Радость сидела в черных модных штанах и с любопытством поглядывала на Александра Дмитриевича.

Может быть, на улице, при случайной встрече, он и не узнал бы ее сразу, как-никак виделись они всего раз, когда она еще школьную форму носила, но здесь сомневаться не приходилось — за столом сидела Дарья.

— Это ж внученька моя ненаглядная приехала, Саша!

— А мы знакомы, бабуля, — улыбнулась Дарья. — Это же вы в Москву приезжали?

— Он, Дашенька, он.

— Я. Здравствуйте.

Она посмотрела долгим изучающим взглядом, так что Пашкову стало неловко, и он брякнул:

— Постарел?

Дарья помедлила, потом протянула как-то со значением:

— Вам виднее.

— А Дашенька-то какая красавица стала, а, Саша?

Если Фрося и преувеличивала, то самую малость. Дарья была, как говорится, в расцвете. Правда, черты лица у нее были чуть простоваты и не хватало в них материнской приветливости, но зато здоровье и молодость присутствовали в щедром избытке.

«Сколько ей? — подумал Саша. — Лет двадцать пять?»

Она легко прочитала его мысль и поправила:

— Двадцать четыре скоро будет. Уже. Короток наш век, а, бабуля?

Восьмидесятилетняя Фрося не нашлась, что ответить.

— Кокетничаете, девушка?

Это спросил четвертый человек, находившийся в комнате. Он тоже сидел за столом, сосед Доктор. И он был оживлен и поглядывал на Дарью с явным удовольствием.

«Что это он на нее пялится? Неужели такого старца расшевелила? Кто бы мог подумать… Или пьяненький?»

Доктор в самом деле казался слегка пьяным.

— И напрасно, — продолжал он, повернувшись к Дарье, — не гневите Всевышнего жалобами. Сейчас ваш звездный час. Пользуйтесь им, не упускайте неповторимые мгновения, которые промчатся, как пули у виска.

— Ах, Доктор… И вы такое замужней даме говорите?

Саша снова удивился. Дарья запросто называла полунезнакомого старика Доктором, как все тут, и, очевидно, кокетничала, играя в его лексикон, ведь вряд ли она в своей компании «дама» скажет. Впрочем, Александр Дмитриевич современным сленгом владел неважно, обходился языком, что в детстве усвоил.

— Я вам скажу, Дашенька, откровенно: вы меня очень заинтересовали.

— Красавица она, красавица, — повторила Фрося счастливым тоном.

Покойный Захар был, очевидно, забыт и сестрой, и внучкой. Впрочем, внучка нашла все-таки нужным успеть на похороны…

— Да, ваша бабушка, Дашенька, абсолютно права, — подтвердил Доктор. — Вы принадлежите к тому типу красоты, который я всегда предпочитал. Увы, в свое время. Знаете, вы удивительно похожи на мою бывшую жену.

— О… — На минуту Дарья погасила улыбку. — Ваша супруга умерла?

Доктор ответил не сразу. Сначала он сказал:

— Ее даже звали похоже. Евдокия. Но тогда простые имена резали слух, и она предпочитала называть себя Дианой. А я ее Диаша, Даша. Вот видите? — Он сделал паузу. — Простите, вы спросили, она умерла?

— Да. Давно?

— Не думаю, чтобы она умерла. Она была моложе меня на двадцать лет и отличалась отменным здоровьем.

— Вот как, — нагловато усмехнулась Дарья, — вы расстались?

Это прозвучало как «она вас бросила», и у Доктора вдруг потухли в глазах игривые искорки, он посмотрел на Дарью очень прямым взглядом. Саша никогда не замечал у старика такого взгляда, твердого и проницательного. И Дарья его почувствовала. Почувствовала, что ее ставят на место, и признала вину.

— Извините, я не хотела.

Взгляд Доктора вновь вспыхнул.

— Что вы, что вы! Мы именно расстались. Хотя и несколько неожиданно для меня. Вы угадали, она меня покинула. Но не по причине разницы в возрасте. — Доктор скривил бледные губы. — У Дианы сработал здоровый инстинкт самосохранения. Знаете, многие животные покидают обреченных собратьев. Люди это тоже умеют. Она ушла вовремя. Вскоре меня арестовали…

Саша слышал нечто о Докторе от матери, но как-то не брал во внимание. Почему-то лезло в голову дурацкое из популярной в детстве книжки — «Пострадал старик, пострадал…». А выходит, в самом деле пострадал.

Дарья кивнула понимающе.

— В жуткое время вам жить пришлось. Теперь все об этом говорят и пишут. ГУЛАГ, да? Это Солженицын название выдумал?

— Почему Солженицын? Название официальное.

— А мой отец не верил. И мне всегда говорил: «С именем Сталина я на смерть ходил. И миллионы. Если бы не он, враги народа нас фашистам выдали бы».

Прозвучало вновь нагловато, наверно, в отместку за взгляд Доктора. Саша ждал отпора. Но Доктор не откликнулся. Спросил только:

— Ваш отец генерал?

— Он скончался в прошлом году. Пресса подкосила. Говорил, не могу эту грязь читать.

— Что ж, он смотрел на вещи с позиции… своей позиции.

— У вас, конечно, другая? Вас ни за что? Теперь говорят, что всех сажали ни за что.

По тону Саша не мог понять, защищает она отца или просто подсмеивается над Доктором.

Доктор ответил неожиданно:

— В отличие от всех меня — за что. С их позиции, разумеется.

Тут Фрося сообразила, что разговор повернул не туда, и вмешалась.

— Да бросьте вы эти страхи старые. Слава Богу, пережили… Вот Саша еще Захара не поминал. И Константина, зятя моего, помянуть нужно. Я и не знала, что и он отлетался. Помянем добрых людей, — сказала Фрося о людях, которые ей ничего доброго не принесли.

Молча, не чокаясь, помянули. Дарья кинула рюмку в красный рот, Доктор протянул не спеша, Саша с удовольствием.

— Ешьте, закусывайте, — просила Фрося. — А ты знаешь, Саша, что Захар учудил?

Он не знал.

— Вот как был сумасброд всю жизнь, так и остался. Он ведь мне дом по завещанию оставил! Представляешь?

Сначала Саша не оценил этой новости.

— В самом деле?

— Представляешь или нет?

— Вы же его родная сестра…

— Да жили-то как собака с кошкой. А у него дочь родная! И получается, не по справедливости опять поступил. Хоть я из-за Ольги много слез пролила…

— Бабуля! — прервала Дарья, беря куриную ножку. — Вы обе хотели как лучше. Все из-за меня.

— Да что ты, деточка! Разве я об этом… Я по справедливости хочу. Лучше б он Ольге дом оставил, чтобы Дашеньке досталось. А мне зачем? Одна колгота мне на голову. Вот мы и у Валентина Викентьевича спрашивали, что мне теперь делать.

Саша посмотрел на Доктора. Это его звали Валентином Викентьевичем, хотя обращались так редко.

— Что же вы посоветовали?

— Ну, я не юрист… Насколько мне известно, на Западе воля покойного не оспаривается, а у нас учитываются так называемые прямые наследники. И дочь, если захочет оспорить завещание, может, наверное, обратиться в суд. Как, Даша, выдумаете, мама поступит в данной ситуации?

Дарья тем временем наполнила свою рюмку и прихлебывала теперь мелкими глоточками.

— Ну, я не знаю. Судиться?..

— Да зачем ей судиться, Дашенька! Если уж так случилось, давайте добром. Давайте продадим его, Бог с ним, будь он неладен, и поделим деньги. Чтобы и тебе досталось.

— Вы предлагаете раздел на три части? — уточнил Доктор.

— Да, а я свою тоже Дашеньке.

Дарья допила последний глоток.

— Бабуля, ты прелесть. Какая я дура, что так мало тебя знаю. Но ты не спеши, ладно? Не спеши. Дедову волю нужно уважать, правильно я говорю, Александр Дмитриевич?

Саша засмеялся, вспомнив одного зануду из музея, с кем привелось работать.

— Что вас рассмешило?

— Один мой знакомый постоянно приговаривал: «Правильно я говорю?» И всегда говорил правильно, ужасный был зануда. Вы на него совсем непохожи.

— Но я тоже всегда говорю правильно.

— Везет вам, — вздохнул Саша.

— А что, собственно, представляют собой владения почтенного Захара? — спросил Доктор.

— Да это ж наш дом был еще до войны, на железной дороге возле моста старого, что партизаны взорвали, а теперь он в городе, хотя там еще не застроили возле реки.

— И участок есть?

— А то как же. Вишня, жердели.

— В каком же все это состоянии?

— Захар был мужик хозяйственный, все справно держал.