— Человек был похож на погибшего?

— Этого утверждать не могу.

Мазин ожидал большего хотя бы потому, что Дарья пришла вступиться за Пашкова, отвести подозрения, а пока только осложняла его положение.

— Как я понимаю, это была присказка, а сказка впереди?

— Правильно. С тем, что могло по пьянке померещиться, я бы не пришла. Я сразу увидела — дело серьезное. Поговорили мы вроде бы коротко и ясно, труп опознать не можем. О чем же вы с Сашей еще говорить остались? Не просто же так, о погоде. Подумала. Ничего придумать не смогла и решила поехать на дачку. Все-таки почти хозяйка. Имею право. Правильно я говорю?

— Безусловно.

— Приехала. Все спокойно, птички поют, речка течет. Я, правда, боялась, что под колодцем лужа крови…

— Ранения были специфические.

— Понимаю, из головы много крови не набежит, а малую дождем смыло. Короче, вижу, крови нет, спокойнее на душе стало. Ведь когда не видишь страшного, его вроде и нет, правда?

Мазин согласился с этим житейским наблюдением.

— Тогда я дом осмотрела, а вдруг бродяга там поорудовал? Нет, все на месте. Но хозяйский зуд покоя не дает. Что значит собственник? Страшное дело! Вот нас сейчас к рынку тянут. Народ не позволит, правильно?

— Ни за что. Рынок только в вашем министерстве в туалете решением Моссовета останется.

— Не издевайтесь над бедными женщинами! Примерочной-то у нас не предусмотрели, а по всем комнатам мужики-бездельники. Обжили офис, как тараканы. Им бы на завод, а они окопались покомфортнее. Как же мы с такими людьми коммунизм построим, а?

— Дарья, может быть, о коммунизме потом?

— Ну вот! Строили-строили, а теперь — потом? Нет, народ верит. Идеалы же должны быть? Светлое будущее! Иначе куда идем?

Она горестно вскинула глаза.

— Лучше скажите, куда вас собственнический зуд привел.

— В сарай, — ответила Дарья. — У деда везде был полный порядок. И ключи на месте. Смотрю, от сарая одного ключа нет. Было два, хорошо помню. Кому понадобился? Я взяла ключ, подошла к сараю. Там вроде тоже порядок, на замок заперт. Но я отперла на всякий случай. Смотрю и сразу вижу, кто-то там ночевал.

— Что же вы увидели?

— На полу матрац, одеялом старым прикрытый, и подушка.

Дарья посмотрела на Мазина.

— Как вам это?

— А вам?

— Мне ясно. Человек ночевал с Сашиного разрешения. Больше ему ключ дать было некому. Вы нашли ключ? У покойника?

— Ключа при нем не было.

— Как же так? Он вышел, запер сарай… Так я понимаю.

Иначе понять было трудно. Сарай милицию не заинтересовал, потому что был заперт, а ключей никаких при погибшем не нашлось. Но при нем вообще ничего не нашлось…

— У него в карманах было пусто.

— Совсем?

Мазин подтвердил.

Дарья присвистнула.

— Ни фига! Как же так?

— Представьте себе.

— Представить-то я могу, но кто ж ему карманы почистил? И когда чистили, до или после? Смерти, я имею в виду?

— Зря вы нас покинули, Даша. У вас бы пробился талант.

— Уже фонтанирует. Что же случилось?

— Наша версия — несчастный случай.

— Так измочалило случайно? Хотя все бывает. Слышали, одна баба вилку проглотила? Пришла домой ночью, хватанула в темноте кусок мяса из борща и проглотила вместе с вилкой. Об этом даже в газете писали.

— У нас другой случай, Даша. Александр Дмитриевич, между прочим, считает, что это самоубийство.

— Считает?

— Даже уверен.

Дарья подумала.

— Если уверен, значит, самоубийство, — подтвердила она убежденно.

— Он и вам сказал?

— Мне он ничего не говорил. Я и не спрашивала. Раз сам не говорит, значит, имеет причины. Не люблю в душу лезть.

— При чем тут душа?

— Сами же догадались, что для него это не случайный бродяга. С тем, наверно, и пришли.

Тут она заблуждалась. Не из-за бича пришел Мазин к Пашкову, но в данный момент ее убежденное заблуждение помогало делу, и опровергать его Мазин не стал.

— Все-таки почему вы о душе заговорили?

— Потому что уверена: для Саши тут все непросто.

— О чем-то знаете?

— Кое-чем могу поделиться. Только поймите меня правильно. Я вам этот след даю, чтобы вы насчет Саши не ошиблись.

— Не сомневайтесь. Наши интересы совпадают, — заверил Мазин, ничуть не лукавя. — Давайте след.

— Бабу ищите, как французы говорят.

— Женщину, — поправил Игорь Николаевич и глянул на Дарью. — Разве еще не нашел?

— Я сама нашлась, — напомнила Дарья. — Но теперь не те времена, чтобы одной обходились. Я вам более нужную подскажу.

— Кто же это?

— Найдете, посмотрите. Я ее в глаза не видала.

— А информация надежная?

— Не сомневайтесь. Из первых рук. И откуда у вас, мужиков, эта болезненная страсть душу изливать в постели? Знаете, иногда ужасно обидно бывает. Лежит он с тобой, подлец, получил все, что хотелось, и вдруг про свою школьную любовь разливаться начинает. Ну, хорошо, если про школьную, а то ведь и про нынешнюю может… А попробуй о себе заикнуться, он еще и возмутится. Глупые вы очень. Пора баб в руководство выдвигать, поучили бы вас уму-разуму.

Игорь Николаевич засмеялся.

— Дарья! Вы чудо. Ну кто бы взялся меня поучить? Я в последнее время себя все более тупым чувствую, — пожаловался он, почти не преувеличивая.

— Найдите женщину. Гораздо полезнее, чем водку хлестать. И для ума, и для здоровья.

— Водки я за жизнь не так уж много выхлестал. Но согласен. Дам объявление: «Глупый старик ищет учительницу жизни». Подойдет?

— Карточку не забудьте запросить. А то явится такая мымра, что и учиться не захочется.

— Это важно, Дарья. Спасибо. Так в чем же проговорился недоучившийся у вас Александр Дмитриевич?

— Была у него женщина, с которой они не сошлись почему-то.

Дарья приостановилась, улыбнулась с хитринкой.

— Еще одну сигаретку. Не возражаете?

— Шантажистка.

— Век вашу доброту не забуду. — И продолжала деловито: — Вы говорите, у погибшего ничего не нашли. Это не подтверждает самоубийство. Он все сам уничтожил, в тот же колодец выбросил. Не хотел, чтобы его опознали. Допускаете? Не все же предсмертные записки пишут. Я бы, например, никому не писала. На кой мне ляд кто нужен, если я насовсем удочки сматываю? А он вообще опустившийся человек. Правильно я говорю?

— Возможно.

— Точно. Но в таких сборах волнуешься наверняка. Можно что-нибудь и позабыть. Я в Сочи ехала, и то фен забыла. Представляете?

— А он что забыл?

Дарья открыла сумочку и протянула Мазину маленький кусочек бумаги, обрывок газеты, на котором был написан номер телефона, не совсем понятное слово «муз.» и заглавная буква В.

— Это я нашла, когда матрац забирала. Под подушкой. Напрягла способности и решила: муз. — музей, а В. — это Вера, та самая, что Александра Дмитриевича до сих пор волнует. Ну как? Кого лишился уголовный розыск?

— Потеря бесценная. Только вот… Может быть, бумажонку сам Александр Дмитриевич обронил?

— Шутите? Он этот номер во сне помнит…

О кладе в разговоре не было сказано ни слова.

В музей Мазин заходил в последний раз около тридцати лет назад по делу профессора Филина. С тех пор дела текущие постоянно отвлекали его от исторического прошлого края, но, обладая хорошей памятью, он без труда заметил происшедшие здесь перемены. Вместо тенистого скверика у ампирного особняка, в котором размещался музей, Мазин увидел залитую асфальтом площадку для экскурсионных автобусов. Расположенных в свое время на лужайке между вековыми липами скифских баб оттащили к чугунной ограде и выстроили в ряд позади литых петровских пушек, установленных на явно современные лафеты. Бабы стояли, сложив руки на животах, и осуждающе поглядывали на боевые орудия. Чем-то это напоминало демонстрацию женщин за мир, из тех, что так охотно показывает телевидение из-за рубежа.

Миновав миролюбивых скифянок, Мазин не стал использовать служебное удостоверение, приобрел в кассе билет и вошел в здание на общих основаниях. Внутри тоже произошли перемены. В большом зале, где он помнил экспозицию античности, время сдвинулось в далекое прошлое, через широко распахнутые двери застывшее чудовище с полуклыками-полубивнями не очень гостеприимно рассматривало посетителей.