Мазин решил не звонить Пашкову предварительно, хотя вовсе не стремился застать Александра Дмитриевича врасплох. Напротив, не хотел сеять тревогу. По телефону пришлось бы неизбежно недоговаривать, комкать информацию, а Пашков, насколько Мазин помнил, был человеком нервным и мнительным, милицейский звонок только испортил бы ему настроение раньше времени. И Мазин отправился без предупреждения, в надежде, что непосредственный разговор с глазу на глаз даст возможность спокойнее разобраться в сути дела.

Впрочем, предмет разговора Игорь Николаевич представлял пока смутно, не исключая и «напрасные хлопоты». По сути, ему вспомнился случай из его давней практики: неожиданная смерть подававшего большие надежды биолога Антона Тихомирова. Труп нашли на асфальте под окном высотного дома. Все говорило о несчастном случае, но умудренный шеф предоставил тогда Мазину отпуск, чтобы тот покопался самостоятельно в обстоятельствах смерти. Дед понимал, что работа пойдет на пользу молодому сотруднику. Так и получилось. Мазин нашел виновника несчастья — самого Тихомирова, который оказался нечистоплотным карьеристом, — и хотя ничуть не поднял процент раскрываемости, для себя открыл многое, в частности и то, насколько истина может не совпадать с, казалось бы, неоспоримой очевидностью.

Тогда Мазин шел на подъем, жадно накапливал опыт, впереди так много предстояло сделать. И он делал, но вот пробил срок, и, вспоминая сегодня давний случай, Игорь Николаевич находил невольно между тем и нынешним своим отпуском чаручающую аналогию. История, как известно, повторяется дважды, и Мазин не исключал, что трагедия одаренного Тихомирова обернется на исходе его карьеры нелепым фарсом, случайной смертью давно уже внутренне погибшего, никому не нужного, опустившегося бродяги. Думая так, он едва не поддался соблазну проехать мимо дома, в котором жил Пашков, но сработал внутренний тормоз, и Мазин остановил машину.

Александр Дмитриевич обитал на пятом этаже пресловутой «хрущевки», приземистого темно-кирпичного дома, из тех, что так охотно поносят сегодня, и был доволен своим жильем. Будь оно попрестижнее, жена не оставила бы ему квартиру, разменяла, и ютился бы теперь непрактичный Саша в микрорайоне у черта на куличках, а может быть, и в коммуналке наподобие материнского «замка», дожидаясь по утрам своей очереди у общего туалета. Теперь же у него были две изолированные комнаты, большой тополь, добравшийся ветвями до балкона, тишина над головой, которую он очень ценил, и ни малейшей зависти к обитателям претенциозных башен, что с трепетом ожидают поломки лифта и набирают ночами воду в пожелтевшие ванны.

О таком философском отношении Пашкова к своему жилью Мазин, понятно, не ведал и поэтому подумал невольно, входя в подъезд: «А кинодраматург-то не роскошествует…» Мысль эту подтверждал и почтовый ящик с номером Сашиной квартиры. Ящик был опален и закопчен, краска покоробилась, распахнутая дверца ничем не защищала втиснутые внутрь газеты. Игорь Николаевич решил, что маленькая услуга не повредит доверительному разговору, и захватил почту с собой.

Отшагав восемь маршей, Мазин позвонил и услышал в квартире смутное движение и негромкие голоса. Уверенный в том, что для грабителей жилище его никакой ценности не представляет, Александр Дмитриевич дверь ничем не укреплял и не обивал, поэтому звуки проникали на лестничную площадку довольно отчетливо.

Наконец прозвучал, видимо, не очень обрадованный визитом голос:

— Кто там?

Вопрос был по нынешним временам не напрасным, однако поставил Игоря Николаевича в некоторое затруднение. Выручили газеты.

— Почта у вас безнадзорная.

— А? Что?

Пашков отворил. Выглядел он наскоро одетым и не везде застегнутым.

— Газеты?

Мазин протянул пачку, ощутив среди газет что-то плотное, наверное, внутри было и письмо.

— Спасибо большое. Знаете, это мучение. Мальчишки ломают замки, даже подожгли недавно. Благодарю вас.

Пашков хотел было закрыть дверь, но тут сообразил, что посетитель не сосед и не случайно забрался на верхний этаж.

— Вы… к кому?

— К вам.

Александр Дмитриевич провел рукой по рубашке и застегнул пуговицу на животе.

— Моя фамилии Мазин. Вы как-то приходили ко мне в управление внутренних дел с Валерием Брусковым.

Хозяин удивленно наморщил лоб.

— Внутренних дел?.. Ах, как же! Помню.

— Не очень приятные воспоминания?

— Ничего. Вы, значит, ко мне? Проходите, пожалуйста.

Пашков бросил взгляд назад и отступил в сторону.

— Я, знаете, один живу. Извините, не все в порядке…

— Не беспокойтесь. Я человек привычный, — заверил Мазин, не совсем понимая, что значит «один живу» и как это соотносится с движением в квартире.

— Нет-нет! Не сюда. Сюда, пожалуйста.

Александр Дмитриевич взял Мазина за локоть и провел мимо ближней комнаты в дальнюю. Там было душновато и пыльно. Заметно было, что обитал Пашков в основном не здесь.

— Присаживайтесь.

Саша положил газеты на журнальный столик, неловко смахнул что-то с подлокотника кресла и открыл форточку.

Мазин присел, поглядывая на хозяина. Мнение, зародившееся в подъезде, подтверждалось, процветающим Пашков не выглядел, да и годы уже печать наложили. Однако бросалось в глаза и нечто противоречащее наглядности, некоторая самодовольная взволнованность, вроде легкого опьянения. Мазин сопоставил слова «один живу» с движением в квартире и усмехнулся про себя. Кто-то укрылся в соседней комнате, и нетрудно было предположить, что находилась там женщина. Конечно, Мазина это не обрадовало, готовился-то он к разговору личному, но, судя по тому, как притворил Александр Дмитриевич дверь комнаты, в которой они уединились, можно было надеяться, что дама не появится, а скорее всего покинет квартиру потихоньку. Однако Игорь Николаевич счел необходимым уточнить:

— Я не помешал?

— Что вы! — взмахнул руками Пашков, и Мазин утвердился в предположении, что гостья уйдет.

— Над чем работаете?

Ему хотелось услышать, как захлопнется входная дверь, и он немножко тянул время.

— Спросите что-нибудь полегче.

Мазин засмеялся.

— Рад бы, но у нашего брата вопросы всегда с нагрузкой. Такие уж мы люди или заботы наши такие…

— Неужели вас ко мне какое-то обстоятельство привело?

Вопрос был глупым, ибо ясно же было, что не на чай и не поболтать о том о сем пришел к нему почти незнакомый и занятой человек.

— Простите, сморозил. Говорите, пожалуйста.

И подумал с недоумением: что еще за напасть?

Мазин прислушался, ничего не услышал и решил времени больше не терять.

— Я вам сначала один фотоснимок покажу. Снимок не очень приятный, но отнеситесь к нему спокойно. Это формальность.

И он достал из конверта изображение бомжа, в предсмертной слабости опустившегося на колени у колодца.

— Что это? — не понял сразу Александр Дмитриевич, и вот эта секунда, когда он искренне не понимал, что видит на снимке Федора, и ввела в заблуждение Мазина, потому что в следующий момент он вынужден был обернуться и переключить внимание на фигуру, без стука возникшую на пороге.

— Здравствуйте, — сказала Дарья, почти потупившись.

Да, конечно, в квартире находилась женщина, но представлял Игорь Николаевич ее несколько иначе…

Когда Мазин позвонил, Дарья лежала на животе на Сашином диване и, болтая ногами, смеялась, уткнувшись лицом в подушку.

— Слушай! Ты кто? Рахметов? Спишь на гвоздях! Мамочки! Если я тут с тобой поваляюсь, мне за месяц синяков не отмыть! Бедный мой муженек. Он подумает, что ты меня бьешь… Ха-ха!

А муженек, между прочим, был совсем уже не в Москве, а примчался вслед за супругой и, как уверяла Дарья, исключительно из ревности.

— Отелло по сравнению с ним тихий пенсионер. Ему никакой Яго не нужен, чтобы придушить бедную женщину.

И Александр Дмитриевич смеялся. За последние дни Дарья овладела им полностью, он даже сравнивал себя мысленно с тургеневским Саниным, что «отдался под нога» роковой Марье Николаевне. Но была и разница, Санин был молод, изменил возлюбленной и имел дело с очень покладистым мужем. У Пашкова же все выходило наоборот, и несли его отнюдь не «вешние воды», а осенние, отчего Александр Дмитриевич испытывал гордость, которая и проявлялась в его самодовольной взволнованности, «Еще не вечер», — уверял он себя в эти дни.