Юлькины родители, врачи, считались воспитателями. За ними закреплялась вторая смена. Так говорила Баванна, Танюшкина бабушка. Она занималась с юными девами, с утра, готовила на всех завтрак, отправляла врачей на работу до вечера. Вечером девицы передавались на воспитание, а до того находились у Баванны на пропитании. Моя миссия накормить и обстирать, а воспитывать я неграмотная. Воспитывать в полном и прямом смысле этого слова старшие Коптевы, Нина Тимофеевна и Александр Петрович вовсе не собирались, но, когда они возвращались с работы, у юных дев начиналась совсем другая жизнь, и с книжками, такими интересными, что рот сам как открывался, так и не закрывался, и с рассказами.

Редко, но так сказочно хорошо, с песнями под гитару, вкуснющим шашлыком, знатоком, почитательницей и поедательницей которого прославилась Таня, с шумными коптевскими друзьям, с красавцами соседями из дома напротив, проходили лучшие на свете. летные вечера. А когда шашлыки затевались с Михайловскими, Танькиными родителями, то песни пелись под две гитары и было это так красиво, так романтично. У дяди Васи, Танькиного папы, был невероятной красоты баритон, он привозил из города новые песни, записывал их, а папа разучивал, когда было время и силы после операций, потому что он был хирургом.

Так вкусно и счастливо было жить под эти праздники, когда песни звучали всю ночь и когда Коптев старший эти песни разучивал и каждый следующий праздник был ещё радостнее и счастливее.

А ещё были прогулки в центр? Чего только там не было и парк, и кино, и танцы, и красивые платья, и плечистые юноши, красивее всех их соседи, из дома напротив, смотри, не упускай.

Каждый день старшие должны были услышать рассказы о прожитом дне. Странно они их слушали, то как-то низко опускали головы, отворачивались, и тряслись. От смеха тряслись, ясно же. Про купание в пластиковом корыте в огромной луже, про облака, которые в лужах отражались вместе с синим небом и солнцем. По ним можно было ходить, по небу и по облакам, погружая ноги в теплую жижу летней почвы. Рассказывали, как строили дома из грязи, или как к дисциплине призывала Баванна или напротив, как нежничала с ними.

Баванна была большая мастерица ругать неслухменных. Были они и сатанами веревкиными и авгурами, когда ей не удавалось понять толком, чего собственно им требуется или анциперами неугомонными, а не детьми вовсе. В тихие дни, когда и кушали хорошо, и смирненько сидели, девицы обращались в пугонек сладеньких или люнёмочек аксаливатых. За эти фокусы Баванну любили особо и с каждым новым словечком родители рыскали по словарям и находили там, что слова эти реально существуют и что-то значат.

А ещё все любили Баванну за её невероятные кулинарные изыски, особенно пюре картофельное, пышное, нежное, ароматное и борщи, вкуснее шоколада.

Вечерний ужин готовила мама, добросовестно продолжая эстафету присмотра. Девочки считали морковки, картошки, луковички, без всяких проблем учась складывать и вычитать. Соседские дети, из дома рядом, знатные двоечники, тем не менее, научили умножать и делить.

Красавец Сеня, который из дома напротив, любил с девочками учить стихи. Юлька и Татьяна, с их незамутненным разумом, стихи запоминали легко и быстро, и радостно подсказывали заучиваемые строки. Всё не перед родителями запинаться. За год до школы девицы знали наизусть самые страшные, по их мнению, стихи. Анчар поэта Пушкина, «На смерть поэта» тоже поэта, Лермонтова. Поэму «Черный человек» Есенина. Сеня, для себя поэму учил. А ещё знали наизусть самые красивые и трогательные строки из Евгения Онегина, тоже поэта Пушкина.

Набор ещё маминых кубиков с буквами и детская толстая папка с набором букв, цифр и слогов, которая называлась бюро, научили девочек читать. Это было главное чудо и замечательное развлечение в непогоду.

А ещё были звездные ночи, когда небо было ясное, а ночи теплые. Коптевы стелили одеяла на крыше летнего сарая и можно было лежать на одеяле, есть спелые абрикосы и смотреть в разделенное Млечным Путем небо и на золотые россыпи звезд.

Счастья было много, общего на двоих.

У Танькиных родителей, которых она так хотела видеть каждый день, была Работа. Любимая Работа. И там были волшебные, непостижимо красивые и важные слова, Клавдия ловко с ними справлялась, так и сыпала, так и сыпала, эскизный проект, окаэр¹⁾, техпроект, их надо было сначала делать, потом защищать, а потом сдавать Госкомиссии. Юлька прямо видела эту Госкомиссию. Такая огромная тетка, волосы белые и необъятных размеров голова.

Там, где была работа и огромная бабища Госкомиссия, даже близко быть не могло такого замечательного присмотра, а была ужасная армия под названием детский сад, духота и бледность большого города, не было чистого воздуха и неба такого тоже не было, как и замечательного парка, свежих фруктов и вообще! Она так и говорила, я в детский сад, в эту армию, свою доченьку не отдам, ни за что!

А потом этот кошмар кончился, потому что Танькины родители вернулись на родину и сначала Клавдия жила дома, а потом, совсем недалеко, в десяти минутах ходьбы купили Михайловские себе дом, прямо напротив гончарного завода, где старший Михайловский стал главным художником, а Клавдия главным инженером. Как и почему это случилось дети не знали, приняли всё как есть.

С вернувшимися родителями у Таньки появилась нестерпимая боль. Мама с папой Таньке видеться не разрешала, грозилась сделать так как судья. Как судья Танька не хотела, но отца любила и встречалась с ним тайно, в темноте между домами, куда никто никогда не заглядывал. А потом они помирились и выяснилось, что мама сама папу очень любит. Жить без него не может. И тогда наступил на всей Земле настоящий рай.

Танька от бабушки уходить не захотела, она любила этот дом, приняла бабушкино наследство и теперь жила в своем родном доме, где выросла, где была счастлива и всеми любима. В детский сад тем более идти отказалась. В детский сад ходили дети детские. Пугонькам, веревкиным сатанам, с авгурами там не бывать, ещё чего!

Разлучил институт, но все летние каникулы подруги, да нет, уже давно сестры, водой не разнять, были вместе.

Танька захотела стать врачом и пошла в медицинский. Она решила заняться психотерапией, что очень обрадовало врачей Коптевых.

‒ Хотя бы спасть на кулачке не будет, сказала мама.

И её, и отца могли разбудить среди ночи, отца могли вызвать прямо из кинотеатра, если срочно требовался хирург, в любую непогоду они, забрав свой чемоданчик, уходили в ночную тьму.

У Юльки неожиданно прорезался математический склад ума, как говорила Клавдия, Юлька вся в меня. Клавдия и отвезла Юльку в столицу, в самый, по её мнению, лучший вуз страны с очень конкретным и точным названием, Московский Энергетический институт. Потом Юлька тоже узнала, что такое эскизный проект, как сдать этап, что такое опытно-конструкторская разработка, и тоже, с гордостью, стала заявлять, что она разработчик, и все те слова, которыми Клавдия приколдовала Юльку, притянула к ней её будущее, её счастливое, по-настоящему счастливое и радостное, профессиональное будущее. И личное тоже. У себя на работе Юлька свалилась на голову своему мужчине.

Письма писали друг-другу настоящие, в конвертах. Юля спокойно могла заменить переписку телефонными разговорами. Танька телефон не любила, она любила получать настоящие письма в конвертах. Ей было радостно, находить в почтовом ящике письма, интернет использовали, но совсем вскользь. Не глубоко, без подробностей.

Потом была Танькина свадьба, и её замечательный муж, черноокий красавец Максим Арбатов, архитектор, интеллектуал и виртуозный гитарист, перестроивший дом моим родителям, (ещё не видела, как), вдруг оказался востребованным в огромном кубанском селе. А Татьяна, голубоглазая красотка, высокая, тоненькая как тростиночка, но с высокой грудью и вполне выразительной попкой, с нежным певучим голосом, кандидат медицинских наук, автор собственной методики избавления от дурных привычек как нельзя кстати пригодилась в родном селе.