«Что же делать? Показать ему колодец? Тогда упрекнуть меня он не сможет. Я должен был убедиться, что клад существует, а потом уже сообщать о находке. О находке, а не о письме. Неужели он приехал уличить меня? Значит, никаких денег? Ни мне, ни Вере, ни Дарье… Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Почему же он не торопится? Ладно, хватит проклятого инфантилизма. Я не обязан ему подыгрывать. Может взять, пусть берет, но руки в наручники я совать не собираюсь».

— Что же из всего этого вытекает, Игорь Николаевич?

«Неужели скажет — вы собираетесь присвоить клад или уже присвоили?»

— Ваш друг нашел клад. Или одну монету? Разница большая, как видите…

«Если не играет, о кладе не знает. Или посмеяться хочет, макнуть меня, унизить?»

Пашков внимательно смотрел на Мазина. Тот присел на качели, однако не раскачивался, каблуком уперся в землю. Лицо было усталым, не похожим на лицо человека, замыслившего розыгрыш, а тем более злую унизительную шутку.

— Разве он не написал об этом Вере? Монета в конверте была.

— Конверт не всегда письма содержит.

— Значит, не написал?

Пашков уловил радость в своем голосе. Ему стало стыдно. «Не для себя. Сделаю по русской формуле, на троих. Я, Вера и Дарья. Это справедливо…»

— Ей не написал.

«Мне написал!»

— А кому же?

— Судя по поступкам, этот человек склонен к непрогнозируемым решениям. Может быть, на другой бутылке что-нибудь изобразил.

— Карту острова сокровищ? План тайника? Скорее нашел одну монету и бросил. Простился.

«Зачем я соврал? Как теперь буду выкручиваться?..»

— Вера подумала, что это угроза.

— Угроза?

— Да. Предупреждение, что клад найден и она должна молчать, иначе возможны неприятности.

— Так она вам сказала?

— Да. Она же не знала, кто монету бросил. Не знала, что он в городе, не знала, что он был у вас, что вы устроили ему прибежище здесь в сарае. Она ничего не знала. — Мазин говорил с упреком. — Я вышел на нее почти случайно: Федор оставил в сарае клочок газеты с ее номером телефона.

— Вы обыскивали сарай?

— Даша нашла номер. Она знала, чей это телефон.

— Знала?

Пашков покраснел.

— Не смущайтесь. Женщины склонны к непонятным нам поступкам и нас понуждают делать лишнее. Но в данном случае получилось с пользой. Многое стало на места. Кроме одного. Где же клад?

— В колодце, — сказал тихо Саша, то ли не повинуясь себе, то ли, напротив, преодолев собственное сопротивление.

Тут и сказалась усталость. Мазин не уловил интонации. Он посмотрел, но не на Пашкова, а в сторону колодца и покачал головой.

— Если Федор достал клад и взял оттуда монету, не мог же он снова швырнуть золото на дно. Это нелогично.

«Логично! Нужно знать Федора…»

— У каждого своя логика.

— Это верно.

Мазин поднялся, доска закачалась, он направился к колодцу. Там на первый взгляд все было по-прежнему, все тот же замшелый сруб, ржавые скобки, уходящие вниз, зеркальце воды, в которую заглянуло солнце. Тропа к колодцу обильно заросла травой.

— Колодцем редко пользовались.

— В доме есть водопровод.

— Зачем же колодец?

— Хозяин был человеком, умудренным жизнью. Войны прошел, разруху. Не доверял коммунальным службам, — механически ответил Пашков, повторяя слова, сказанные когда-то Федору.

— Как жарко. Попьем холодненького?

— Пожалуйста. Я принесу кружку.

«Неужели издевается? Но я-то!.. Сказал «а», скажи дальше!» Однако легче оказалось пойти за кружкой.

«Фаталист! Идиот!»

Мазин дожидался, придерживая ведро.

— Интересно. Колодец старый и запущенный, а ведро новое.

— Ведро Федор взял в сарае. Ведра вообще не было.

— Неважную оно ему службу сослужило.

Мазин опустил цепь, зачерпнул неполно и поднял ведро на поверхность.

— Вот кружка.

— Спасибо.

Игорь Николаевич набрал воды, поднес кружку к губам, отпил немного и выплеснул остаток на траву.

— Я ожидал лучшего. Вода не ключевая, почти водопроводного вкуса.

Саша предположил:

— Захар мог и водопроводную провести. Возможно, грунтовая ушла, а он был хозяйственный.

И, в свою очередь, выпил из ведра.

«Конечно, водопроводная. Когда вытащу клад, скажу, что это он меня на мысль натолкнул. Не все же ему подсмеиваться».

— Да, продукт скорее цивилизации, чем природы.

«Если хозяин подводил трубу, он наверняка обнаружил бы клад», — подумал Мазин, и подумал неправильно. Чувствовал, что мысль скользит по поверхности, по очевидному руслу, а в глубину не погружается, и снова подумал: «Устал! Может быть, сегодня магнитная буря? Конечно, колодец следует проверить, но это уже рутина».

— Можно проверить и колодец, если вы допускаете, что Федор бросил сюда найденный клад.

— Кто полезет? — спросил Саша, входя во вкус риска.

— Это следует делать по закону. А вы знаете, что пропал Филин?

— Кто?

— Простите, Пухович, которого называли Доктором.

— Как пропал?

— Ушел и не вернулся.

Связать смерть Доктора с кладом Саша никак не мог.

— Найдется.

— Не все находятся, некоторые, как ваш Федор, только после смерти.

— Доктор был совсем другой человек.

— А что связывало его с Денисенко?

— Спросите сами.

— Уехал он.

— И он?

— На рыбалку, говорят.

— Можно позавидовать.

Как ни странно, сказал это Александр Дмитриевич вполне искренне, подумав: «Есть же в жизни счастливцы! Сволочь, конечно, зато живет как хочет, в огне не горит, в воде не тонет. При застое в магазине кормился, сейчас в каком-нибудь кооперативе промышляет. Зачем ему клад?»

Последние слова он произнес вслух.

— Считаете, не нужен? — переспросил Мазин.

Так Пашков, разумеется, не считал. Однако в отличие от Мазина, Сергея и даже Веры с Дарьей он имел основания Денисенко к числу искателей клада не относить. Даже смешно стало. «Представляю, как ахнут, когда я найду…» Но тут же вспомнилось, что нашел уже, и не он, и вернулось беспокойство, на душе вновь потяжелело.

— Вам не кажется, что история эта приобрела немного смешной характер?

— Смешной? Что же смешного, если один человек пропал, один погиб, а третий неизвестно где?

Теперь Пашков почти на сто процентов убедился, что ясности у Мазина нет и его самого тот не подозревает. Поэтому позволил себе высказаться в некоторой мере свысока.

— Забыл, как это по-латыни. Типичная логическая ошибка. После этого вовсе не значит поэтому.

— Пост хок эрго проптер хок, — машинально уточнил Мазин.

«Господи, как же далека теория и вся наша ученая наука от криминальной повседневности, где не логические постулаты, а чаще наоборот, абсурд, помутившийся разум, жестокие инстинкты, алчность так перемешались, что какой там проптер! Какие там логические следствия! Откуда логика у Филина, погнавшегося на пороге смерти за кладом? Зачем поспешил перескочить порог? После или вследствие? И чего? Разума или безумия?.. Как я, однако, сегодня расклеился». Игорь Николаевич бросил взгляд на жаркое солнце над головой. Люди радуются лету, а мне хочется монотонного осеннего дождя за окном и какой-нибудь детектив, написанный человеком, который не нюхал нашей работы и потому может позволить себе любое логическое построение, чтобы «вычислить» преступника».

— У вас есть своя теория? — спросил Мазин у Александра Дмитриевича, хотя и знал, что тот не пишет детективы.

— Наверно, у каждого, кто с этим кладом соприкоснулся, есть своя теория.

— Поделитесь. Теперь ваша очередь. Я свое сказал.

— Ни Денисенко, ни тем более Пухович — что за странная мысль! — клада не нашли, а скорее всего и не искали, особенно Доктор, обыкновенный интеллигентный старик, проявивший обыкновенное старческое любопытство. Простите, смешно вспоминать, с какой наивной предосторожностью угощал он меня коньяком, чуть ли не политическое преступление совершал… Типичный законопослушный старик, вымуштрованный сталинской эпохой.