Я продолжил смотреть перед собой, словно в пустоту — в тоже время излагая по памяти события черного для Руси лета 1382 года:

— Далее повернет на юг, в Рязанские земли. Олег Иоаннович человек не подлый, он бы и рад помочь великому князю Москвы — но не в ущерб своей земле и своим людям. Нет, в обмен за то, что татары Тохтамыша его княжество не тронут, наверняка укажет броды через Оку — а уж там поганым прямой ход на Москву…

На мгновение прервавшись, я продолжил:

— На что угодно готов спорить, что Тохтамыш, изрядно напуганный нашей победой на Куликовом поле, рассчитывает на внезапность своего удара. Рассчитывает, что князья наши под рукой имеют лишь небольшие дружины — а рать должны собирать со всех концов своей земли. Может, и нападет хан с не самым великим войском — но ведь ему главное не позволить Димитрию Московскому собрать рати в единый кулак! Не дать его союзникам привести дружины на помощь… Вот об этом ты, Яков Юрьевич, князю и поведай. Да подскажи также, чтобы на лазутчиков из числа торговых гостей наших в Булгаре лучше не надеяться. Когда настанет час изгоном идти, Тохтамыш велит всех их перебить иль в темницу бросить. Да ладьи и струги купеческие себе заберет — переправу через Итиль навести!

Я замер, неотрывно смотря прямо в глаза всерьез разволновавшегося дружинника — тот также замер на месте, ловя каждое мое слово:

— Казаков Тохтамыш собирает в Булгарской земле на червень, значит в поход выступит не позднее липеца. Следовательно, коли изгоном пойдет, и на переправах через Оку его не встретят, то на жнивень уже подступит к стольному граду… Обо всем скажи Димитрию Ивановичу, пусть не только торговых гостей в Булгар, Казань, да прочие города Волжские посылает, пусть дружину летом подле себя держит исправно, да к червеню начнет большое войско собирать… Конечно, не мне или тебе учить великого князя — но напомни ему о том, что именно я, Федор Елецкий, успел упредить о вероломном нападении Ягайло! Что именно я привел рязанцев на помощь в роковой час… Вот тебе крест святой — не вру я и сейчас!

Н-да… Тут бы стоило добавить, что не вру я в основном, но в мелочах лихо так подвираю! Ибо никаких июньских сборов казаков в Булгаре Тохтамыш не проводит. Хану нужна максимальная внезапность — а с учетом того, что донцы дрались на Куликовом поле именно за Русь, и что благодаря эмиссарам Крутицкой епархии Дон держат устойчивую связь с Москвой, казакам он просто не доверяет.

И ведь эту ложь Донской проверит прежде всего!

Но ложь не ложь, а насторожится великий князь должен наверняка — по той простой причине, что удар из Булгара действительно более логичен, чем нападение с юга, с «полуденной» стороны. Глядишь, действительно напряжет агентуру — ну а там как пойдет…

— Так что не кручинься, Яков Юрьевич, что в Ельце не останетесь — тебе куда как более важные вести должно доставить в Москву! И уж сделай все от себя возможное, чтобы донести мои слова до Димитрия Иоанновича — иначе смерть отца твоего и все наши жертвы на Куликовом поле окажутся напрасны…

Напоминание об отце, как кажется, достигло требуемого эффекта. Голова московской сторожи серьезно кивнул и торжественно перекрестился:

— Вот тебе крест святой, княже, что живот свой отдам, но с Дмитрием Иоанновичем поговорю! Однако же не мог бы ты отправить со мной и казаков, кто с посланниками ордынскими общался?

Шарит, молодец… Впрочем, заготовка уже обдумана — так что я лишь сокрушенно мотнул головой:

— Увы, нет. Татары ведь призвали ратников из Донских городков, до нас же дошли только обрывочные вести — и то совсем недавно. Но даже сторожу, что доложилась мне о призывах хана, в Печурском остроге ты не сыщешь — буквально вчера ушла в очередной поиск…

— Так ежели мы ее дождемся?

— Хахаххах! Э-э, нет, брат — я твою полусотню в Ельце не оставлю, сказал же о том.

Разорвав зрительный контакт, я двинулся дальше по косогору — и дружиннику осталось лишь поспевать следом за мной.

— Но как же так, княже⁈ Ведь уж какой год наши сторожи из Ельца в поиск уходят…

— Яков! Ты видно, меня и не слушал вовсе? Пять сотен казаков с семьями пришли ко мне в Елец. Пять сотен — едва ли не половина той силы казачьей, что явилась на Куликово поле! Да ушкуйники со мной остались — да тысячу с лишним невольников мы освободили в Азаке! И как всю эту прорву народа мне прокормить? Вон, сам на загонные охоты хожу, животом рискую в брани с медведем! А все потому, что хлебные обозы с Владимиро-Суздальского ополья до нас так и не дошли — хотя уговор с купцами был твердый…

У меня аж горло перехватило от гнева:

— Да как голодно нам будет зимовать без хлеба! Мыслю я, что стоит за бедой нашей тесть великого князя, Димитрий Константинович — и уж коли про то наверняка прознаю, то весной быть походу ушкуйников не в Сурожское море, а в Нижний Новгород!

Я замер на круче Кошкиной горы, любуясь произведенным на москвича эффектом. Ну как же, как же! Ведь отсюда, с северо-восточной оконечности крепости, открывается панорамный вид как на Каменную гору — так и на ее подножие, где разбили свой лагерь повольники… И на берег полноводного Ельчика, густо усеянного плотно стоящими ушкуями и стругами — бортами впритирку! Навскидку так доброй сотней кораблей, вытащенных на сушу… С южного берега Сосны их никак не увидишь. Да и «Московский» тракт, коим сторожа Якова прибыла в Елец, петляет в сторону Печур таким образом, что пиратской стоянки с нее не узреть…

Зато сейчас вид открывается более чем впечатляющий!

Вот и по удивленным, даже несколько испуганным глазам дружинника стало ясно, что узреть подобную «флотскую» мощь он явно не ожидал. На несколько мгновений утратив саму возможность говорить, Яков, наконец, сдавленно выдавил:

— Так ведь князь-батюшка наказал передать тебе, Федор Иоаннович, строгий запрет нападать на татар, да на походы с ушкуйниками по Дону…

Я только усмехнулся:

— Вот как великий князь заключит прочный ряд с Тохтамышем, да признает себя его данником — потому как иначе ряд с ханом просто не состоится… Тогда и я откажусь от походов с повольниками да вышлю их на Вятку. Но покуда татары — враг, и полонят простых русичей, то и я буду их бить!

Немного помолчав, я решил все же чуть подсластить пилюлю:

— Но уж коли великий князь запрещает мне воевать татар — то даю свое слово, что не стану я нападать на ордынцев, покуда и они не попытаются на нас напасть. Следующей весной, как лед сойдет, пойдем на фрязей, минуя Азак… Все одно в нем теперь грабить нечего!

Немного помолчав, любуясь стоянкой ушкуйников в стремительно густеющих сумерках, я развернулся в сторону Московской вежи:

— Пора возвращаться нам в град, голова. За сторожи даже не думай переживать, мои казаки поиск ведут исправно — да не верю я, что Тохтамыш пойдет войной на Русь с Крыма. Разве что пошлет какого мурзу покарать лично меня, вернуть должок за Азак… Но с мурзой мыслю, я ныне и своими силами справлюсь.

Яков согласно кивнул, негромко, уверенно ответив:

— Быть посему, княже. И ты не сомневайся — про угрозу со стороны Булгара я донесу до Димитрия Иоанновича слово в слово, живот положу, а донесу!

— Спасибо тебе, дружинный… Только ты, пожалуй, передай мои слова еще и Владимиру Андреевичу Храброму, брату великого князя — он должен мне поверить. И среди дружины своей обскажи все, не таясь — хотя бы с доверенными воями обсуди. Это чтобы в случае беды какой — нападения тятей там или болезни — мои слова до Москвы все одно добрались.

Ерофеев вновь согласно склонил голову, молча проглотив намек на его гибель — а я не преминул добавить:

— И про Димитрия Константиновича, кстати, я нисколько не шутил. Ты уж шепни великому князю, чтобы нижегородцы пропустили хлебные обозы в Елец. Иначе свершенное зло сторицей аукнется его тестю грядущей весной…

Конец листопада (октября) 1381 года от Рождества Христова. Елецкий кром.