Во времена нацистов я как-то сказал жене «Я и есть Германия», чтобы сохранить почву под ногами. Эти слова имели смысл только в тех обстоятельствах. Вырванные из контекста, переданные третьему лицу они кажутся невыносимо претенциозными. Безусловно, Вы совершенно правы. С политической точки зрения они ничего не значат. Мы с женой были полностью согласны, когда она отвергла эти слова. По существу я такой же немец, как и она. Мы не имеем права поддаваться влиянию Гитлера. Теперь, когда Германия уничтожена – в некотором смысле и степени окончательно, в чем почти никто здесь не отдает себе отчета, – я впервые свободно ощущаю себя немцем (когда своему «Максу Веберу» я дал подзаголовок «немецкий характер»8, мне пришлось преодолеть некоторое внутреннее сопротивление, с чем я должен был справиться в условиях того времени). Я хотел бы постараться выразить, в каком смысле мы являемся немцами – и смысл этот не абсолютен. Этому будет посвящена книга9, которую я отправлю Вам в Америку, если все сложится удачно.
«Вопрос о виновности» выйдет на следующей неделе. Надеюсь вскоре найти способ отправить его Вам. Он будет опубликован в Англии либо в переводе Драммонда, либо Голланча. Мой представитель, господин Шимански, сказал, что права на перевод действительны только в Англии и совершенно не касаются всего, что происходит в Америке. Я очень надеюсь, что он прав. Если нет, я буду вынужден дать делу обратный ход. Договор еще не подписан. В будущем возникнет та же проблема. Господин Шимански хочет издавать мои философские сочинения в издательстве Bless (или что-то похожее) в Лондоне. Но все, что Вы хотите или можете для меня сделать, безусловно, находится в приоритете.
29 июня
Ласки только что передал письмо от господина Филипса. Я пишу ему, что Вы – Ханна Арендт – имеете право распоряжаться всеми моими произведениями. Сегодня пришли первые экземпляры моего «Вопроса о виновности», постараюсь сразу через Ласки передать книги Вам и господину Филипсу.
Прошу простить меня за усталость и многословие. Но я верю: это все же лучше, чем ничего.
Ваш приезд – был бы подобен сказке – когда-нибудь непременно состоится! Мои мысли и радостны, и печальны: как Вы будете разочарованы! «Из юности…» как точна песня Рюккерта10.
От всего сердца
Ваш Карл Ясперс
1. Арендт Х. Об империализме // Арендт Х. Скрытая традиция. М.: Текст, 2008, с. 13–38.
2. Возможно, речь идет о немецком издании текста Arendt H. The Seeds of Fascist International // Jewish Frontier, Juni 1945, pp. 12–16; Арендт Х. Семена фашистского интернационала // Арендт Х. Опыты понимания. М.: Издательство Института Гайдара, 2018, с. 261–276. В архиве Я. соответствующий немецкий текст не сохранился.
3. Протоколы сионских мудрецов, предположительный план по установлению иудейского господства. Составитель поддельного текста неизвестен. Книга сыграла важную роль «повода» для преследования евреев еще до прихода нацистов к власти.
4. Роман «Бесы» Достоевского (1821–1881) опубликован в 1871–1872 гг.
5. Бенджамин Дизраэли (1804–1881) – английский политический деятель, премьер-министр консервативной партии 1874–1880 гг.
6. Имон де Валера (1882–1975) – ирландский политический деятель, на протяжении многих лет министр-президент, позже президент Ирландии.
7. Антониу ди Оливейра Салазар (1889–1975) – португальский политический деятель, с 1932 г. премьер-министр.
8. См. п. 22 и 23.
9. Проект так и не был осуществлен.
10. Rückert F. Ausgewählte Werke in sechs Bänden. Bd. 2. Leipzig, 1916, p. 338.
42. Ханна Арендт Карлу Ясперсу9 июля 1946
Дорогой Почтеннейший,
Как раз вечером накануне моего отъезда приехал Джо Майер и передал прекрасное письмо и обе брошюры (о них далее) и две фотографии Вашей жены, которые пробудили во мне теплые воспоминания о прошлом, но которые я сразу вернула ему, поскольку они предназначались для племянниц, и три Ваших размытых портрета, на которых Вас, несмотря на размытость, можно без труда узнать. Конечно, он в своей наивно-невинной манере обо всем нам рассказал, и мы устроили настоящий праздник с виски и вином, в которых я – very conveniently – смогла утопить обиду и гнев за то, что это он, а не я, только что побывал в Гейдельберге.
Сперва о Вашем письме. С каким облегчением я прочитала Ваши слова о статье в PR.1 По многим причинам, но и – apropos Ваши слова о том, что «нет учеников» – потому что до сих пор, по прошествии стольких лет, во мне, а точнее в моих воспоминаниях, все еще живет студенческий страх быть «учеником», – и я опасаюсь отправлять Вам свои тексты, которые, в сущности, были написаны под влиянием Ваших идей. Тогда мы были почти убеждены, что о любом «ученике» Вы можете сказать лишь одно: «Он совершенно ничего не понял».
Что касается Вашего замечания о Хайдеггере, то Ваше предположение по поводу письма о Гуссерле совершенно верно. Я знаю, что это письмо было циркулярным, и многие этим его и оправдывают. Но мне всегда казалось, что как только Хайдеггера обязали подписать письмо, он должен был покинуть пост. Каким бы безрассудным его ни считали, он это понимал. Мы должны признать его ответственность за его поступки. Он совершенно точно знал, что Гуссерлю в конце концов будет совершенно все равно, кто подпишет письмо. Вы, разумеется, можете заметить, что все это произошло в соответствии с обстоятельствами. На что я могла бы возразить: по-настоящему необратимое зачастую, увы, случается внезапно, почти как несчастный случай, и иногда из черты, которую мы переступаем в полной уверенности, что это не приведет ни к каким последствиям, вырастает стена, по-настоящему разделяющая людей. Иными словами, несмотря на то что я не расположена ни к идеям, ни к личности Гуссерля, в этом случае я с ним солидарна, и поскольку мне известно, что это письмо и эта подпись почти стоили ему жизни, мне ничего не остается, кроме как считать Хайдеггера потенциальным убийцей. Мне не стоило писать о «переобучении», хотя здесь я доподлинно в этом убедилась. Позже Сартр2 рассказывал мне, что через четыре (или шесть) недели после поражения Германии Хайдеггер письменно обратился к одному Сорбонскому профессору (не помню его имени), назвал «недопониманием» произошедшее между Францией и Германией и протянул ему руку франко-немецкого «согласия». Конечно, ответа не последовало. Позже он написал Сартру. О различных интервью, которые он раздавал в то время, Вы еще услышите. Сплошная глупая ложь, на мой взгляд, с ярко выраженной склонностью к патологии. Но это уже в прошлом.
Простите, что я так надолго задержалась на этой печальной и тревожной истории. Я искренне хотела написать об «идее университета» и «живущем духе». Я с радостью и воодушевлением прочитала оба текста дважды. Вводные главы «Университета», безусловно, должны быть опубликованы здесь. Они написаны особенно выразительно и сильно. К тому же среди местных интеллектуалов царит своеобразный «кризис науки», и поскольку им не знаком никто, кроме Дьюи, они совершенно не знают, как спастись. Скрепя сердце, так как я не очень люблю его одалживать, я передам свой экземпляр Эрику Бентли из Kenyon Review (это великолепный университетский журнал). У него, помимо прочего, есть связи в Reynal & Hitchcock, и он сможет узнать, есть ли возможность опубликовать текст целиком. И раз уж я заговорила об этом: примите мою сердечную благодарность за «права на перевод». Но я несколько взволнована. Я даже и не думаю о том, чтобы заняться переводом, но можно было бы рассмотреть кандидатуру Бентли – англичанин, женат на немке еврейского происхождения, прекрасно владеет немецким и привык к переводу, и, прежде всего, получил необходимое «образование» (здесь это большая редкость). Могу я кое-что предложить? Возможно, в переговорах с издателями было бы полезно упомянуть, что перевод рукописи можно сверять со мной, как обычно его сверяют с автором. Я не гожусь на роль переводчика хотя бы потому, что нужно и можно переводить лишь на родной язык, писать на английском куда проще, чем переводить на него. Dial Press очень заинтересованы в рукописи о виновности, наверняка обратятся к Вам через Ласки. Надеюсь, они успели его застать.
