Рус приехал на такси, поэтому именно он сейчас сидел за рулем машины Гульнары. Он спросил у Гули самый краткий минимальный отчет о состоянии Булата, а теперь делал подробный доклад о проделках Винни. И это было самое лучшее, что сейчас можно было сделать. Гульнара настраивала себя на то, что она взрослая и сильная. И что на сегодня уже наплакалась. Что хватит.

Но когда увидела их обеих на пороге отцова дома — маму и Мамму-Мию — заревела.

Потом они ревели на кухне втроем. Точнее, Гуля плакала на мамином плече, мама гладила ее по голове, а Милана сердито шмыгала носом, стуча дверцами холодильника и всевозможных шкафов. Рус слинял к Ване с Верой.

Гульнара оттерла слезы и выпрямилась. Все, теперь точно хватить плакать.

— Слушайте, а давайте, что-нибудь приготовим? Или испечем? Да, точно, давайте что-нибудь испечем!

Мамма-Мия перестала греметь шкафами.

— Гуля, ты что? Где я — и где выпечка? У меня наверняка ничего для этого нет! Впрочем…

Мама встала и начала закатывать рукава.

— Ну что ты, зря там шкафами гремела, Милаша? Давай вместе посмотрим.

Ночевать Гуля осталась в отцовом доме. Рустам и мама уехали домой, а Гульнара осталась. Она не хотела возвращаться в пустую квартиру, а Мамма-Мия ее и не отпустила никуда. Гуле приготовили постель в гостевой спальне. Перед сном к ней пришли Ваня с Верой, непривычно тихие. Молча обняли, уткнувшись теплыми носами в шею. Гульнара вспомнила слова Миланы про «противозачаточную инъекцию». Наверное, она перестала работать. Или что-то изменилось в самой Гуле. Она это отчетливо чувствовала, когда гладила две темноволосые макушки.

Уже когда Гульнара окончательно устроилась в кровати, пришло сообщение от Вадима.

Вадим Коновалов: Булат отошел от наркоза. Все штатно.

Гуля набрала ответное «Спасибо», а потом долго смотрела на сообщение Вадима. Она на несколько часов отодвинула мысли о Булате чуть вглубь, понимая, что ничем помочь она ему сейчас не может. Но теперь реальность вернулась. Ну что же. Теперь Гульнара к ней готова.

— Я не уверена, что все это Булату можно.

— Я тоже не уверена. Но, если что, отдам Вадиму. Ему точно можно.

— Он заслужил. И не только пироги.

— Точно.

Перед тем, как ехать в больницу, Гуля заехала домой. Ей надо было переодеться. Пакет с выпечкой, укутанный в полотенца, остался на заднем сиденье машины.

Вадим сегодня выглядел лучше, чем вчера. Зато был не таким милым.

— Что бы у тебя там ни было, Булату это нельзя.

— Значит, это тебе, — Гульнара протянул пакет. Вадим заглянул туда, потянул носом, присвистнул.

— Ему точно нельзя, а вот мне и всей смене — в самый раз. Ну, пойдем.

Гульнара едва поспевала за широким шагом Вадима.

— Как он?

— Нормально. Температуры нет. Попил. Помочился. Стула не было, — Вадим чуть сбился с шага, вздохнул. — В общем, все нормально.

Они остановились у матовой стеклянной двери. Вадим зачем-то поправил на Гульнаре халат.

— Так, это реанимация. Поэтому недолго. И еще…

— Да?

— Помни про синяки и не пугайся. Это все пройдет.

— И это тоже, — пробормотала Гульнара. — Сколько у меня есть времени?

— Пятнадцать минут.

В палате стояла одна-единственная кровать. Женщина — наверное, медсестра — кивнула Гуле и вышла в другую дверь, возможно, в смежную палату.

А Гульнара медленно двинулась к кровати. С одной стороны от кровати стояла стойка капельницы, и Гульнаре досталась другая сторона. Та, которая синяя. Точнее, багрово-синяя.

Ссадина на все щеку и следка заплывший глаз. Плечо тоже багровое. Дальше, то есть, ниже, не видно. Все под одеялом. В том числе и то, самое страшное. То, что случилось с ногой.

Все из Гульнары вылилось вчера. И хорошо, что вылилось. Вчера она проплакалась с кем только можно — с Вадимом, с Рустамом, с мамой. А теперь все, слез больше не было. Сердце заныло от того, что Гульнара увидела, ну и что? Булат же не видит, как у нее ноет сердце. Это внутри. А снаружи — снаружи она стойкая. Она все выдержит.

Гульнара на почти не трясущихся ногах прошла, взяла стоящий у стены стул, поставила его с левой стороны кровати и села.

— Гуля, ну зачем ты?..

Гульнара не могла отвести взгляда от его лица. Оно было таким…таким, каким Гульнара его никогда не видела. И очень надеялась, что больше никогда не увидит своего мужа со страшным кровоподтеком на половину лица и с заплывшим глазом. Но голос при этом у него был совсем обычный. Как всегда спокойный. Только с капелькой раздражения. Да рычи, сколько хочешь. Кто предупрежден — тот вооружен. Я — во всеоружии.

Гуля протянула руку и коснулась пальцами его ладони. Вадим не обманул. Температуры нет.

— Зачем я что?

— Зачем ты пришла? Тебе не надо видеть меня таким.

Гульнара аккуратно, бережно погладила самый центр ладони.

— А ты бы ко мне не пришел?

Булат вздрогнул. Дрогнули его пальцы, вдруг сильно сжав ее пальцы. А Гульнара наклонилась и прижалась губами к его руке. Кисть была совсем не затронута этим страшным ударом, такая, как всегда. Крупная. Надежная. Крепкая.

И туда, в руку, Гульнара прошептала:

— Я тебя люблю, — а потом прижалась щекой к его руке и повторила громче: — Ты даже не представляешь, как я тебя люблю. Очень-очень сильно.

Рука под ее щекой задрожала.

— Гуля… Посмотри на меня.

Теперь голос Булата звучал хрипло. Гульнара выпрямилась. Сказанное три раза имеет силу закона.

— Я тебя люблю, Булат, муж мой.

Он смотрела на нее. И Гульнара не видела теперь ни кровоподтеков, ни отека. Ничего. Только его глаза. Какие-то яростные. Ее окатило вдруг озарением.

Ты думаешь, это потому, что ты теперь лежишь на больничной койке. Ты думаешь, это жалость?! Нет же. Не смей так думать. Я не могу все сейчас объяснить, потому что мне трудно говорить. Но ты взрослый и умный. Ты должен понять. У нас слишком многое началось и случалось не так. Не по порядку. Не так, как полагается. Но то, что происходит сейчас — настоящее. Самое правильное. Основа нас.

— Гульнара, поцелуй меня. Как жена мужа. В губы.

У нее не возникло ни секунды колебаний. Гульнара наклонилась и коснулась губами губ мужа. Крепко. Пальцы их так же крепко переплелись.

Так ты мне веришь? Верь. Не любви крепче, надежнее и вернее моей любви к тебе.

И тут всю красоту и важность момента разрушили.

— Да вы охренели!

Гуля вздрогнула и выпрямилась. Но пальцы Булата сжались сильнее.

На пороге палаты стоял Вадим.

— Тут вам реанимация, а не бордель!

— Вадим! — рыкнул Булат.

— В клинике у себя рычи, — Коновалов подошел к кровати с другой стороны, посмотрел на бутылку на стойке. — Тем более, уже и капельница почти закончилась.

— А пятнадцать минут не прошли, — Гульнара пришла в себя.

— Не прошли, — согласился Вадим.

— А еще он забрал себе твои пироги, — Гуле надо было срочно переключиться на что-то, отличное от того, что только что произошло. Это потом. Это только их с мужем.

— Вот вообще не сомневался, — фыркнул Булат.

— Я их еще и съем все! Так, голубки, у заведующего обострение, и ему приспичило сделать обход. Гуль, если тебя тут застанут, у меня будет неприятности.

— Конечно-конечно, — Гульнара быстро встала. Собственно, самое главное она сделала.

— Пойдем есть пироги, — Вадим аккуратно подхватил ее под локоть.

На пороге Гульнара обернулась. И сказала уже громко, во всеуслышание:

— Я тебя люблю.

Вадим и тут встрял:

— Ой, скажи ему то, что он не знает.

Они вышли. И уже не видели, с какой счастливой улыбкой лежал человек на высокой реанимационной кровати.

Как говорят мудрые евреи: «Спасибо, Господи, что взял деньгами». Спасибо, что взял машиной, даже, черт с ней, ногой и неподвижностью на несколько месяцев. Зато я жив. И у меня впереди долгая жизнь с любимой женщиной.