Выдающееся понимание политико-практических вопросов, страстное стремление привести все в порядок – to straighten things out, отсутствие терпимости к страданию, стремление в условиях зачастую безжалостной конкуренции сохранить равные шансы для всех, – зачастую все это приводит к тому, что никто не беспокоится о ситуациях, в которых ничего нельзя изменить. Нас, европейцев, всегда будет поражать отношение этой страны к смерти. Принципиальное отношение к чьей-либо смерти или любой непоправимой неудаче: forget about it. И в этом снова выражается лишь принципиальная бездуховность страны – хуже всего, в силу особых причин, дело обстоит в университетах (Чикагский университет и несколько других – пусть не самые вдохновляющие, но все же исключения). Любой, у кого есть образование, уже только в силу своей интеллигентности, считает себя оппозиционером. Это приводит к повсеместному конформизму, вынужденному возмущению по отношению к Богу Успеха и т. д. Друг с другом, однако, эти интеллигенты – как Вы можете судить по Ласки – полностью солидарны, что очевидно по их лишенным фанатизма и аргументов дискуссиям.

Основополагающее противоречие целой страны – политическая свобода в сочетании с общественным рабством. Последнее пока не воцарилось повсеместно, как я уже упоминала. Но положение опасно, ведь общество организовано и ориентировано «на расовый принцип». И в отношении общества нет никаких исключений, от буржуазии и до самого рабочего класса. Конечно, это связано со «страной иммигрантов», но дело страшным образом усугубляется из-за негритянского вопроса, то есть в Америке действительно существует не только идеология, но и «расовая» проблема. Вам, безусловно, известно, что общественный антисемитизм здесь в порядке вещей, отвращение к евреям – здесь consensus omnium. Ему противопоставлена столь же выраженная обособленность евреев, которая, несомненно, их защищает. Одна родившаяся здесь молодая еврейка, моя подруга, у нас дома, кажется, впервые оказалась в обществе американца нееврейского происхождения. Это вовсе не означает, что евреи исключены из политической жизни, но в обществе представители обеих сторон предпочитают держаться «среди своих».

Моя немещанская или писательская жизнь основывается на том, что я, благодаря мужу, научилась думать политически и исторически видеть, при этом не отказываясь от еврейского вопроса, как определяющего мои исторические и политические взгляды. И это возвращает меня к Вашему вопросу о Wandlung. Стоит ли говорить, как меня обрадовало Ваше предложение о совместной работе? Как я была бы счастлива, если бы могла просто писать и отправлять.

Надеюсь, Вы поймете, что работа в немецком журнале будет для меня очень непростой. Видите ли, я достаточно несчастна из-за отчаянной решительности евреев покинуть Европу (Вам наверняка известно о настроениях во всех лагерях беженцев как внутри, так и за пределами Германии – они имеют решающее значение). Я очень напугана – гораздо сильнее чем могу описать – возможностью грядущих катастроф, в первую очередь в Палестине, из-за отношения других государств и нашей политической склонности к самоубийству. Но одно для меня очевидно: если бы евреи могли остаться в Европе, они не смогли бы остаться французами или немцами, словно ничего и не было. Мне кажется, никто из нас не сможет вернуться (а письмо – в некоторой степени и есть форма возвращения) из-за того, что теперь евреев как будто снова готовы считать немцами или кем бы то ни было еще, но только когда нас, евреев, действительно будут ждать. Это означало бы, что я писала бы с радостью, если бы могла, как еврейка, писать об одном из проявлений еврейского вопроса, независимо от всего остального, то есть от Ваших возможных замечаний, я не знаю, можете ли Вы позволить себе опубликовать это с учетом нынешних трудностей.

С Томасом Манном – выступления на радио и Neue Rundschau, а также последующие письменные высказывания по теме (на мой взгляд, особенно неприятные) – все обошлось. В вопросах политики довольно бессмысленно воспринимать этого выдающегося романиста всерьез, – даже если бы он не обладал некоторым неустойчивым влиянием. Его переписка с Вальтером фон Моло¹⁰ выглядела почти комичной. Я приложила к письму пару журналов и на днях отправлю еще несколько, они могли бы быть интересны. В них Вы найдете и несколько моих статей, вовсе не потому, что мне кажется, будто Вы обязаны их прочитать и мучить себя английским! Но лишь для того, чтобы очистить свою совесть [clear my conscience] в отношении возможно «чуждого», и потому что, не отправь я их, у меня возникло бы ощущение, что я что-то скрываю.

Я счастлива, что Вам понравилась «Организованная вина»¹¹ (таково ее изначальное название). Я написала ее как раз, когда узнала от Тиллиха, что Вы не в Швейцарии, и много думала о Вас. Поражает не то, что подобный текст возможно опубликовать в Америке, но скорее то, что еврейская газета после стольких лет глупой пропаганды приняла текст с таким воодушевлением и нескрываемым облегчением и, включив в антологию это единственное мнение о Германии, еще раз официально его поддержала. Я посылаю Вам изначальный немецкий вариант. Так как дело в любом случае касается и Вас. Если хотите, разумеется, Вы можете опубликовать его в Wandlung¹² (в том числе и в качестве противовеса – ironically speaking – плану Моргенто¹³).

Я с большим нетерпением жду Ваших книг. Замечательно и отрадно знать, что Вы продолжаете работать в аду и одиночестве. Также и то, что Вы снова читаете лекции, зажигает искру порядка в этом расстроенном мире. Писала ли я Вам когда-нибудь, как великолепна книга о Ницше?¹⁴

Теперь я вижу, что статья об американской философии весьма желательна для Wandlung. Но, к сожалению, я не смогу написать ее ввиду недостаточных знаний. Но, вероятно, я знаю, кого могла бы попросить – одного американца, соиздателя Partisan Review, Уильяма Барретта. Это толковый и приятный молодой человек. Только что вспомнила, что должна передать Вам привет от Кристеллера¹⁵ и от многих других (помните ли Вы одного филолога-классика, которого Вы, слава богу, сумели отговорить от изучения философии и который стал самым обычным человеком, преподает итальянский в Колумбийском университете). Он хочет узнать, что случилось с его прежним учителем Гофманом¹⁶.

Я надеюсь, письмо вышло не слишком длинным.

Будьте здоровы (как справедливо говорят евреи) и примите сердечный привет от

Вашей

Ханны Арендт

1. См. п. 20 и п. 32.

2. См. п. 31, прим. 5.

3. New Yorker Staats-Zeitung und Herold – немецкоязычная нью-йоркская газета, основанная в 1935 г.

4. Jaspers K. Geleitwort // Die Wandlung, vol. 1, p. 3–6.

5. То есть Х. А. надеется, что Макдональд опубликует вступительное слово из Wandlung вместе с речью «Обновление университета».

6. Лео Бек (1873–1956) – немецкий теолог еврейского происхождения, с 1933 г. президент Императорского представительства немецких евреев, в 1943–1945 гг. находился в заключении в концентрационном лагере Терезиенштадт, после войны был одним из авторитетнейших представителей либеральных евреев и почетным президентом «Мирового объединения прогрессивного иудаизма».

7. Ганс Дельбрюк (1848–1929) – историк, с 1896 по 1921 г. преподавал в Берлинском университете.

8. Марта Арендт-Кон (1874–1948), см. п. 55.

9. Запланированное организованное нападение на евреев в ночь с 9 на 10 ноября 1938 г. («Хрустальная ночь»), ставшее причиной множества смертей и высылки тысяч евреев.

10. Вальтер фон Моло (1880–1958) – австро-немецкий писатель.

11. См. п. 32, прим. 3.

12. Arendt H. Organisierte Schuld // Die Wandlung, Jg. 1/1945–46, p. 333–344; Арендт Х. Организованная вина и всеобщая ответственность // Арендт Х. Опыты понимания. М.: Издательство Института Гайдара, 2018, с. 235–251.