Ну вот, он провёл здесь уже почти четыре недели. Почти целый месяц он бродил ночи напролёт по городу в поисках аномалий потоков времени по приказу из дворца. Пока тщетно. Впрочем, ему удалось обнаружить едва заметную петлю на заднем дворе недалеко от Нотр-Дама. Ничего особенного. Тем не менее он сделал фотографию и отправил её Горацио вместе с навигационными координатами. По крайней мере, чтобы отчитаться.
Проклятье. И зачем он только сюда поехал? Да кто угодно был бы счастлив сюда отправиться, и ему незачем было вызываться добровольцем. Но нет, Леандр Андерсен должен был доказать самому себе нечто такое, чему он сам не знал названия. Доказать, что справится?
Он вздохнул.
Вчера девушка уже стояла перед его дверью, совсем недолго, но не заметить её было невозможно. Как и сегодня. А сегодня он с ней даже поговорил! Обычно он ни с кем не разговаривал, но что-то в её лице застало его врасплох. В следующий раз, когда они встретятся, он возьмёт себя в руки. Если встретятся.
Но, по крайней мере, он вернул свою крысу.
Леандр позволил Скарлетт перебежать с одной руки на другую, в два приёма она добралась до его плеча. Он не мешал ей, вспомнив ту ночь несколько лет назад, когда, выполняя задание, более или менее случайно освободил крысу из лаборатории генной инженерии в Виргинии. Потом сосредоточился на пыли.
Это было так просто – поймать мысль.
Кончики пальцев Леандра на мгновение задержались на нежных гранулах, вьющихся под его левым коленом. Даже не касаясь пыли, он чувствовал шершавую поверхность потока, закручивая его в вихрь. Отщипывая отдельные хлопья, он вернулся мыслями к предыдущей ночи. Даже одной секунды прошлого будет достаточно. Он ясно помнил, как в небе над Парижем повис лаково-чёрный шуршащий купол, а под ним заклубились охристые облака. Вспомнил и свет уличного фонаря, который залил его лицо желтоватым сиянием.
Да, этого было достаточно. Пыль засветилась и вдруг потемнела до черноты, вспыхнула разными оттенками охры. Жёлто-золотые искры взмыли вверх и осыпали лицо Леандра. Воздух вокруг него начал мерцать и шелестеть, когда время опустилось на него, окутывая, будто плащом.
В комнате было по-прежнему светло, из окна лился солнечный свет и доносились звуки утренней суеты. Машины сигналили, хозяин овощной лавки громко спорил с опоздавшим доставщиком товара. Будильник на прикроватной тумбочке Леандра продолжал настаивать, что сейчас чуть больше восьми утра.
Но в то же время Леандр извлёк кусочек прошлой ночи – ровно столько, чтобы хватило на него и Скарлетт. Охристое облако размером с человека сидело на корточках, скрестив ноги, на старом ковре. Прохладные тени плясали по его обнажённым рукам и закрытым векам, тишина проникала в его уши, а темнота ласкала. Леандр глубоким вдохом втянул его в лёгкие.
Крыса на его плече начала тихонько похрапывать.
Повседневная жизнь в «Отеле Пендулетт» не подчинялась никакому распорядку. Никто не ложился спать поздним вечером, чтобы проснуться утром. Посреди ночи вдруг заказывали на всех пиццу, выходили на прогулку в три часа ночи, если кому-то этого хотелось, и играли на рассвете очередную партию в шахматы или «Лудо», хотя Пиппу игры неимоверно раздражали. А наигравшись, могли завалиться спать на полдня.
И это никогда не надоедало: тётя Бланш потрясающе пародировала королеву, дядя Жак рассказывал захватывающие истории о работе в цирке и вспоминал случаи из своей богатой событиями жизни. И ещё, конечно, был мой таинственный дар, которым мне предстояло овладеть и который заключался в управлении временем.
Каникулы в Париже, вероятно, можно было бы считать просто идеальными, если бы родственники были со мной чуть более откровенны. Из обрывочных замечаний я поняла, что Грета занимала какую-то важную должность в безвременье (кто бы мог подумать!). Но тётя Бланш сказала, что её задание очень сложное и что будет лучше, если сестра сама мне всё объяснит, когда у неё появится такая возможность. А что касается отца, то я по-прежнему ждала у моря погоды: даже дядя Жак теперь утверждал, что ничего не может рассказать мне об аварии, и всё чаще избегал моего взгляда. Ну что ж, я так просто сдаваться не собиралась…
Кстати, после встречи с крысиным вором, которого, как я успела выяснить, звали Леандр, я обнаружила дядю Жака позавчера утром в подвале дома, где он складывал покупки в огромную кладовку. Чулан был забит консервами и банками с маринованными овощами и вареньем, как будто родственники готовились к ядерной катастрофе. Впрочем, учитывая их возраст, они уже не раз переживали трудные времена и делали запасы по привычке.
В отеле было много и другого интересного. Например, комнаты. Если предположить, что в некоторых из них были двуспальные кровати, то в «Отеле Пендулетт» могло разместиться человек пятьдесят гостей. Однако большинство комнат пустовало. Дядя Жак занимал одну из больших комнат на втором этаже, тётя Бланш превратила несколько маленьких комнат на моём этаже в подобие квартиры, а Пиппа жила в люксе под крышей, где всегда витали ароматы ладана и французского энергетического напитка. Кроме этого, обитаемыми были только номера 32 и 7, причём крысиный вор, очевидно, почти не выходил за дверь. От Греты не осталось и следа.
Однажды я набрела на уютную маленькую гостиную на четвёртом этаже, где и решила устроиться поудобнее сегодня днём. Я уговорила маму пообщаться по видеочату и уже опаздывала к назначенному времени, когда наконец свернула за угол, подходя к гостиной. В последний момент я увидела, что там уже находились Пиппа и тётя Бланш, которые обсуждали что-то на повышенных тонах…
– Какое невежество! Всегда ты такая! Если чего-то не видишь, не значит, что это не правда! – воскликнула Пиппа и скрестила руки на груди. – Ты никогда мне не доверяла. Ты вообще никогда никому не доверяешь.
Тётя Бланш, вероятно, хотела ответить что-то столь же очаровательное, но, заметив меня у двери, натянуто улыбнулась.
– Офелия, дорогая! Присядь, отдохни. Мне всё равно пора работать.
Она встала и предложила мне сесть в одно из двух кресел рядом с изразцовой печью.
Я нерешительно опустилась в него, пока тётя Бланш делала вид, что вовсе не собирается взрываться от ярости, а Пиппа устремила на меня пустой взгляд.
– Не говори девочке глупостей, – предупредила её тётя Бланш и поспешила прочь, шелестя платьем из переливчатой тафты.
Я посмотрела на ногти Пиппы, украшенные сегодня ярким лаком с блёстками, и на её губы, накрашенные чёрным и синим.
– Если ты действительно моя прапрабабушка, то почему так молодо выглядишь? – наконец спросила я о том, что хотела узнать с самого приезда, но не решалась спросить. Честно говоря, я просто боялась, что ответ может разрушить моё и без того шаткое ощущение мира. Тем временем старенький ноутбук на моих коленях гудел, загружаясь.
Пиппа, сидя в кресле с другой стороны от печки, смотрела, казалось, сквозь меня. Её брови, выщипанные тонкими полумесяцами, медленно поползли вверх по лбу, рот открылся в беззвучном «О». Похоже, пришло время для её странного «сеанса»?
– М… мадам… Розе́? – заикаясь, пролепетала я. Вид у Пиппы был по-настоящему жуткий.
Она моргнула, её голос прозвучал как будто издалека.
– Я выгляжу так молодо, – пробормотала она, – потому что большую часть жизни провела там, где время над нами не властно, Офелия.
Пиппа размеренно покачивалась, её зрачки сузились, как будто она сосредоточила взгляд на чём-то невидимом и неизвестном.
Внезапно она откинулась на спинку кресла и снова моргнула. Потом с хрипом и громким присвистом вдохнула и снова стала собой.
Она прочистила горло.
– Так вот, большинство наших в основном живут там, в Италии, – продолжила она, как будто мы уже давно болтали о том о сём. – Но несколько десятков лет тому назад Жак и Бланш решили переехать сюда, в Париж. Я присоединилась к ним совсем недавно. С тех пор мы стареем, хотя, к счастью, наши тела разрушаются медленно, потому что мы долго пробыли молодыми.
