Переводчик перевел ее слова императору.
– Мне приятно, что я наконец увидел воочию настоящего белого сокола, с которыми когда-то выезжали на охоту мои прадеды, – ответил Карл Пятый. – Но у прекрасной сеньориты, очевидно, есть очень веские основания столь жестоко распорядиться с привезенным мне из далекой страны подарком.
Основания у сеньориты были достаточно веские: когда из вспоротого брюшка птицы потекло журчащей струей золото, все сидящие за столом переглянулись в восторге. А один из них, попытавшись слегка пододвинуть к чучелу еще не полное блюдо, только покачал головой. Очевидно, сеньор капитан был очень силен, если легко справился с этакой тяжестью!
Все эти воспоминания Франческо перебирал в уме под легкий храп своего соседа. Но как ни крепился он, сильная боль в локтях заставила его застонать.
У Фуггера был чуткий сон. Он тотчас же обеспокоенно повернулся к своему пленнику и, видя, что тот морщится от боли, немедленно соскочил с постели.
– Так вам будет удобнее? – спросил он, подкладывая вторую подушку под плечо Франческо.
Со стороны глядя, можно было вообразить, что в этой комнате расположились двое закадычных друзей и вот один из них старается облегчить страдания другого.
Потом Фуггер улегся и снова захрапел.
А Франческо вернулся к своим мыслям.
Теперь он уже отлично вспомнил и лицо своего соседа, и то, с каким вниманием тот рассматривал все четыре небрежно отодвинутые императором папские грамоты… Да, действительно, лицо у Фуггера было очень незначительное и малозапоминающееся, но вот настал момент, когда пришлось его вспомнить…
Так что же было дальше? Надежда на то, что заслуги адмирала Моря-Океана будут отмечены хотя бы внуком тех, ради кого Кристобаль Колон первым в Южной Европе совершил это трудное плавание, не оправдалась. Отношение императора к дону Диего Колону Франческо не удивило. Поскольку наследник адмирала вручил Карлу ссуду (и ссуду ли?) в десять тысяч дукатов перед отправлением того во Фландрию, надо было думать, что денежные дела дона Диего были не так уж плохи. Но притязания на звания и почести, заслуженные его отцом, могли не понравиться императору. Но зато сам император предложил дать Франческо рекомендацию к Эрнандо Колону. Правда, по слухам, Эрнандо Колон был человек приветливый, доступный и относился хорошо к людям, которые, как и он, любят книги. Однако это рекомендательное письмо императора могло в дальнейшем сыграть свою роль…
«Вот и сыграло», – подумал Франческо.
Было еще одно обстоятельство, которое ему и хотелось и не хотелось вспоминать. Во время обеда одна из дам, которые решились сопровождать своих мужей в Палос, предложила избрать, по обычаю, на сегодняшний день королеву и короля стола. Руководствоваться при этом можно было самыми различными поводами, в основном – красивой внешностью человека или его подвигами.
Все присутствующие здесь мужчины королевой стола назвали сеньориту Ядвигу.
А, пожалуй, две трети дам королем стола избрали – надо же! – сеньора Франческо Руппи! Кое-кто из дам, правда, попытался назвать королем стола императора, но, как выяснилось, сделано это было по недоразумению: Карл Пятый, как хозяин, в таких соревнованиях участия не принимал.
Хорошенько присмотревшись к молодому, даже, можно сказать, юному императору, Франческо решил про себя, что дамы, назвавшие его королем стола, если они имели в виду внешность Карла, были безусловно правы.
Склонная к полноте фигура? Но в ловкости и подвижности Карлу нельзя было отказать. Тонкий, прекрасной формы нос, удлиненное лицо, ярко-голубые глаза, красиво очерченные брови, длинные ресницы. Несколько полные губы? Но такие, кажется, и нравятся женщинам.
Но он, Франческо, – и вдруг король стола! Да это просто смешно!
Сидя в высоком бархатном кресле рядом с сеньоритой, Франческо только зло щурился, пока распорядитель одно за другим называл его достоинства.
Королева-то в таких подробных разъяснениях не нуждалась!
«Рост, которому каждый позавидует!..» «Тонкая мальчишеская талия!..» «Аристократические, с длинными пальцами руки!..» «И главное – изумительные серые глаза такого оттенка, который навряд ли кому-нибудь приходилось встречать!..»
Скованные руки Франческо немели с каждым часом.
Но будить Фуггера он не собирался.
Возможно, что Франческо это только почудилось, но вот мимо двери промелькнуло что-то белое. Однако через эти дверные щели мало что можно было разглядеть. Неужели Иоганн Фуггер все-таки оставил кого-то из пятерых его сторожить?! Его, скованного по рукам и ногам, лишенного возможности двигаться или позвать на помощь!
Господи, да он забыл самое замечательное происшествие за императорским столом! Выборы короля и королевы, сокол, набитый золотым песком, – все это бледнело по сравнению с тем впечатлением, которое произвел на всех Бьярн Бьярнарссон. Не успели гости полюбоваться золотым песком, с легким, еле слышным звоном текущим на блюдо, как Северянин, поморщившись, выложил перед прибором императора нечто завернутое в шелковый платок и, очевидно, очень тяжелое, так как вся посуда на столе зазвенела.
«Свое слово я, как видишь, сдержал, – сказал Бьярн Бьярнарссон так спокойно, точно обращался не к его императорскому величеству, а к одному из матросов „Геновевы“. – А теперь дело за тобой». – «Значит, это все же были не сплетни, – пробормотал император, развернув золотой слиток, чуть побольше своего кулака. – А как по-твоему, в Исландии имеется еще и второй?»
Бьярн Бьярнарссон промолчал.
И вдруг Франческо явственно увидел физиономию соседа по комнате. Тот, как и все с любопытством разглядывавшие слиток, тоже протолкался к главному столу…
Дело шло к ночи, а в комнате венты, где расположились капитан и Бьярн Бьярнарссон, все еще не умолкали разговоры. Переодевшись в обычное платье, к ним вскоре присоединилась и сеньорита.
То, что показалось и капитану и сеньорите легкомыслием, небрежностью и даже в какой-то мере добротой, Бьярн пояснял совершенно иначе:
– Когда надо было уничтожить чуть ли не половину знатных и незнатных людей Испании, у которых было собственное мнение о действиях императора, когда надо было обезоружить города и смести с лица земли Медина дель Кампо, этот милый юноша предоставил заправлять всем этим кардиналу Адриану Утрехтскому. Ваши папские грамоты да и мою император как будто бы и не разглядел как следует. А ведь с латынью он знаком отлично. Изучением всех этих документов, оценкой ваших высказываний, надо думать, займется какое-нибудь доверенное лицо императора…
– А я совсем о другом, – сказала сеньорита. – Бог с ним, с императором! Мы давно осведомлены, каков он на деле… Но мне, как и дяде, кажется, что у этого юноши просто закружилась голова от власти… Но я и не о нем… Я хочу сказать, что очень внимательно оглядела всех присутствующих за обедом… И Франческо Руппи недаром был избран королем стола!
– Обед императорский был безусловно роскошен, – перебил ее капитан, – но сейчас от ужина я все же не отказался бы…
– И все-таки на обеде этом нам не довелось отведать настоящие гентские блюда, – заметила сеньорита. – А хотелось бы… Тем более, что способ их приготовления, возможно, пригодился бы нам.
– А вот мы сейчас их попробуем, – заявил Бьярн. Отворив дверь, он окликнул дремавшего в коридоре слугу.
Узнав, что понадобилось этим богатым постояльцам, слуга смущенно ответил, что в Палосе императора не ждали, блюд гентских не готовили, хотя в Испании уже привыкли к тому, что молодой император, как и его безвременно погибший отец, то и дело странствует со всем двором по своим королевствам.
– Говорят, что его гонит… – начал было сеньор капитан.
Заметив, что дама, сидящая рядом с приезжим сеньором, толкнула его в бок, слуга, оглядевшись по сторонам, сказал:
– Говорите о чем вздумается, я так рад, что слышу нашу прекрасную кастильскую речь! Сеньор прав: о том, что императора с места на место гонит нечистая совесть, толкует вся Испания!