Я пыхчу ей в спину. Что Эверет любит больше всего – помимо театра? Мороженое.

Мы достигаем дороги как раз в тот момент, когда у обочины останавливается фургон – бело-голубой, с классическим логотипом «Мистера Мороженки» в виде сахарного рожка: можно подумать, это некий местный деликатес, а не разбавленное молоко с сахаром ценой в три доллара. Форест-Хилс-Гарденс – единственный в округе Квинс район, где фургон с мороженым сам приезжает к твоему дому. Чтобы наградить себя лакомством после долгой многолюдной смены в ресторане, проведенной за выпеканием шаобинов и разливанием улуна[10], нужно пройти два квартала и пересечь оживленный перекресток.

За мороженым явились не только мы с Эверет. Кудрявый парнишка вручает малышу, стоящему рядом, розовый рожок.

Парнишка и малыш разворачиваются. Мы подбегаем, Эверет машет им рукой.

– О, привет! – Она вытаскивает меня из-за собственной спины. – Джиа, познакомься с моими новыми соседями. – Эверет выставляет руку в сторону малыша, чей рот перепачкан клубничным мороженым. – Масуд Аббуд.

Я вслед за ней перевожу взгляд на брата Масуда – высокого, с невероятными серыми глазами.

– И Акил Аббуд.

Акил опускает глаза, затем смотрит на меня и широко улыбается. Внутри у меня все гудит, словно улей. Не то чтобы я никогда не видела симпатичных парней. Более того, я видела множество симпатяг в районе Эверет, рассекающих по улицам в поло пастельных оттенков и шортах цвета хаки. Впрочем, это скорее типаж Эверет, а не мой.

– Джиа. Джиа Ли. Приятно познакомиться. – Я сажусь на корточки перед Масудом – струйки талого мороженого капают ему на футболку. – Вкусно?

Масуд улыбается.

– Фку-у-у-уфно.

Акил закатывает глаза.

– Надеюсь, оно стоит этих пятен.

Масуд скачет вокруг нас, вынуждая меня сделать шаг вперед.

Я качаю головой.

– Понимаю. Моей сестренке шесть. Та еще заноза в одном месте.

– Она прелесть, – встревает Эверет.

– Прелестная заноза в одном месте.

Акил смеется, и я вижу, как подпрыгивают мышцы у него под футболкой. Улей жужжит у меня в горле, хоть я и пытаюсь затолкать его поглубже.

– Масуду пять, – говорит Акил, а его братишка с довольным видом поглощает свой рожок. – И мороженое он просто обожает.

– Прямо как Эверет.

Эверет гримасничает, складывает руки на груди.

– Обхохочешься. – Она подходит к мороженщику. – Один шоколадный рожок, пожалуйста.

Братик Акила убегает все дальше и дальше от нас, сворачивает в тупик.

– Пойду-ка я за ним, пожалуй. – Акил тяжко вздыхает, ворошит свои кудри. – Рад знакомству, Джиа. Увидимся, Эверет.

Я наблюдаю, как новый сосед Эверет загоняет братишку в затянутый плющом большой кирпичный дом. Такие бывают в сказках. Красивый дом для красивого парнишки.

Эверет берет меня под руку и ухмыляется, поедая свое шоколадное мороженое.

– Может, и твое лето будет не таким уж отстойным. – Она подмигивает.

Я качаю головой, тяну ее обратно к подъездной дорожке.

– Понятия не имею, о чем ты.

Но улей по-прежнему гудит.

От кого: [email protected] 17:03

Кому:

[email protected]; [email protected]

Тема: Мир кроксов

Дорогие Джиа и Эверет,

Вы же гордитесь мной, правда? Я прислала сообщение, когда приземлилась, и вот теперь пишу вам письмо. В тот же самый день, ни больше ни меньше. Видимо, начинаю новую жизнь. Вот она я, в Сан-Франциско – и желаю сообщить, что тут холод собачий. В середине июня. Типа, холодно даже в теплом пальто. А еще я тут веду счет и насчитала на улицах уже пять парней в кроксах. Это ненормально. Спасите. Скучаю по вам обеим.

Целую,

Ариэль

Я знаю одно: в Сан-Франциско скучно и холодно. Дома здесь серые. Умма и аппа[11] уже забросали меня сообщениями. Хотят созвониться позже. Между «Как прошел полет?» и «Ты голодная? Сходи и купи себе сэндвич, оплати его дебетовой картой, если кафетерий закрыт» виднеется сообщение, которое я стараюсь не замечать: «Мы так тобой гордимся».

На женщине за стойкой администратора неоново-зеленая рубашка и бейдж на золотистом шнурке. Я вспоминаю, что это фирменные цвета учебного заведения. Университет Бристона. Место, где я проведу это лето и последующие четыре года. Холодный серый Сан-Франциско – это надолго. Ура.

Эверет и Джиа, небось, предаются безделью, объедаются мороженым перед завтрашним полетом Эверет. Я бы пожертвовала чем угодно, чтобы оказаться сейчас с ними в Квинс, пусть даже там воняет мочой, мусором и крысиным пометом. В крайнем случае, можно было бы запихнуть девчонок в мой чемодан, чтобы хоть капельку скрасить вот это все.

Выиграв грант на обучение, я старательно изображала радость. Притворялась прежней Ариэль. Той, что придирчиво выбирала рамочки для почетных грамот из школы и не могла решить, что купить для кубков победительницы дебатов – шкаф-витрину или обычный стеллаж. И выбрала витрину. Сейчас мне хочется разбить ее бейсбольной битой. Я отправляю умме и аппе сообщение «все хорошо, заселяюсь» и выключаю телефон.

– Привет! Вы у нас на курсе подготовки? – Женщина за стойкой чрезмерно жизнерадостна. Она широко улыбается, и я вижу, что зубы у нее в прозрачных пластиковых скобах.

Волосы у меня слишком длинные и падают на стойку. Я затыкаю их обратно за воротник рубашки и киваю.

– Здорово, – говорит администратор. И достает папку с пятью сотнями ламинированных страниц. – Как вас зовут?

– Ариэль. – Я рассматриваю облупившийся лак у себя на ногтях. – Ким.

Женщина за стойкой листает страницы с невероятным рвением – можно подумать, что где-то промеж них спрятан выписанный на ее имя чек на миллион долларов. Наконец она доходит до «К».

– Чудесно. Можно ваши документы?

Я выуживаю из рюкзака кожаный бумажник. Беа подарила его мне в день своего отъезда в Южную Корею. Больше года назад. Стоял март, слякотный и морозный, худшее время для путешествий. Мы были в кухне, умма и аппа с ней не разговаривали, и я была расстроена. Помню, как стояла, облокотившись на гранитную поверхность кухонного островка, и как попугай талдычила, что она не прикладывает достаточно усилий. Что она добилась бы большего, если бы постаралась. Что ей не обязательно бросать Америку. Бросать нас.

В свете ярких кухонных ламп веснушчатое лицо Беа казалось землистым – в отсутствие привычного макияжа. Она поморщилась от моих нравоучений, будто я обожгла ее раскаленной сковородой, а не сказала правду в лицо. Ну, или то, что считала правдой. Затем Беа достала из кармана куртки бумажник. В середине того была выгравирована маленькая золотистая пчелка. Беа сказала, что купила его на блошином рынке. Это тебе в память обо мне, сказала она, чтобы ты меня не забыла. Стиснула мне плечо и добавила, что скоро вернется.

Мои водительские права со стуком падают на пол. Женщина за стойкой тут же опускается на четвереньки. Поднимает карточку и сверяет фотографию с моим лицом. Ослепительно улыбается. Пластиковые скобы блестят в дневном свете, что льется в окно.

– О, да вы одна из наших абитуриенток! – восклицает администратор. – Вижу, что вы записались на наш престижный научно-технологический летний курс. Просто чудесно. Родители наверняка вами очень гордятся. – Она разве что за щеки меня не щиплет, как тетушки в церкви.

– Спасибо, – говорю я.

И, сунув права обратно в бумажник, кидаю его в рюкзак. Тот приземляется с гулким стуком. Женщина за стойкой что-то вещает о летнем размещении в общежитии, расписании и ключах. Но у меня в мыслях только веснушчатое лицо сестры. Ее плечи, сникшие, когда она поволокла чемодан к двери. Оглянулась ли она перед выходом? Готова поспорить, что да. Надеюсь, что да.

Я пытаюсь сосредоточиться на тонком, щебечущем голоске женщины за стойкой. Когда она наконец заканчивает свою речь, я отхожу и долго плетусь по кампусу. Большинство студентов уехали на все лето, поэтому вокруг только подобные мне подготовишки. Девчонки, словно гигантские светлячки, сбились в кучку под фонарем. До меня доносится их галдеж – они обсуждают предстоящую гостевую лекцию об основополагающем вкладе Розалинд Франклин[12] в исследования ДНК. Видимо, мои однокурсницы с научной программы. В жизни не видела, чтобы разговоры о ДНК сплачивали людей. Разве только пацанов в школьном научно-исследовательском клубе – но это люди, которые плюются друг в друга бумажными шариками и перешучиваются о чем-то своем, чего мне не понять.