В старой шкатулке у старой женщины нашлась залежавшаяся на сорок лет старинная монета. Монету решили сдать в музей, но бывший музейный работник распорядился по-своему, подарил монету близкой женщине, не ведая ее ценности и последствий такого поступка, не подозревая, кто живет в одной квартире с его матерью, что за человек почтенный старец, уважительно именуемый Доктором. Разумеется, появившись в поле зрения Филина, прошедшего большую «игру» человеческими жизнями, монета не могла вновь затеряться. Он увидел, услышал и сделал выводы, а чтобы уточнить их, направил в музей другого человека, молодого, но близкого по духу… Тут в общей картине возникала невыписанная деталь — отношения Филина и Денисенко, степень связывавшего их доверия, совместно ли замышляли или нашла коса на камень? Скорее всего, как водится, вор у вора собирался украсть дубинку, то бишь клад. Денисенко оказался энергичнее, возраст, как ни кинь, — преимущество реальное, и при первом же опасении сообщника устранил.

Тем временем запах больших денег распространился и повлиял на поведение людей, узнавших о кладе. Начались умолчания. Понятно, цели и надежды были разные, но головы слегка помутились, факт.

Неожиданным детонатором событий стал неизвестно откуда появившийся бич, сломленный человек, решивший прервать собственное существование. Прервал ли он его, однако, сам или?.. Очевидно, он и обнаружил клад. А если не клад, а одну монету только? Одну — старушка, одну — он, но обе попали по иронии судьбы в одни руки, к Вере. А что, если Денисенко Филина не убивал? Мог же Господь управиться с ним и без помощи Валеры? Отказало сердце в малолюдном месте… Где? Нет, Мазин был уверен в другом.

Ладно! А где мечется, мотается свободный художник Пашков, заваривший всю кашу? Он особенно нужен и необходим, хотя бы потому, что и Денисенко сгинул! То есть не то чтобы сгинул. На поверхности все спокойно и объяснимо. Мазин не мог, разумеется, заниматься поисками Денисенко лично. Но были законные основании повидать его и выяснить, что известно Валере по поводу исчезновения Филина. Отрицать все тот будет, конечно, начисто — никакого Филина не знает, а случайно и поверхностно знаком с Пуховичем. Но тут у Денисенко козыри не сильные, номер-то машины Мазин засек… Работа, однако, предстояла немалая, тем более что Денисенко дома не обнаружился.

Побывал у него сотрудник, которому Мазин доверял полностью. Придя по адресу, тот застал буквально распахнутую дверь, однако за дверью ни трупа, ни следов поспешного бегства, как и в комнате профессора, не оказалось. Напротив, оказалась весьма приятная женщина средних лет с фаянсовым чайником, из которого она поливала цветочки на подоконнике. Дама охотно сообщила, что она соседка Валерика — так здесь звучало это имя, — что Валерик милейший любезный молодой человек, каких в наше время так мало, и что он отправился на рыбалку на несколько дней, а соседке с полным доверием оставил ключ, чтобы она позаботилась о цветах, особо нуждающихся в нынешнюю жару в своевременном поливе. Вот и все!

В комнате все было в полном порядке. И ценные вещи вроде японской видеоаппаратуры, и обыкновенные штаны, небрежно перекинутые через спинку стула, подтверждали, казалось, невинный характер отлучки хозяина. Но где же находится сам рыболов? Сказал, что едет на озера. Если соврал, а это скорее всего, то хоть вертолетом прочесывай озера, Валеру не обнаружишь. Не исключено, он уже из Находки или Одессы на какой-нибудь посудине миновал территориальные воды, а не озерные. С кладом, разумеется. Как же клад к нему попал? Убил бича? Все может быть. А если появится Валера со скромным уловом и нету клада у него, один Филин на совести, зря загубленный, а имущество басилевса совсем в другом месте и руках? Короче, просматривалось многие, а подлинно доказанного почти ничего.

Мазин наскоро выпил чашку чая на кухне, не хотелось ни есть, ни размышлять, перебирая просмотренные уже варианты. «Может быть, повезет», — решил он, спустился, подъехал в гараж и на машине отправился на «фазенду». «Прилепилось, однако, еще одно дурацкое словечко!»

«Может быть, повезет», — думал он. И повезло.

Во дворе стоял и смотрел на остановившуюся машину Пашков.

Поглощенный своими тягостями, Мазин не подозревал, сколь был обременен ими Александр Дмитриевич. Настолько обременен, что не испугался, а почти обрадовался Мазину. «Может быть, этот приезд и разрубит узел?» Он готов был рубить, потому что развязать по-прежнему не мог.

— Опять мы здесь, Александр Дмитриевич, — сказал Мазин, входя во двор.

— Ну, я сторож, как вы знаете, а вас каким ветром занесло?

— Порывистым, до сильного. Я вас искал.

— Что-нибудь случилось?

— Можно и так сказать.

— Поделитесь?

— Только взаимно.

— Не понял.

— Что ж непонятного? Погиб в этом дворе человек, вы его хорошо знали, но отказались признать на фотографии. Так ведь? — Мазин предостерегающе поднял руку. — Я вас прошу, не отрицайте. Запутаемся, и вам будет неловко. Факт этот установлен.

— Кем? — спросил Пашков, нахмурившись. Начало разбора ему не понравилось.

— Вы хотите спросить, каким образом? Мы обсудили этот вопрос с нашей общей знакомой Дашей.

— Зачем ей это понадобилось? Она-то покойного не знала!

— Зато опасалась, что у меня к вам серьезные претензии, и хотела вас защитить. Она поняла, что он ночевал здесь с вашего разрешения.

— В этом и заключаются серьезные претензии?

— Не только, есть и еще кое-что…

— Например?

— Вы и о кладе не сказали.

«Неужели знает?»

— Клада у меня нет, — сказал Пашков, подчиняясь инстинктивному противодействию.

«Тут уж полное алиби!»

— Однако он вас серьезно интересовал?

— Я бывший музейщик.

— А человек, который погиб здесь?

— Несчастный человек. Художник. Мы вместе работали над картиной. Потом он попал в катастрофу. Ребенок погиб, жена десять лет провела в неподвижности. Вот он больше и не захотел жить. Это можно понять.

— Тем более. Зачем же скрыли?

— Он так хотел. И тут его можно понять.

— Это отец ребенка Веры, которой вы собирались подарить монету?

— Откуда вы все знаете? — спросил Пашков озадаченно.

— Пришлось побывать в музее, — ответил Мазин, который знал далеко не все.

— И рассказали о Федоре?

— Я не сказал. Я только спросил… и предположил.

— Короче, она знает.

— Не уверен. Предположил я после ухода. Но с ней странная вещь произошла. Признаться, неожиданная.

— Что с ней случилось?

Мазин уловил больше тревоги, чем любопытства, и сказал успокаивающе:

— Ничего страшного. Странного больше. Кто-то ночью бросил ей в лоджию вот такой камешек. Вера подумала, обыкновенное хулиганство, но взгляните сами.

Игорь Николаевич протянул конверт и монету.

«Та, — сразу понял Пашков, — единственная, что взял Федор». Но счел нужным высказать недоумение.

— Неужели из клада?

— Это вне сомнения.

— Кто же… мог?

— С вашей помощью узнать было несложно.

— Моей помощью?

— Конечно. Помните, вы тут бутылочку мне показали? Доказательство самоубийства, по вашему мнению? Помните? И предложили отпечатки сличить, потому что отпечатки пальцев у каждого человека индивидуальны. — Мазин не мог отказать себе в небольшой насмешке. — И представьте, так и есть. Наука подтвердила. На этом конверте те же отпечатки, что и на бутылке, и у человека, который, увы, пальцами уже не до чего не дотронется.

— Похоронили? В безымянной могиле? Уже?

— Вы предпочли бы пригласить Веру в морг? Кладбище лучше. Мать-сыра земля скрывает от нас страшное. И на том спасибо.

«Федор бросил монету. Зачем? Еще один след оставил, — подумал Пашков с досадой, забыв уже, что, увидав Мазина, был готов разрубить узел. — Да если только монету бросил… Что еще в конверте было? Неужели обо мне написал? И Мазин все знает и играет, как кошка с мышонком?»

— Проходите. В дом или на качели?

— Покатаемся. В доме жарко, наверно.