Кажется, это прозвучало жалостливо и совсем не похоже на меня. Нужно было прийти в себя, и я заставила себя подумать о чём-нибудь прекрасном. Например, вспомнила, что в понедельник я пропущу контрольную по математике, потому что уплыла с родственниками в Париж по подземной реке в канализации… Что ж, это сработало на отлично!
– Ох, прости. – Тётя Бланш опустила луч света так, чтобы я могла снова увидеть её птичье личико. Её водянистые глаза, сидящие в гнёздах морщинок, внимательно наблюдали за мной. – Пойдём дальше или тебе нужно отдохнуть? – спросила она, но не сумела скрыть нетерпения. – Что-то ты бледная. Плохо себя чувствуешь?
Я поспешно покачала головой. После истории с книгой сказок тётя Бланш наверняка считала меня размазнёй. И сейчас я была на пути к тому, чтобы ещё раз подтвердить в её глазах этот образ.
– Всё хорошо. Жду не дождусь, когда увижу сестру и ваш дом, – добавила я с большим энтузиазмом, как будто невыносимо страшная история о Красной Шапочке и злом волке никогда не пугала меня до слёз.
– Прекрасно.
Она крутанулась на месте, и я поспешила за ней.
Что ни говори, Бланш поразительно напоминала сморщенного попугая, и это впечатление усиливалось, когда она порхала – пардон – суетливо семенила между двумя рядами мусорных контейнеров в своём переливчатом платье из тафты, туфлях с вытянутым носом и тюрбане, украшенном огромным янтарём. На её руке болталась неоново-розовая сумочка – самое странное дополнение к наряду.
Парижская мода бывает сумасбродной, это общеизвестно. Но от пожилых, состоятельных дам я ожидала, честно говоря, чего-то более традиционного.
Возможно, костюма от Шанель. Насколько я помню, тётя Бланш при нашей последней встрече выглядела не так колоритно. На похороны в ярко-розовом она точно не приезжала.
Дядя Жак, кстати, тоже едва ли сливался с толпой. Пусть его вельветовые брюки не сияли всеми цветами радуги, как платье тёти Бланш, а были обычного коричневого оттенка, однако войлочные тапочки и рубашка так истрепались, что, казалось, вот-вот развалятся.
– Не тревожься, скоро будем дома, – сказал он.
Ему, как и тёте Бланш, было на вид лет восемьдесят, не меньше, но годы его не согнули. Морщины прочертили элегантные линии у его рта и придали ему шик киногероя из прошлого.
Теперь мы втроём обходили зловонную кучу мусора, пока я пыталась побороть панику, которая медленно поднималась во мне. Всё это было странным и не имевшим ничего общего с нормальной жизнью.
– И когда вы собираетесь мне объяснить… – я подыскивала слова, но тщетно, – всё самое важное?
– Не сейчас, мы и так опаздываем на метро из-за того, что вам пришлось возвращаться, юная леди. – Теперь тётя Бланш, казалось, немного запыхалась.
– Брось, Бланш, у малышки голова идёт кругом. Опоздаем? Значит, сядем на следующий поезд, – сказал дядя Жак, но тётя Бланш покачала тюрбаном.
– Ты же знаешь, что я договорилась поболтать по телефону с Сибиллой Чо.
– Простите, – извинилась я в третий раз. Тётя Бланш, похоже, не понимала, насколько грубо вырвали меня из реальности пылевые облака и это внезапное путешествие. Мне требовалось время, чтобы всё это переварить. Конечно, они не оторвали меня от идиллии. Мы не были образцовой семьёй. Да и разве можно было этого ожидать? Смерть отца поразила нас слишком сильно. И всё же мы справились.
Каждый по-своему. Мама встретила Марка, и пять лет назад у них родился Ларс. Грета превратилась в вундеркинда и однажды, положив скрипку в футляр, отправилась покорять мир. А я? Я недавно научилась ловко взбираться по скалам и стенам, ходила с друзьями за пиццей и время от времени выступала против вырубки тропических лесов. Разумеется, я предполагала, что моя жизнь будет продолжаться более или менее как прежде.
И когда тётя Бланш и дядя Жак появились у нас дома поздно вечером, потому что днём им позвонила мама, я чуть не рассмеялась. Сама мысль о том, что мама хотела отправить меня на каникулы во Францию, не дожидаясь окончания учебного года, казалась абсурдной и непостижимой. Неужели она всерьёз верила, что я послушаюсь и не скажу ни слова?!
Но потом родственники привели два чрезвычайно весомых аргумента, которые заставили меня передумать. Одним из них была пыль, которая и здесь вилась блестящими ручейками между мусорными баками и вдоль стен домов, хрустела при каждом шаге под подошвами ботинок. Пыль, которую, как я полагала, никто, кроме меня, не замечал.
Пока дядя Жак посреди нашей квартиры вдруг не перешагнул одну из пылевых речушек, которые недавно проложили русло через прихожую. Пока тётя Бланш не сообщила мне: «Офелия, дорогая, ты выросла!» – и не сняла с моего плеча несколько паутинок, которые раньше были видны только мне!
Очевидно, мы втроём страдали от одинаковых, пусть и необычных галлюцинаций… К тому же дядя Жак и тётя Бланш обещали, что в Париже меня ждёт логическое объяснение пыльным картинам с привидениями. И поэтому даже сейчас я следовала за ними дальше в темноту, которую постепенно разбавлял свет уличных фонарей. Задний двор сливался с каменной аркой, а дальше был второй двор, поменьше, в который уже проникал шум проезжающих машин. И вдруг мы оказались на оживлённой улице.
Более того, это была не просто улица, а самое сердце Монмартра! Рядом с нами в ночное небо поднималась ярко освещённая базилика Сакре-Кёр, а у подножия холма сверкал город. Именно такой, каким я всегда его себе представляла!
Я просто не могла не остановиться снова.
– Добро пожаловать в Париж, Офелия Пендулетт, – сказал дядя Жак, с улыбкой повернувшись ко мне, пока тётя Бланш нетерпеливо покачивалась на носочках.
Париж! Самый настоящий! В животе стало приятно покалывать. Волоски на руках встали дыбом, хотя здесь было гораздо теплее и, прежде всего, суше, чем дома.
Дядя Жак пристально посмотрел на меня:
– Красиво, правда?
– Да.
Он кивнул.
– Знаешь, я думаю, что для своего возраста ты очень разумная девочка. Возможно, даже более разумная, чем Грета. Ты уже в детстве была серьёзной, но… давай радоваться приключению, а серьёзные разговоры оставим на потом? – Он подмигнул мне. – А не прогуляться ли нам по вечернему городу?
Город… Я никогда не бывала в Париже. Однако, когда мы пошли потом по улицам, у меня возникло ощущение, как будто я вернулась домой. Может быть, потому что первые годы своей жизни я слышала разговоры на двух языках, и поэтому вывески и меню булочных и кафе казались мне приветами от отца? Или просто потому, что фасады массивных домов с коваными балконами, аккордеонная музыка в исполнении уличного музыканта показались мне восхитительно нормальными в этот самый странный из всех странных дней моей жизни.
Я глубоко вдохнула прохладный вечерний парижский воздух и старалась дышать размеренно, пока туман, сгустившийся в голове и не отпускавший меня с самого утра, наконец не начал понемногу рассеиваться. Хорошо, значит, это приключение. Приключения, по крайней мере, лучше, чем нервные срывы, верно?
Может быть, дядя Жак был прав и я действительно неправильно подошла к делу. Я приехала во Францию навестить сестру, ведь многие так поступают, верно? Люди путешествуют туда и сюда в самые неподходящие времена. В прошлом году Анну тоже отпустили на две недели из школы, потому что она поехала на свадьбу своей двоюродной сестры в Австралию. А со мной ничего особенного ведь не произошло, верно? Пусть поездка оказалась довольно неожиданной и странноватой, ну и что? Разве нельзя вот так взять и уехать?
Мы поехали на метро в 3-й округ, и я испугалась, что тётя Бланш окажется экзотической птицей среди других пассажиров. Но на сиденьях по другую сторону прохода сидели два панка, чьи волосы были куда ярче и пестрее, чем тюрбан тёти Бланш. А войлочные тапочки дяди Жака вдруг показались вполне респектабельной обувью по сравнению с высокими белыми блестящими сапогами на платформе, которые были на женщине в необычайно коротком платье и со сливовой помадой на губах. Кроме того, мы явно находились в обычном большом городе, а не в каком-то жутком сказочном лесу или вроде того.
