— Да уж, одна головная боль от этой скорой, — ответил Бобров. — Сколько же вы там обслужили?

— Четыре с лишним сотни. Восемнадцать врачей и я, к ним примкнувший. Устал как собака. Рассказывайте, как вы тут с икс-лучами справляетесь?

Про пациентов с Ходынке спрашивать не стал — насмотрелся в приемной. Бери да шей. Плюс шины накладывай, кости складывай…

— Думаю, если завтра открыть подписку на золотой памятник Рентгену, нужную сумму соберем очень быстро. Небо и земля, Евгений Александрович! Вы даже не знаете, как я вам признателен! Это же надо — так вовремя оказаться рядом. Вильгельм Конрад во всех статьях отмечает ваш вклад.

И тут пострел везде поспел.

— Да какой там вклад? Посидел и спросил, а что это там светится такое интересное. Думаю, окажись на моем месте мальчик, который профессору поесть принес, и он бы заметил. Так что просто повезло. Вы знаете, я поручил Моровскому исследовать возможный вред от лучей?

— Да, он рассказывал. Но верится с трудом. Что может там такого быть вредного?

— Так если всё хорошо, даже лучше. Сообщим всем, что пользоваться можно без опаски.

Когда я подходил к своему экипажу, из толпы на меня бросилась женщина:

— Ой, слава богу, нашла вас! Где Катька? Куда дели кровиночку мою⁈

Надо же, нашлась мамаша. А я озадачил Жигана, чтобы объявления повесили, что ищут родных девочки, потерявшейся на Ходынском поле. Даже думал, куда ее пристроить, если не найдется никого. Ладно, не только плохое должно случаться, и что-то хорошее тоже.

— Всё в порядке с ней, жива, здорова. Звать тебя как?

— Агафья я, из села Дубки.

Я махнул на облучок:

— Садись, повезем к дочери.

— Спасибо, барин, — поклонилась мне в пояс счастливая и немного ошалевшая женщина. — Простите, если что не так.

Ну вот, пойми их — начала с «куда кровиночку дел», и сразу поклоны бить.

На Большую Молчановку приехали уже почти в темноте. Я выбрался из экипажа, посмотрел на пассажирку, слезшую с облучка и глазеющую по сторонам.

— Пойдем, — позвал я ее. — Проведу. Вон, там твоя девочка, — показал я на открытую дверь, через которую возвращающиеся бригады попадали внутрь здания.

Блин, эту бабу можно нанять вместо сирены. У меня даже уши немного заложило от её белужьего рёва. Зачем так кричать? Ладно, сейчас кто-нибудь отреагирует на звуковой сигнал и организует воссоединение семьи. А я спать. Отправился в рабочее крыло.

На пороге меня встретил Слава Антонов, одетый по последней лабораторной моде — шапочка, скрывающая волосы, защитные очки, маска, перчатки, бахилы.

— Стойте, Евгений Александрович! — крикнул он, слегка дав петуха в конце.

Зрачки по копейке, руки дрожат.

— Стою. Но лучше тебе отойти в сторону, потому что я спать хочу.

— Сюда нельзя! — теперь он прохрипел свою реплику.

— С какой это радости?

Мне это шоу нравилось всё меньше, и я шагнул вперед, намереваясь отодвинуть Славу с дороги.

— У нас чрезвычайное происшествие. Утечка возбудителя чумы.

Я так обалдел, что поначалу вообще потерял дар речи. Застыл соляным столбом. Славка испуганно на меня смотрел.

— Какой еще чумы⁈

Под конец и мой голос сорвался. Хоть и выпалил короткую фразу быстро, но подлый Антонов успел захлопнуть дверь. В «домике» спрятался.

— К окну подойди, не заставляй меня кричать на всю улицу, — уже спокойнее сказал я. — Всё равно достану, готовься. Не сегодня, так к концу карантина.

Уверен, гаденыш никуда не убежал, притаился здесь же. И правда, услышал. Потому что почти сразу открылась форточка в окне рядом с дверью.

— Я сейчас всё объясню, Евгений Александрович, только послушайте! — заблеял Антонов.

— Уж постарайся, дорогой мой, — ласково ответил я. — Придумай хоть одну причину, почему я не должен тебя убить. Вопрос номер один: откуда в нашей лаборатории эта дрянь?

— Просто мы решили исследовать воздействие нашего нового препарата на чумную палочку… Я попросил у знакомых в университетской лаборатории дать образцы.

Понятно. Пробную партию пенициллина мы смогли получить еще летом. И вот Антонов решил отличиться, стать победителем чумы.

— Кто эти таинственные «мы», Слава? С каких пор появился коллективный орган управления? Я что-то пропустил? Меня не уведомляли.

Внутри просто все кипело. Это такой залет… Что прямо не описать.

— Я решил, Евгений Александрович. Моя вина. Больше никто не знал. Сам поехал в университет и попросил культуру. Потом привез, и…

— Ты что? На извозчике вёз⁈ В кармане? Хана тебе, Антонов! Ты, скотина, до конца своей жалкой жизни только пробирки мыть будешь!

— Культура была упакована…

— Молчать!!! — от моего крика вроде как задрожали стекла. — Ладно, я тебя потом убью. Докладывай обстоятельства.

Надо успокоиться. Подышать. Посмотреть на небо. Вспомнить о бренности жизни. Постараться не броситься на окно с целью выбить стекло и вытащить этого дебила на улицу… А потом топтать, пока следов не останется!

— Я привез культуру, извлек чашку Петри из контейнера. Под вытяжкой, соблюдая все меры предосторожности. Снял крышку, начал наносить препарат… Наверное, пол был влажный… И я оступился… поскользнулся… чашка, которую я держал в руках, полетела, разбилась…

— Так, Антонов, — глубоко вдохнув, сказал я. — Из твоего рассказа я делаю вывод, что тебя понесло в лабораторию без бахил. Иначе с какой радости ты поскользнулся? Что, начальственные ботинки автоматически становятся стерильными? Бронза на поверхности организма дышать не мешает?

Походу парень даже не понял мой сарказм.

— Я начал действовать по протоколу аварийной ситуации. Разделся, одежду сложил в прорезиненный мешок. Протер всё тело семидесятипроцентным раствором этилового спирта. Обработал поверхность вытяжного шкафа, полы лизолом. Повторно…

— Хватит нудеть. Я этот протокол сам придумал. Кто еще был с тобой в лаборатории?

— Никого, Евгений Александрович! Я один!

— Слишком быстро ответил, Слава. Врать — это не твоё. Даже не пытайся. Повторяю вопрос: кто еще был в лаборатории?

— Виктория Августовна… Но она далеко стояла, на нее…

Ой, ой-ей…

— Она придумала эту херню?

— Я сам, Викто…

— Кто. Придумал. Эту, черт возьми, авантюру? Отвечать!

— Ви… Ви… — сквозь рыдания попытался произнести Антонов. Ну все, расклеился. Я сделал несколько шагов вдоль здания. Туда-сюда. Тоже успокоился слегка. Вернулся к форточке:

— Когда сдыхать от легочной формы будешь, тогда поплачешь. С кем еще контактировали?

— Ни с кем, — всхлипнул главный лаборант. — Виктория Августовна осталась в лаборатории, я по телефону предупредил, сам сюда спустился, а тут вы…

Всё не так плохо. Случись такое в двадцать первом веке, уже проводились бы карантинные мероприятия. Очень жесткие и масштабные. Хлором бы вся округа еще лет пять воняла. А я в следственном изоляторе придумывал бы оправдания и подсчитывал, хватит ли денег на адвокатов. Не будь сейчас стихийного бедствия под названием «коронация», и думать не стал бы. Закрылся на две недели, и всё. Но попробуй я только подумать погромче название болезни, даже не вслух произнести — и всё. Был доктор Баталов и весь кончился. Не помним таких. В Москву-то съехались, кроме царя и царицы, все Великие князья, послы иностранных государств и прочая аристократическая братия…

Я попытался напрячь мозг и вспомнить все про чуму. Опасность представляет только воздушно-капельный путь заражения. Сколько эти двое успели вдохнуть, не знаю. Может, там из чашки и не улетело ничего. Но я на такое не надеюсь. Действуем из предположения, что дерьмо приключилось. Инкубационный период от суток до семи. Для легочной формы всё становится ясно в первые два дня. Слава богу, у нас есть уже антибиотики! Пусть и не воспроизводимые в промышленных масштабах и не гентамицин с фторхинолоном, но… как говорится на безрыбье и рак рыба. Могли бы вообще вписаться в эту историю со стрептоцидом и активированным углем. Сколько там выживаемость от чумы без антибиотиков? Двадцать процентов? Тридцать? Черт, надо бы поручить сотрудникам аккуратный обход соседних домов. На всякий пожарный…