным парнем. Стоп. Перекалибровка. Противный незнакомец вообще-то ужасно хорош собой – у него миленькие ямочки на щеках и лазурные глаза, в которых я стопудово могла бы утонуть. Он поворачивается ко мне и улыбается. Я натянуто улыбаюсь ему в ответ, надеясь, что пот со взмокшего лба не струится по лицу. Ну и что, что Джиа говорит, мол, я никогда не встречаюсь с театралами? Отличный момент, чтобы сломать этот шаблон.

Впрочем, надолго сосредоточиться на Знойном Незнакомце мне не удается, потому что на сцену поднимается мужчина. Я узнаю Абеля Пирса еще до того, как он произносит хоть слово, – это лицо вплоть до последней морщинки я запомнила по брошюре лагеря. Прочистив горло, он берет микрофон.

Подобно любому широко известному в узких кругах режиссеру, Абель Пирс произносит длинный, исполненный самодовольства монолог, делая драматические паузы и бросая в зал пронзительные взгляды. Он вещает и вещает о том, что в колледже Люшеса Брауна одна из лучших в стране летних музыкально-театральных программ, что все мы прошли очень строгий отбор и должны за отведенное нам здесь время обогатить умы и души. Заканчивает речь он объявлением, что эта программа создана для того, чтобы раздвигать границы, готовить для театрального мира свежую кровь и взращивать новое поколение бродвейских актеров, и звучит это просто супер, потому что я – мастер раздвигать границы (в девятом классе я, на минуточку, сыграла главную роль Бобби в гендерно-инвертированной версии «Компании»[15], и не стесняюсь нацепить кружевной корсет и шпильки, если того требует роль) и, разумеется, создана для Бродвея. Сам преподаватель драматического искусства из моей школы написал об этом в рекомендательном письме для «Люшеса Брауна».