«Хаджи-2» уже обходил стрелку, но сильное течение относило тендер к скалистому склону. Они пытались оттолкнуться, но шесты лишь скользили по каменному утесу.

— Толкайте, сучьи дети, толкайте! — вопил Бартон.

Раздался треск, палуба взмыла кверху, кораблик откачнулся в сторону скалы.

Бартона швырнуло к борту; он ударился головой и начал проваливаться в темноту, смутно понимая, что лежит на палубе и пытается приподняться. Вокруг него раздавались истошные крики. Треск оснастки, рухнувшей под напором плота, был последним услышанным им звуком.

Джил Галбира пробиралась в густом тумане вслепую.

Прижимаясь к правому берегу Реки, она едва различала контуры изредка попадавшихся грейлстоунов. В сумрачной дали они казались зловещими гигантскими грибами.

Здесь, думала она, закончится, наконец, ее одиссея. Подобно призраку в волшебном каноэ, она плыла в белесой дымке, пересчитывая один за другим камни-граали. Ветер стих, но, преодолевая течение, каноэ и фигура женщины создавали слабый воздушный поток, тянувшийся следом. Тяжелые капли росы влажным покровом оседали на лице.

Она разглядела впереди слабый отсвет пламени. Так вот где будет ее прибежище! Свет разгорался, сверкая, словно дух огня. Оттуда донеслись звуки человеческих голосов, но людей не было видно. Только голоса. Голоса вне плоти.

Сама она тоже выглядела призраком — призраком монахини. Ее фигуру окутывали белые полотнища. Одно лежало капюшоном на голове, затеняя лицо, казавшееся смазанным серым пятном.

На дне каноэ грудились ее пожитки — словно два покоившихся в сырой мгле зверька, белый и серый. Сразу у ног лежал серый металлический цилиндр, ее «кормушка»; подальше — белый узел с самыми разными вещами: бамбуковой флейтой, дубовым кольцом с зеленым камнем — подарком ее исчезнувшего возлюбленного (для нее теперь — покойного), сумкой из рыбьей кожи, набитой всякими поделками. В привязанном к узлу чехле хранились лук и колчан со стрелами. Под сиденьем были спрятаны бамбуковый меч с наконечником из рога речного дракона, два тяжелых дубовых боевых бумеранга и мешок с камнями.

Огонь и голоса приближались. Кто эти люди? Стража? Пьяные весельчаки? Охотники за рабами, готовые схватить одинокого путника? Ночные ловцы любой добычи? Она угрюмо усмехнулась. Что ж, пусть сунутся! Старушка Джил сумеет постоять за себя!

Однако гомон скорее походил на звуки веселой пирушки. Она вспомнила рассказы о мирных землях низовья Реки. Ни в Пароландо, ни в соседних государствах рабства не было, и она открыто плыла в своем каноэ при свете дня. Люди на берегу встречали ее приветливо; здесь путник мог свободно знакомиться с окрестностями и, в урочный час, наполнить свою чашу у любого грейлстоуна. Хорошие места для жизни, но одна мысль неотступно преследовала ее: в Пароландо построен воздушный корабль — дирижабль.

Она слышала о нем от многих, но отнеслась к новости недоверчиво. Подозрительность была присуща Джил — правда, если принять во внимание ее поистине чудовищный жизненный опыт, можно ли было поставить это ей в вину? Она предпочла вначале все разузнать, затратив массу сил и изворотливости на проверку слухов, и лишь потом решилась отправиться в путь к желанной цели. И, вероятно, впереди ей предстоял выбор между жизнью и свершением — хотя сама жизнь, собственно, и есть высшее свершение. Чего же этот выбор потребует от нее?

Смерть уже не была проходным эпизодом в Мире Реки. Казалось, воскрешения прекратились, и древний ужас вновь вернулся к людям, вселяя страх перед неминуемым концом.

При свете огня она разглядела очертания огромного каменного гриба, вокруг которого двигались четыре темных силуэта. Уже можно было уловить запахи тлеющего бамбука и, как показалось ей, дымка сигар. О, небо! К чему Таинственный Благодетель подбрасывает людям эти омерзительные сигары?

Разговор шел на испорченном английском. Эти люди, наверно, крепко выпили, или английский для них не был родным языком. Впрочем, нет — самый пронзительный голос, доносившийся из тумана, явно принадлежал американцу.

— Ни в коем случае, — гремел он, — клянусь священным огненным кольцом этого педераста Сатурна! Здесь нет ни капли эгоцентризма, ни крохи отвратительной жажды стать центром вселенной! Я хочу построить самый большой дирижабль из когда-либо существовавших, сказочный корабль, который станет истинным владыкой неба. Это будет колосс, Левиафан! Грандиозней всех, что видели или увидят Земля и Мир Реки. Этот корабль должен поразить всех, заставить гордиться принадлежностью к роду человеческому. Красавец! Воздушное чудо! Уникум! Ничего похожего на созданное прежде! Что? Не прерывайте меня, Дейв! Я мечтаю о нем и не остановлюсь, пока не достигну желаемого. И достигну! Да!

— Но, Милт…

— Никаких «но»! Элементарная логика требует создания громаднейшего, грандиознейшего судна. Господи, он должен летать дальше и выше, чем любой из существовавших дирижаблей! Бог знает, куда нас занесет — пусть даже это будет лишь один рейс. Слышите, вы, Дэйв, Зик, Сирано? Даже, если он сделает только один рейс!

Ее сердце бешено забилось. «Дэйв» говорил с немецким акцентом. Да, это были люди, которых она искала! Какая удача! Нет, не только удача. Она безошибочно отсчитывала расстояние, отмеряла по грейлстоунам, торчавшим по берегу; она знала, куда держит путь. Ей совершенно точно указали, где пребывает Милтон Файбрас. А Давид Шварц, инженер-австриец, был его помощником.

— Но на это уйдет слишком много времени и материалов, — прозвучал другой мужской голос. Это была речь уроженца Мэйна. Возможно, ее воображение слишком разыгралось, но в этом голосе ей почудился свист ветра в снастях, скрежет талей, поскрипывание качающегося на волнах судна, грохот прибоя, плеск парусов. О, конечно, это лишь воображение!

«Не увлекайся, Джил!» — сказала она себе. Если бы Файбрас не назвал его по имени — Зик, — перед ней, наверно, не появился бы образ плывущего в открытом море корабля. По всей видимости, это был Иезекиил Харди, капитан китобойного судна, погибшего от нападения кашалота у берегов Японии в… в 1833 году? Вероятно, он смог убедить Файбраса, что после надлежащей подготовки сумеет стать прекрасным рулевым или штурманом дирижабля. Да, Файбрас, видимо, набирал команду с бору по сосенке, если решился принять человека, в глаза не видевшего аэростата, а возможно, и парохода.

Она уже слышала, что Файбрас мало преуспел по части поисков опытных воздухоплавателей — мужчин, конечно. Как всегда и везде — мужчины! Он подбирал кандидатов, казавшихся ему более или менее подходящими для обучения: пилотов, аэронавтов, моряков. На тысячи миль вверх и вниз по Реке шли слухи, что он ищет мужчин легче воздуха.

Что он понимал в строительстве и управлении дирижаблями? Он мог летать на Марс или Ганимед, достигнуть орбит Юпитера или Сатурна, но разве он имеет хоть какое-то представление об этих воздушных судах? Их знал Давид Шварц, изобретатель и конструктор цельнометаллического дирижабля. Он первым создал корпус и покрытие из алюминия. Это было в 1893 году, за шестьдесят лет до ее рождения. Он даже приступил к строительству воздушного корабля в Берлине, кажется, в 1895 году, но работы остановились с его смертью. Вроде бы Шварц умер в январе 1897… Сейчас она не помнила точной даты. За тридцать лет жизни на Реке многое выветрилось из памяти.

Если бы Шварц знал, что случилось после его смерти! Наверно, ему кое-что поведал этот пустозвон, профан, любитель дирижаблей. Вдова Шварца продолжила его дело. Джил не знала ее девичьей фамилии, ни в одной из прочитанных книг она не упоминалась, везде речь шла лишь о фрау Шварц. Она добилась постройки второго воздушного судна, хотя и была только ЖЕНЩИНОЙ. На этих алюминиевых аппаратах (больше смахивающих на баллоны термоса) летали пижоны-мужчины; и в трудные минуты они теряли самообладание, ударялись в панику и разбивали их вдребезги.

От замыслов Шварца и самоотверженности его жены осталась лишь груда перекореженного серебристого металла. Великую идею пустили по ветру цыплячьи мозги, огромные фаллосы, да заячья храбрость. Но если теперь асом станет женщина, ее имя не забудется. Посмотрим, что случится с миром, когда женщина покинет кухню. Бог предполагает, а…