— Это гость мой, — быстро пояснила Надежда. — Божий человек. Мы в гостиной чай будем пить.

Она сама повела меня по дому, пока мы не добрались до небольшой комнаты с креслами.

— Вели принести пирожных, — сказала камердинеру женщина. — Садись же, вот сюда, тут удобно, — это уже было адресовано мне.

Я опустился в одно из кресел.

— Как тебя зовут хоть? — робко спросила Горемыкина, заняв другое.

— Юра, — ответил я, осматриваясь так, чтобы стало ясно: в подобном доме я впервые.

— Сколько тебе лет? — продолжала допытываться Надежда.

— Не знаю. Богато живёшь. А счастья нет. Так ведь?

— Нет счастья, — кивнула Горемыкина, помрачнев.

— Чувствую, что страдаешь ты сильно, — проговорил я, глядя на неё с сочувствием. — Это потому что дело не доделала. Вот и лежит оно у тебя на сердце камнем неподъёмным. Сколько ни молись, одними словами не сдвинешь его.

— Какое дело? — тут же спросила Горемыкина.

Я отвернулся.

— Не знаю, сказать ли…

— Скажи, Юра! Скажи! — воскликнула моя собеседница.

— Не время ещё, — обронил я, помолчав. — Не готова ты. Только чувствую, что любила ты сильно. Оттого всё и пошло.

— Откуда… Как ты это делаешь⁈ — опешила Горемыкина.

Я пожал плечами.

— Просто вижу.

— Ты же знаешь, что мне делать, да? — помолчав, вкрадчиво спросила женщина. — Милый Юра, скажи мне, пожалуйста!

Я бросил на неё полный сомнения взгляд.

— Не сегодня. Сначала ты должна подготовиться.

— Как⁈ Как мне это сделать? Хоть это ты можешь сказать? Научи меня, Юра!

Я вздохнул.

— Жаль мне тебя… Ладно уж. Только не торопись. Спешка тут не уместна.

— Хорошо, — с готовностью кивнула Надежда. — Как скажешь, так всё и сделаю. Но и ты… не бросай меня!

— Не знаю, насколько смогу задержаться, — проговорил я. — Ты ведь не одна такая. Но так и быть, задержусь, насколько нужно.

Женщина обрадованно захлопала в ладоши.

— Спасибо, милый Юра! А я уж тебя отблагодарю!

— Мне ничего не нужно, — строго сказал я. — Брось это!

— Да-да, конечно! — тут же смутилась Горемыкина. — Я не хотела…

— Прежде всего, расскажи мне, что тебя гложет. И ничего не скрывай. Это первый шаг на пути освобождения.

В этот момент принесли чай. Дождавшись, пока слуга разольёт его по чашкам, я взял свою и сделал несколько глотков.

— Пирожное, — придвинула мне блюдце с угощением Горемыкина.

Я отрицательно покачала головой.

— Рассказывай.

И она поведала мне историю своей несчастной любви. Настолько подробно, насколько позволяли приличия. Я слушал внимательно, запоминал и не перебивал. Длился рассказ больше часа. Закончился тем, что Горемыкина удалилась в свой особняк от светской жизни и замкнулась в себе. А затем обратилась к Богу. Но молитвы, посты и прочее не помогало ей забыть о случившемся. И простить убийц Беркутова.

— Что скажешь, Юра? — робко спросила она, закончив свой рассказ.

— Стало ли тебе легче?

— Нет! Не могу я спокойно жить, зная, что люди, лишившие меня счастья, топчут землю!

Я покачал головой, словно это и ожидал услышать.

— Понимаю. Что ж… буду думать, как тебе помочь. А вернее — ждать, что тот, кто привёл меня к тебе, вразумит.

— А-а… долго это? — смущённо спросила Горемыкина.

— Откуда ж мне знать? Это только ему известно. Но думаю, недолго. Не зря же он меня к тебе направил. Значит, неравнодушен к твоей судьбе.

Горемыкина отвела мне отличную гостевую комнату. Пыталась переодеть и загнать в ванну, но я наотрез отказался, сославшись на то, что всё это суета. Настаивать она не посмела. И так была счастлива, что я согласился остаться.

На самом деле, я, конечно, помылся. Только лицо трогать не стал, так как грим нанести заново у меня возможности не было. Ну, а рубище моё было и так чистым — оно лишь выглядело потасканным.

Спустя час после чаепития мне принесли ужин. Весьма впечатляющий, надо сказать. Горемыкина и не думала скупиться. Вероятно, всеми силами старалась заставить меня побыть у неё в гостях подольше. Однако задерживаться я не собирался. Не было у меня лишнего времени, чтобы развлекать Надежду разговорами. Так что уже на следующий день я взялся за неё всерьёз.

Вышел к завтраку с сияющими глазами. Сел напротив Горемкиной, улыбнулся.

— Что⁈ — выдохнула она, взглянув на меня.

— Было! — сказал я радостно. — Видение посетило меня под утро. Знаю, что тебе делать. Только имей в виду: всё должно быть исполнено в точности!

Надежда схватилась за сердце. Воскликнула:

— Что же ты видел, Юра⁈

— Этого тебе знать не надобно, — строго ответил я. — А вот, что сделать придётся, если покой обрести желаешь и к богу прийти.

Горемыкина закивала. Мол, готова и слушать, и исполнять.

— Помириться с братом, — сказал я.

Женщина поджала губы.

— Знаю, не хочешь этого. Но в нём загвоздка-то. Любимого тебе не вернуть уже, сама понимаешь. А брата терять нельзя. Он для тебя старался, хоть и грех совершил.

— Не для меня! — возмущённо воскликнула Горемыкина. — Для себя! Ему поперёк горла встало, что я с простолюдином сочетаться хотела! Ещё и с женатым. Якобы это для семьи позор! Снобизм — вот, что им двигало! Проклятый снобизм!

Я покачал головой.

— Одно другому не помеха. Брат тебя любит. Не верил он твоему полюбовнику. Его вина, конечно. Однако примириться вам надо. Такова его воля, — и я указал пальцем в потолок. — Мешает тебе ненависть твоя прийти к Спасителю. Вот он и открывает тебе путь. Неужто откажешься?

Аргумент подействовал. Надежда сразу сникла. Видно было, что не нравится ей предложенное, но и возразить, вроде, больше нечего.

— Ты точно это видел? — помолчав, спросила она.

— Сомневаешься?

— Нет-нет… Что ты! Если было тебе видение… Конечно, я должна.

Я одобрительно кивнул.

— Вот и правильно. Сразу брата ты, может, и не простишь. Но шаг к этому сделать необходимо. Выслушаешь его, по крайней мере. Будет начало положено, а там твоё сердце со временем и успокоится. Никто тебя не торопит. Но нужно стараться.

— Да, ты прав… — вздохнула женщина. — Значит, мне ему позвонить?

— Встретиться.

— Но он почти никуда не ходит…

Это было правдой: Олег Аксёнов в последние месяцы страдал от тяжёлого недуга, наблюдался у Лекаря и старался лишний раз из дома не выбираться. Никто не знал толком, что с ним, но я подозревал, что аристократ переборщил с пыльцой. Иначе его уже поставили бы на ноги. Если это так, интересно, насколько далеко зашло Проклятье. Возможно ли, что он уже обратился и стал нежитью? Если так, то могут быть осложнения, и к ним лучше быть готовым. Но первым делом надо выманить его из дома.

— Ради тебя сделает исключение, — сказал я.

— Не уверена… Мы уже давно не…

— Сомнения — твой главный враг. Отринь их и делай то, что до́лжно. А я тебя поддержу.

Горемыкина порывисто поднялась.

— Хорошо! Кто я такая, в конце концов, чтобы отказываться? Раз дан мне шанс… В общем, я сейчас же позвоню Олегу и попрошусь в гости. Может, он меня примет.

— Нет, — покачал я головой. — Не так.

— А как⁈ — остановилась уже сделавшая пару шагов женщина.

— Не должна ты к нему ездить, словно не он, а ты нуждаешься в прощении.

Вариант, при котором Горемыкина отправится к брату, меня совершенно не устраивал. Ведь тогда Аксёнов так и останется недоступен.

— Тогда к себе позвать? — спросила Горемыкина.

— И это тоже не подходит.

— Юра, милый, так научи же, как поступить⁈ — заламывая руки, воскликнула Горемыкина.

Я задрал голову и закатил глаза. Будто бы в транс вошёл. Надежда даже дышать перестала.

— Назначь ему встречу в храме Святых Первозванных Апостолов, — проговорил я спустя полминуты, «придя в себя». — Что на Рыночной площади. Там вам легче будет понять друг друга.

— В церкви! — воскликнула Горемыкина. — Ну, конечно! Сейчас я ему позвоню!