Только оказавшись прижатым к земле, Иватани немного поумерил пыл, опуская голову и поджимая к себе колени. Тяжёлое дыхание обоих Иватани перекрывало звук капающей воды из протекающих труб. Они сидели около двух трупов, пытаясь перевести дыхание и переварить всё произошедшее.

– Потом, Дин. Потом. Сейчас нам надо помочь парням наверху и найти тебе новое место, пока не удостоверимся, что они больше не ходят у тебя под окнами. Дел невпроворот теперь… Понимаешь?

Дин молча несколько раз кивнул и окончательно обмяк. Как хороший отец, Ода попытался сделать всё, что было в его силах, а потому облокотил сына на себя, обнимая его и кладя свою голову на его макушку.

– Я знаю, что ты чувствуешь. Мы с тобой переживаем это каждый день. Но посмотри на это с другой стороны – мы не стоим на месте. У нас из раза в раз становится всё больше информации. Да, не всё гладко. Проблем тоже меньше не становится. Но давай мы будем плакать, когда все дела будут сделаны. Иначе будет только сложнее. Слышишь меня?

Он вновь кивнул. И несмотря на краткость этого ответа, гора с плеч Оды свалилась в ту же минуту. Он слишком сильно переживал о своём ребёнке, чтобы пропускать подобные приступы мимо себя. Но сейчас, когда он сидит с ним в обнимку, невзирая на грязь и трупы вокруг, он искренне счастлив. Счастлив, что имеет сына, на которого может положиться.

– Всё будет, но потом, сын.

***

Мелодия волынок держала определённую ноту, резонируя на фоне полупустых проспектов города. Стоило аккорду смениться, как Дин пришёл в себя, поднимая голову и цепляясь взглядом за два гроба, что выносили из толпы на плечах. Вокруг стояли сотни блюстителей правопорядка, со скорбью отдавая честь, не смея проронить и слова. Честь отдал и стоящий рядом Ода, поднявший подбородок выше нужного и смотря в чистое безоблачное небо, чтобы ненароком не пустить слёзы. В тот момент кто-то схватил Дина за левую руку и прижал к себе. Это оказался Атсумэ, что уже восстановился после того происшествия. Пришёл в себя он лишь прошлой ночью, а потому ныне выглядел очень плохо, но это совсем не помешало ему присутствовать на похоронах людей, которых он, по сути, и убил. Сжав руку Дина, он опустил голову, не в состоянии смотреть на проплывающие мимо гробы. Его можно было понять. Всё обставили так, будто виноваты были метаморфинщики, и пусть у истоков этой истории стояли они, именно Тсу обрушил здание по своей неопытности, похоронив под завалами двух сослуживцев.

Вырвав руку из хватки Тсу, Иватани некоторое время держал её на весу, пока не опустил её на плечо синевласого, чуть прижимая его к себе.

– Один спасённый не равен одному убитому. Ты убил двух, но спас сотни. Тем не менее, если ты убьёшь сотни ради двух… я не стану тебя осуждать. Я с тобой, просто знай.

Тсу молча вжался в Дина, обнимая его обеими руками, в ответ на что друг тоже приобнял его, похлопывая по спине.

– Мы уже тут. Поздно давать заднюю, – нахмурился одноглазый, шепча эти фразы.

– Спас одного – уже хорошо, да? – тихо спросил Атсумэ дрожащим голосом.

– Несомненно.

Похоронная процессия длилась ещё какое-то время. Началась она где-то в девять утра, а заканчиваться стала лишь к трём часам дня. Тогда все пришедшие проводить погибших собрались в церкви, что стояла посреди города, окружённая большим лесопарком. Церковь же была христианская. И христианская с протестантской направленностью. Тяжело сказать, плохо это или хорошо, но со временем буддизм и ислам вместе с остальными религиями почти исчезли, ведь ныне мир строился отнюдь не по восточным правилам, отдавая приоритеты западу и львиной части Европы. Именно поэтому прямо сейчас по ковру шёл пастор в чёрном одеянии, держа в руках раскрытую библию. Он неспешно ступал с пятки на носок, будто стараясь изобразить какого-то дворянина. Дневной свет от витражных окон с фресками освещал его, словно делая акцент на том, кто здесь главный приверженец бога. Пастор был молод, но оттого не менее серьёзен. По его выражению лица было видно, что он полностью погружен в процесс проводов, так что никто из всего зала не мешал ему. Не было ни звука. Лишь тихий шорох туфель о ковёр. Подойдя к кафедре, молодой человек обернулся лицом к залу, кладя библию на стол и поднимая глаза на всех собравшихся.

– Смерть… – эхо гулом разнеслось по всему залу, отражаясь от массивных колонн и мраморных стен, – …это страшная и неизлечимая болезнь. Это то, что обременяет людей вопросами: почему и зачем, для чего и за что. Чем больше кто-то пытается ответить на это, тем сильнее становится страх и непонимание. Горечь. Но как только эту тайну освещает Господь – всё становится совершенно ясным. Стоит свету Божьей любви осветить жизни тех, кто страдает от подобных вопросов, как всё встанет на свои места. Наш Господь прямо сейчас ведёт усопших к своим кровам. Он истинно милостив и искренен перед их ликом. Он не поскупится на место за золотыми вратами для тех героев, что защищали наше общество ценой своих жизней. Общество, что едино благодаря нашему создателю. Наставший час смерти не становится для них последним. Это лишь новая ступень. Новый этап в бытие тех, кто отдал свои бесценные жизни в обмен на наше спокойствие. Это вечная участь. Участь существовать в самом благом месте из возможных. Так давайте же помянем тех, ради кого мы сегодня собрались. Господь будет рад услышать тёплые слова о них.

Деревянный крест возвышался над головой священника за его спиной, будто прикрывая его от всех ненастей. От всей этой картины у Дина невольно пошли мурашки, ведь вся эта атмосфера казалась ему необычайно неизведанной. В церкви он прежде не был, а на похоронах матери присутствовал лишь к концу, когда тело предавали земле. Прямо сейчас в нём смешались чувства чего-то великого, но в то же время и обманчивого. Его отношение к вере было донельзя простым – он считал, что если человеку нужно верить в то, чего не существует, чтобы жить спокойно, то он дурак, коих не сыщешь. Сейчас же, стоя посреди церкви, он понимал, почему так много людей ведутся на уловку под названием «вера». Эти красивые речи, эти величественные строения, этот запах восковых свечей. Здесь было всё, чтобы человек поверил, что есть что-то, что приглядывает за ним сверху.

И это донельзя пугало.

К сцене стали подниматься родные и близкие погибших. Каждый из них скорбел об утрате столь сильно, что сложно было распознать и треть слов. Слёзы текли ручьями по их щекам, указывая на то, как погибшие близкие были им дороги. Вместе с ними плакал и Атсумэ. Он то и дело вытирал нос и глаза, в попытке успокоиться, но раз за разом терпел поражение в борьбе со своими чувствами, ведь груз ответственности не давал ему покоя.

Когда проговорились родные, настало время друзей. К кафедре вышел Ода, будучи в парадной форме офицера. На его груди виднелись несколько медалей и нашивка с фамилией Иватани. Сложив руки за спиной, он приблизился к микрофону и выдержал небольшую паузу, прежде, чем начать.

– В нашем… прекрасном английском языке есть множество слов. С каждым днём их появляется всё больше, но какое-то слово, пожалуй, не появится никогда. Это слово, что должно определять родителя, потерявшего ребёнка. Если кто-то теряет супруга, то он становится вдовцом или вдовой. Если кто-то теряет родителей, то он становится сиротой. Но как назвать родителя, который лишился самого дорогого? Никак. Это столь противоестественно, что слов для этого ещё не придумали. Я опустошён. Опустошён как друг и опустошён как начальник этих людей. Кристофер и Энтони были важными для меня людьми. Но я лишь тот, кто присоединился к их пути по мере их хода. Мне страшно и подумать, что сейчас переживают их родители, а потому я могу выразить лишь моё глубочайшее сочувствие. Как офицер, я подвёл их и подвёл вас. Я находился в пекле того инцидента, но я не смог сделать ничего, что могло бы хоть как-то им помочь. И я себя за это ненавижу. Я отделался лишь шрамом на лице, в то время как они лишились самого важного – жизни, на которую они имели все права. Сказать честно, я хотел сложить полномочия и уйти в отставку, но тогда бы это стало самым эгоистичным и мерзким поступком в моей жизни. С этого момента я буду следить за каждым из своих подчинённых как за собственным сыном. Я клянусь, что буду делать всё, что в моих силах, чтобы подобного больше никогда не произошло. И надеюсь, что мои друзья смогут обрести заслуженный покой. Для меня они навсегда останутся прекрасными товарищами и доблестными защитниками нашей родины. Их жертва никогда не будет забыта.