Наступила тишина. Даже в кухонном домике погасли огни. «Сеньорита Ядвига, следовательно, обманула императора, – вспомнился разговор Эрнандо с Карлом Пятым. – Ну, бог простит: сделано это было, вероятно, ради самого Франческо, поскольку дядя ее, капитан Стобничи, пока что пользуется явной благосклонностью Карла. А вот друга моего, как мне думается, она никогда не обманывала и не внушала ему несбыточных надежд… Хотя…»

Тот разговор, который сейчас пришел Эрнандо на ум, касался в основном самого Франческо. Но что-то тогда же император говорил и о сеньорите… Необходимо все это точно восстановить в памяти.

Эрнандо, приставив скамейку, снял с четвертой полки свой, как свидетельствовала надпись, «Дневник, дополняющий характеристику исторических личностей». Сюда же были занесены его беседы с императором, которые, как он полагал, пригодятся будущим историкам. Карл Пятый, со всеми его недостатками и достоинствами, принадлежал, по мнению младшего Колона, к особам, несомненно заинтересующим любящих историю людей.

Вот сейчас, при слабом свете фонаря, Эрнандо мог во всех подробностях восстановить свою тогдашнюю беседу с императором.

…Случилось это примерно через месяц после приезда Франческо в Севилью. Явившись в библиотеку поначалу с огромной свитой, Карл уединился с Эрнандо в опочивальне.

Франческо, ни о чем не подозревая, был, как всегда, погружен в работу. А в опочивальне разговор шел именно о нем.

Вначале поговорили о новых книгах, о мужестве и злоключениях Магеллана, однако причину этого внезапного визита Эрнандо понял после того, как разговор перешел на Франческо. Император сообщил, что он уже беседовал с одним исландцем о достоинствах Руппи и о том, что не исключена возможность (конечно, после сугубой проверки) направить Руппи доверенным лицом императорского двора в Рим. Однако такая возможность после происшествия в палосской харчевне отпала. Любопытно, что несчастье, случившееся в харчевне, имело своей подоплекой желание папы держать своего человека в Испании.

– У нас с его святейшеством одни вкусы, – пошутил Карл.

– А какая судьба постигла этого самого Фузинелли? – осведомился Эрнандо. – Сеньор Франческо мне рассказывал о нем.

– Не повезло ему, – со вздохом произнес император, – утонул, бедняга… И заметьте, при огромном стечении народа… До чего же жестоки эти испанцы! На мосту, по которому Фузинелли проходил, недоставало двух-трех досок. Он свалился в воду, и хотя бы одна душа сжалилась над ним! Плавать он не умел, а река в том месте бурная и глубокая… А вот его святейшеству я жестокое обращение с Франческо Руппи никогда не прощу!

Эрнандо сообразил, к чему клонит речь его высокий гость, но, как бы ни о чем не догадываясь, пояснил:

– Ну, обо всем этом пора забыть! Не к чему сеньору Руппи искать себе какое-нибудь новое занятие. Он отличный гравер, уже одним этим ремеслом он мог бы нажить себе состояние… Он к тому же еще великолепно чертит карты, а сейчас такие люди во многих странах ценятся на вес золота. Руппи безусловно умен. Однако я полагаю, что любое высокопоставленное лицо сделало бы ошибку, избрав его своим доверенным. Все качества Руппи, которые мне известны, ни для папского, ни для императорского двора непригодны.

Заметив, как сдвинулись брови Карла, Эрнандо добавил:

– В том, что я решился, ваше величество, высказаться таким образом, ваша вина. Вы много раз повторяли, что любое мое решение по любому вопросу вы сочли бы неоспоримым. А ведь я высказываю мнение о человеке, которого хорошо знаю. И, кстати, я имел в виду интересы и вашего величества: Руппи иной раз был бы вам помехой. Прав я или не прав?

– Я еще объясню тебе, прав ты или не прав, – сказал тогда император сердито.

…Когда в кухонном домике неожиданно появилась Мария с Таллерте и Педро Маленький, Тересита направила их в библиотеку. Сеньор Франческо просыпается раньше всех и тотчас же садится за работу в библиотеке.

Открыл гостям дверь сеньор Эрнандо.

– Сеньора Франческо, мне думается, сейчас беспокоить не следует, – сказал он. И, помолчав, спросил: – Дошли ли до вас слухи о происшествии в усадьбе Элькано?

– Да мы же были на похоронах Марии Катаро. За гробом ее шло множество людей… А Рыжего, убийцу, несмотря на заступничество отца Энрике, настоятель монастыря отец Симон отказался хоронить на освященной земле. Его зарыли, как собаку, у проезжей дороги.

Закончив рассказ об этих печальных событиях, Таллерте, еще раз извинившись за беспокойство, добавил:

– Отец Энрике считает себя виноватым в том, что убил по нечаянности убийцу… Моя вина гораздо тяжелее. Вот я-то и должен был вразумительнее рассказать сеньору Франческо все, что думаю о Катаро… Мне ведь не раз приходилось видеть, как покидали нашу страну мавры и евреи… И даже – как их насильно выселяли. Как обыскивали, подозревая, что они попытаются увезти с собой золото. Это ведь было запрещено строжайшим королевским указом еще при Изабелле и Фердинанде. Может быть, мне и не к лицу толковать об этом, но император наш еще в бытность свою королем Карлом Первым, не глядя ни на какие указы, золото все же из Испании вывез! – Таллерте тяжело вздохнул. – Ну, маврам, конечно, с ним не равняться! Дядюшка Хосе пожалел прежнего хозяина садовника Катаро: если его все же обыскивали, то больше десяти дукатов или цехинов увезти не дали… Ну как мне было не призадуматься! Человек только что продал свой дом с усадьбой. Куда же он эти деньги девал? Разменял золото на мелкую монету? Да это был бы груз для трех подвод или пяти карет! А я хоть и малограмотный, но обязан был объяснить все это сеньору Франческо!

Еще более виноватым считал себя Педро Маленький.

– С меня-то все и пошло! – говорил он, чуть не плача. – Никто другой, а я должен был потребовать у Рыжего письмо с «Геновевы». Или пойти с ним и узнать, где он живет.

Нежно обняв за плечи своего незадачливого брата, Мария сказала печально:

– Не всякий может негодяя с первого взгляда раскусить! У нас в Фуэнтесе так и говорили: «Вор на свою дверь три замка вешает». Или еще так: «Кто каждого в плохом подозревает, тот сам плохой человек». Чтобы разобраться в них, нужно хорошую голову иметь!

Мария, закрыв лицо руками, вдруг заплакала.

– После похорон этой бедной Катаро страшно мне! Ведь я в первый раз такое узнала: сын свою родную мать задушил!

– Вы шли за гробом со всеми? – спросил сеньор Эрнандо озабоченно. – А что об этом толковали в народе? Не было ли подозрения, что мавр уехал, а сокровища свои в саду зарыл, поэтому, мол, и несчастье такое произошло?

– А кто, вы думаете, провожал гроб Марии Катаро? – спросил Таллерте. – Не видел я там людей в шляпах с перьями и в бархатных камзолах. Шли всё такие же, как я, – оружейники, да шорники, да чеботари. Разве что псам господним монахам могло такое прийти в голову… Это я о доминиканцах… Или о святых инквизиторах… Но если бы и нашлись охотники обшарить усадьбу Элькано, он их тут же отвадил бы! И инквизиторов не побоялся бы. Как-никак родич того Элькано, что земной шар вокруг объехал. Помните, как того в Севилье встречали? Королей и императоров так не встречают! А ведь главная-то заслуга не Элькано, а сеньора Магеллана была!.. Но сам Элькано человек богатый, но честный… Не смейтесь, сеньор Эрнандо, не все ведь честным путем богатеют! И надо думать – он человек сообразительный. Понял, чего хочет от него мавр, и не зря дал слово сторожку за семьей Катаро оставить…

В эту самую минуту Франческо открыл дверь библиотеки. Красные от бессонницы глаза, непривычная бледность… Сейчас сеньору Эрнандо Франческо показался даже постаревшим.

Поздоровавшись со всеми, Франческо вдруг произнес:

– Прежде всего хочу обратиться к тебе, Педро…

Педро Маленький, приосанившись, победоносно глянул на сестру: ведь это в первый раз товарищ по «Геновеве» назвал его не Педро Маленьким, а просто Педро!

– Так вот, – продолжал Франческо, – давай, Педро, вспомним, как на «Геновеве» относились к Рыжему. Да, мы знали, что он мелочен, жаден, завистлив, но не помню случая, чтобы он кого-либо ударил или толкнул… Мог ли кто-нибудь из всей команды подозревать, что Рыжий способен убить человека… А тем более – свою родную мать?