Мазин понимал, разумеется, что подобные деформации ни лично он, ни даже тысячи подобных ему предотвратить не могли, но и освободить себя от ответственности зато, что, как ни боролся он с бывшим профессором-убийцей Филиным и с бывшим продажным милиционером Денисенко и оба получили, как казалось, по заслугам, ни того, ни другого жизнь ничуть не изменила, прямые сошлись и пересеклись. В лучшем случае он сможет вновь поставить их перед лицом закона, когда случится то, что должно случиться. И Мазин подумал о том высшем суде, идея которого так увлекает писателей и философов и вызывает ироническую усмешку у тех, кто связал жизнь с составленным людьми уголовным кодексом.

Подумал и вспомнил слова из любимого когда-то романа Дюма: «Если ты вернешься домой цел и невредим, то я буду считать, что Господь простил тебя…» Так сказал убийце Кадруссу бывший Эдмон Дантес, ставший графом Монте-Кристо. Но Господь не простил Кадрусса.

Мазин обернулся. Только что дремавший водитель успел проснуться и двинулся в противоположную от Мазина сторону. Однако отъехал он всего на несколько метров и номер машины еще был виден…

— Вас ждет женщина в приемной — вот первое, что услышал он по телефону, войдя в кабинет.

— Кто такая?

— Она сказала, что фамилию ее вы не знаете, зовут Дарья.

— Выпишите пропуск.

Пока Дарья оформляла документ, Мазин пытался предположить, что привело ее в управление. При любом варианте получалось что-то важное.

— Разрешите, Игорь Николаевич?

На этот раз выглядела она предельно скромно — беленькая кофточка и умеренной длины юбка без всяких разрезов. Усевшись напротив, Дарья поправила юбку и спросила:

— Не ждали?

— Нет.

— И повидаться не хотелось?

Мазин ответил сухо:

— Боюсь, пришлось бы.

Она вздохнула без всякого кокетства.

— Я сразу поняла. Подумала, если гора все равно начнет искать Магомета, не лучше ли выйти навстречу?

— Спасибо за любезность.

— Никакой любезности. Только необходимость. У меня к вам просьба. Если хотите, условие. Только не отвечайте что-нибудь милицейское, вроде — условия ставлю я. Условие чепуховское. Для вас. А для меня совсем наоборот.

— Слушаю ваш ультиматум.

— Хорошо, что у вас есть чувство юмора. Но я, поверьте, прошу очень серьезно. Я боюсь, что наши отношения… Вас не смущает это слово?

— Я понимаю наши отношения как служебные.

— Конечно, конечно. Хотя и жаль… Простите. Вот дурацкий характер, правда?

— Не знаю.

— Все-то вы знаете, потому и пришла просить. Умоляю. Мой муж не должен знать, где мы впервые встретились.

— Боитесь мужа?

Дарья посмотрела очень серьезно.

— Любому другому сказала бы — да. И не соврала бы. Он очень ревнивый и скор на руку. Даже убить может. Но это мои дела. Мои грехи и наказание мое. Не за себя я боюсь. Я за него боюсь. Я ему не хочу боли… Не говорю уж о том, что он себе же убийством жизнь сломает. Ну, короче, люблю я его. Вам этого не понять. Поверьте на слово. Можно у вас закурить?

Мазин не любил, когда у него курили. Много лет назад первый шеф в своем кабинете вывешивал плакатик, состряпанный художником-самоучкой, — череп с папиросой, зажатой между беззубыми челюстями, и элегическая надпись: «Я мог бы жить еще». Мазин уже не помнил, как влияла на него эта наглядная агитация, в основном она вызывала шутки молодых сотрудников, но не курил он никогда, скорее все-таки природа распорядилась, а не шеф.

— Курите, — кивнул он Дарье.

— Вижу, вам это не нравится, но я имею право на волнение.

— Считайте, что ваше условие принято. Сейчас я вижу вас впервые. Зачем же вы пришли к незнакомому должностному лицу?

С каждым словом Дарья интересовала его все больше.

— Мне бы не хотелось, чтобы и Саша, Александр Дмитриевич, пострадал.

— От вашего мужа?

— Нет, от вас, конечно. Вы же не зря лично явились к нему с этими снимками?

— Формальность.

— Ну зачем вы так? Я ведь в вашей профессии кое-что понимаю. Немножко, но понимаю. Год на юрфаке проучилась.

— Простите, коллега.

— Не коллега я вам. Ушла.

— Чем же мы вам разонравились?

— А чем мне у вас заняться? Розыск — дело не женское. В адвокаты я по характеру не гожусь, в суде на взятку могу клюнуть. Что ж остается? В нотариальной конторе юбку протирать или с дебилами в детской комнате? Нет уж, баба с завязанными глазами не по мне. Я открытые предпочитаю.

Мазин засмеялся.

— Не сошлись с Фемидой?

— Слишком строг закон, «дура лекс». Ну а я не такая уж дура. Но хитрости не люблю. Приемчики не люблю.

— Зачем же вы поступали на юридический?

— У отца друг в приемной комиссии был. А я тогда еще отца побаивалась. Вот и проявила послушание. Временно, как видите.

— Что же вы предпочли нашему бесперспективному делу?

— Командно-административную систему.

— Неужели? Ее-то вовсе хоронить собираются.

— Мыши кота собирались хоронить, — ответила Дарья.

— Понятно. Занимаете ответственный пост? Привлекает кабинет?

— Не кабинет, а туалет. Там у нас такие шмотки бывают, что и бывшей «Березке» не снились. Общий рынок. Послушайте, почему вы занялись моей анкетой, а делом будто и не интересуетесь?

— Я сам из системы. Куда ж нашему брату без анкетных данных!

— Я вам нужна? — перебила Дарья.

— Конечно. О том, что погибший у колодца человек известен Александру Дмитриевичу, вы знали до моего прихода или он вам потом сказал?

Дарья засмеялась.

— До или после? Послушайте! Мой папаша страшно любил глупые анекдоты времен своей молодости. Вот… Приходит девушка на консультацию и спрашивает, как ей предохраниться. Врач говорит: «Пейте минеральную воду». А она: «Когда — до или после?»

— Вместо, — ответил Мазин. — Неужели смешно?

— Смешно то, что я долго не могла понять, что же тут смешного. Маленькая была, представляете? Ну ладно. Короче, не до и не после, а вместо. Я сама узнала, без него. Еще сигаретку можно? Сейчас самое интересное начнется.

Мазин вырвал лист из блокнота, не отрывая фломастера от бумаги, изобразил череп с папиросой, подписал внизу: «Я могла бы еще жить», — и показал Дарье.

Она посмотрела.

— Забавно. Так вы мой труп после эксгумации представляете?

— До эксгумации еще есть некоторое время.

— Спасибо, тогда закурю.

Дарья чиркнула спичкой.

— А вы молодец, умеете снимать напряженку. Мне ведь не хочется влезать в эту историю. Скверная история, правда?

— Не исключено. Говорите, пожалуйста.

— Короче, за день или два до этого несчастного случая был у нас на фазенде междусобойчик.

— Отмечали что-нибудь?

Мазин помнил, что пили по поводу приезда мужа, но было любопытно узнать, что скажет Дарья.

Ей вопрос не понравился.

— Какая разница! Ну, скажем, деда поминали. Девятый день вас устроит? Я вам по делу, а вы…

— Дело точность любит.

— Пожалуйста. Приезд мужа праздновали. Могу я отметить приезд собственного мужа? — спросила она с вызовом.

— Еще бы! Весело было?

Дарья затянулась.

— Как всегда. Шашлык, сивуха, умные разговоры, потом дурная башка. Злят меня пьяные мужики. Как заведутся со своей политикой. Они и раньше такие были, а уж при свободе! Неси что хочешь, бояться некого. Ну а мой после Афгана вообще взрывной. Тут еще покупатель явился. Я же дом продаю…

— Я знаю. Кто же покупает?

— Да это не по делу! Валера какой-то. Его сосед направил. Короче, они с моим завелись, слушать тошно. Я к окну отвернулась, а Саша вообще вышел. Ну, мне и показалось, что он с кем-то во дворе разговаривает. Я тоже вышла — никого нет. Я злая была, всех обругала. Потом, понятно, мировую пили, потом жарко мне стало, а эти опять за свое. Я взяла полотенце и пошла к речке. Окунулась, поплавала, вроде бы полегчало. Одеваюсь, вижу поодаль на берегу вроде мужик сидит на корточках. Я испугалась и бегом. А прибежала — думаю: ну и дура. Может, он по нужде присел, а я панику устрою? Таки выбросила из головы, пока вы не появились.