Однако судьба, похоже, со мной согласилась, потому что крыса на моём плече внезапно перестала целиться зубами в мою сонную артерию. Она просто ещё раз понюхала мочку моего уха, и мои серёжки зазвенели под её крошечными коготками. Потом зверёк свернулся калачиком и прижался к моей шее. Минута – и крыса уснула.

– Прекрасно, – в изнеможении выдохнула я, нащупывая стул. – Что у нас на десерт?

Ночью мне приснились папины похороны. Это было необычно, потому что, как правило, подсознание возвращало меня к вечеру аварии, а не к тому, что произошло потом.

Но в этот раз я вдруг снова оказалась на кладбище, на окраине города. Как и тогда, я была в ведьминском платье из разноцветного тюля, как и тогда, платье было мало и жало под мышками. Я до сих пор помню праздничный день, когда папа купил нам платья: платье принцессы с маленькой короной для Греты и лоскутное платье со шляпой и метлой для меня.

Мама и Грета, конечно, тоже были там. Длинные тёмные волосы падали перед маминым лицом как занавес, такой густой, что её глаз было совсем не видно. С тех пор как это произошло, она не издала ни звука. Ни перед Гретой, ни передо мной, ни перед соседями, друзьями или коллегами отца по работе, которые теперь тоже собрались вокруг открытой могилы. Чёрная, унылая толпа, в которой слишком ярко выделялось моё ведьминское платье.

Грета беззвучно плакала, пока священник говорил то, чего я не понимала и не хотела понимать. Тётя Бланш, сменившая свой ослепительно-радужный тюрбан на простой антрацитовый, протянула моей сестре платок и хотела вложить такой же в руку и мне, но я не взяла.

Пошатываясь, я сделала несколько шагов вперёд, к самому краю ямы в земле, куда опустили папин гроб. Подошла к яме, в которой его собирались похоронить…

Ноги у меня заплетались, и я чуть не упала. Каждое движение вызывало острую боль в руке от пальцев до точки между лопатками. Рана была свежей, швы ещё не сняли. Боль напоминала, что я жива, даже если внутри меня всё оцепенело и умерло.

Я нагнулась, чтобы рассмотреть блестящую деревянную крышку гроба, на которой уже темнели комья грязи.

Из моего горла вырвался крик. Сначала я подумала, что всхлипнула. Но потом я поняла, что кричу. И не могу остановиться. Я хотела вернуть папу! Вдруг большая рука легла мне на спину. Это был дядя Жак, который внезапно встал рядом со мной, чтобы дать моему отцу что-то с собой в последний путь.

Тогда, восемь лет назад, я этого не понимала, потому что ещё не умела её видеть. Но теперь, во сне, я узнала то, что струилось из руки моего двоюродного дедушки и лилось, будто морось, на крышку гроба: нечто тонкое, серое и зловещее.

Это была пыль. Время, которое тут же образовало крошечный ручеёк, проложивший извилистую и блестящую дорожку по крышке гроба.

Я притихла.

Мы вместе смотрели на серебристый поток, и я задумалась, почему дядя Жак выбрал именно такое прощание.

Проснувшись, я обнаружила, что лежу, запутавшись в простынях, на своей кровати в комнате номер 32. Солнце светило сквозь давно немытое окно, заливая мою подушку тёплым сиянием. Мех крысы, свернувшейся у моей щеки, утром казался шелковистым, почти красивым. Когда я села, ушки зверька дёрнулись, но глаз он не открыл и остался дремать, а я отправилась в ванную, чтобы смыть под душем воспоминания о жутком сне.

Чуть позже я порылась в шкафу в поисках пары джинсов и клетчатой фланелевой рубашки, в которых, по словам Анны, выглядела как мальчишка. Однако мне нравилась мягкая ткань и свободный покрой, и чувствовала я себя в этом наряде просто классно. Да и большой нагрудный карман, казалось, был создан специально для моего нового друга.

Я решила назвать крысёнка Джеком, потому что пасть у него кривилась наподобие пиратской усмешки Джонни Деппа в фильмах «Пираты Карибского моря». Сунув Джеку под нос крошки овсяного батончика, который обнаружился в боковом кармане рюкзака, я наконец разбудила малыша и уговорила его залезть в карман моей рубашки. И отправилась на поиски завтрака для людей.

Однако вскоре выяснилось, что оранжерея на крыше, вероятно, служила столовой только в особых случаях. Потому что когда я поднялась по бесчисленным лестницам и принялась жадно заглядывать под пальмы, то не обнаружила и малейшего следа стола и стульев, не говоря уже о родственниках или парочке круассанов.

В доме повсюду царила тишина. Сегодня даже из седьмой комнаты не доносилось рокота бас-гитар. И всё же я задержалась на мгновение перед комнатой номер 7 и посмотрела на потускневшую латунную ручку. Грета не пришла на ужин, потому что ей нужно было сделать кое-что для Вневременны́х. И, возможно, так и было.

Но, может быть, Грета просто до сих пор злилась из-за того, что произошло три недели назад на мамином дне рождения, и поэтому не удостоила меня даже коротким приветствием? Хотя, конечно, я уже давно извинилась. Я вовсе не собиралась отключить звук на ноутбуке, чтобы никто не услышал сложную скрипичную серенаду, которую Грета сыграла в подарок маме по видеосвязи. Я случайно нажала не на ту кнопку, когда отодвигала компьютер, чтобы поскорее добраться до торта.

Но для Греты её искусство было священным. Ей было десять лет, когда умер отец, она тогда начала заниматься музыкой каждый день после обеда и перестала меня замечать. Изменится ли что-нибудь между нами теперь, когда у нас появилась общая тайна?

В любом случае, чтобы это выяснить, потребуется немного больше времени, потому что Грета не жила в комнате номер 7, как я теперь окончательно поняла, когда ручка внезапно повернулась и в коридор вышел высокий мальчик. Может быть, Джек пискнул? Или я слишком громко дышала?

Парень был примерно моего возраста, может, лет семнадцати или восемнадцати, у него были тонкие изящные руки и тёмно-русые волосы, так коротко подстриженные, что его серые глаза ярко сияли на лице. И, должна заметить, очень его красили. На нём была заношенная футболка под цвет глаз, и он явно не слишком обрадовался, обнаружив меня за дверью своей комнаты.

На мгновение он просто замер, глядя на меня молча и немного… укоризненно?

– Привет, – сказала я и откашлялась. – Я – Офелия. Я приехала вчера.

– Знаю. – На меня он не смотрел, разглядывал стену рядом с моим лицом.

– А ты? Дай-ка угадаю… Должно быть, тоже мой предок?

– Честно говоря, это что-то новенькое, – ответил мальчик. – Все мои родственники давно умерли.

– Ой.

– Ничего страшного. Я никогда ни с кем из них не встречался и вообще мало что о них знаю.

– Но… ты ведь тоже Вневременной, да?

Он кивнул и хотел протиснуться мимо меня.

– Подожди минутку, – попросила я. – Ты, случайно, не знаешь мою сестру, Грету? И ещё: где я могу найти тётю Бланш или дядю Жака, а лучше всего – что-нибудь поесть? Мы с Джеком проголодались. – Я указала на карман своей рубашки. Мальчик заметил выпуклость под клетчатой фланелевой тканью.

– Скарлетт, – сказал он и протянул ко мне руку. – Где тебя опять носило?

Джек тут же проснулся. Не раздумывая, он запрыгнул парню на предплечье и пополз вверх по замысловатым линиям татуировки.

– Спасибо, – едва слышно буркнул обитатель комнаты номер 7.

Но, возможно, мне это просто показалось. Ему внезапно расхотелось стоять в коридоре. Не успела я возразить, как он шагнул через порог и закрыл за собой дверь на замок.

Я осталась в коридоре одна. Без Джека. Без завтрака.

И без малейшего представления о том, что произошло.

Леандр ждал. Прислонившись спиной к двери, он ждал, когда она уйдёт. И она это сделала. Конечно, как же иначе.

Скарлетт тем временем дёргала его за рукав футболки. Он машинально почесал её за ушами и подождал ещё немного, пока не почувствовал, что девушка спустилась по лестнице. Только тогда он вздохнул с облегчением. Только тогда понял, как выжидательно напрягся всего минуту назад. И почему?

Он злился на себя, но всё же переборол желание включить старую стереосистему и стереть грохотом музыки все мысли. Вместо этого он сел на пол под окном, где утреннее солнце залило светом сверкающий прямоугольник на неровном ковре.