Я не пойму, что изменилось. Но он стал ближе. И это так больно! Потому что мы не играем в семью, семьи нет. Брака нет, есть лишь иллюзия, которую он ловко разрушит. Или я разрушу… не знаю.

Иду в ванную только лишь за успокоением, снова наношу на себя все скрабы, крема и масочки, очищаю, распариваю, срываю. Быстро вытираюсь и выхожу сразу нагая. Бреду до ящика с нижним бельём и отгоняю от себя постыдные мысли о том самом комплекте. Нет его. Я его спрятала, чтобы больше не видеть. Выкинуть сил не хватило, а вот засунуть на верхнюю полку смогла.

Выбираю простенькое кружево. Прячусь в очередном платье в пол, которое лишь чуть красивее обычных. Выбираю платок с вышивкой сирени, которая, как раз, наконец распустилась. Немного завиваю волосы, но всё равно в последний момент их прячу, туго стягивая косу.

Мне не нравятся все мои блуждающие мысли. Я потеряна. И уже очевидно, что мне снова очень страшно. Я заранее продумываю наш финал. Плохой. Придумываю версии событий и останавливаюсь на главной.

Вот мы сейчас приедем, Марат выйдет вперёд, выискивая виновницу торжества. Подойдёт к ней, поцелует эту красавицу в щёку и обернется, представив её мне, как ту самую, ради которой он перестанет со мной играть.

Кусаю губу до боли, смотря в зеркало дамского столика. Зачем-то наношу базу, рисую себе тоненькие стрелочки и слегка выделяю губы. Наверное, чтобы хоть немножечко с ней конкурировать? Дожила! Мама говорит, не красавица. Отец говорил, своенравная дурочка, из которой надо бы выбить спесь. Младший брат говорил, что я всё порчу. Из-за этого мы с ним и не общаемся, не близки. Никогда не были и едва ли будем. А Алан?

Стираю появившуюся слезу. Ещё о нём не хватало вспомнить!

— Гульназ, ты готова? — Произносит Марат, постучав костяшками по двери.

— Конечно. Выхожу, — произношу, натягивая самую стойкую свою маску, значащуюся полуулыбкой.

Ты сможешь.

Алан всегда говорил мне, что я принцесса. Маленькая куколка. И в детстве я этому верила. Ну тайно, украдками, старательно делая всё, что говорили родители. Они хотели замуровать — я замуровывалась, обрастала слоями, сдирала себе кожу, отращивала новую, покрывалась рубцами и…

Сдавливаю локоть, на котором шрам едва заметный. Как раз тогда, когда Алан меня чуть не сбил из-за того, что я засмотрелась, катаясь на велике. Том самом, который дёрнул Марат в последний момент.

За этот шрам отец наградил пощёчиной, разбив в кровь нос. До сих пор помню этот привкус крови во рту. Наверное, потому что лицо он обычно старался беречь. А тут?

«Куда ты, дрянь, смотрела?» криком мнимой заботы. На сирень я смотрела, всегда нравилось. Правда, та была уже увядающая. Таймурад после этого ополчился на отца, пытаясь защитить маму, получившую свою порцию «Любви» за меня же. Но ненадолго. Он быстро стал на него походить, перенял его замашки и отношение к женщинам. Но винить за это его я точно не стану. Никогда бы не стала.

— Птичка… — вырывает из мыслей мой муж.

Мы уже подъезжаем к его центру. Он ловко паркуется и улыбается мне, зачем-то начиная разговор, который я и боялась услышать.

— Я скрывал от тебя кое-что.

— Или кое-кого? — Вырывается.

Извиняюсь, что прервала и вновь ему улыбаюсь. Он красивый… очень… и тройка эта ему идёт. Я смотрюсь с ним явно непримечательно. Но этого же и хотела, да? Да!

Хмыкнув, кивает.

— Кое-кого, ты права.

Жмурюсь, чувствуя привкус страха — железа во рту, крови, из-за которого тянет пасть, как кисейная барышня, в обморок.

— Я про них узнал лет пять назад случайно, когда ездил в Британию. Ты не поймёшь, наверное, почему не рассказал, зачем тянул, но на то были причины. Честно.

Почему он оправдывается? Я не улавливаю и половины сказанного.

Он помогает выйти, но не спешит идти. Приближается и, положив руки на мои плечи, немного сжимает их, легонько поцеловав лоб по линии роста волос.

Я словно в замедленной съёмке решаюсь посмотреть на его лицо. Что это за щемящее выражение? Словно ему сейчас тоже больно.

— Ты же не была на месте аварии, да?

Пытаюсь понять, о чём он.

— Там, где Алан разбился.

Мотаю головой, не понимая, почему всё вновь сводится к брату.

— Ну да, ваш отец тебя бы не подпустил. Алан купил себе свой первый старенький Воксхолл, заработанный на репетиторстве. И на нём же…

Разбился… я отвожу взгляд и жмурюсь, лишь бы не зареветь.

— Помнишь, у него была девушка?

Киваю.

— Гвендолин, — помогает он вспомнить имя.

— Точно, — произношу шепотом, — но я даже фото её не видела.

Марат прикусывает губу и кивает.

— Она была беременная. И ехали тогда они из общаги ко мне, я уезжал в провинцию на стажировку и оставлял на них снимаемый дом. Алан гнал, торопился успеть до моего отъезда.

— Не доехали, — констатирую очевидное.

— Аха, — на выдохе замечает он и вдруг разворачивается, утягивая мою ладошку, которую уже успел взять, — ну пойдём?

Шмыгаю носом, спрашивая:

— Мне точно надо?

Чувствую его улыбку. Более искреннюю, чем у меня.

— Ну конечно.

Ну если «ну конечно». Бреду за ним, а он здоровается чуть ли не с каждым здесь, не выпуская мою руку из своей. Но даже в веренице этих людей Марат старается что-то мне рассказывать, а я пытаюсь поймать суть, которая всё ускользает, как маленькое юркое привидение.

— Алан говорил, у вас много общего с Гвен. Она тогда, как и ты, рисовала. А потом… после аварии… её доставили в госпиталь в критическом. Шансов не было.

— И не спасли, так отец говорил.

— Я её не навестил, побоялся, и не узнал о ней ничего. Твой отец быстро всё организовал, перевёз тело Алана и тогда выдернул меня со всех своих стажировок, напомнив, что не только я потерял лучшего друга, а он лучшего сына. Говорил, что кое-кто ещё будет искренне горько плакать, а он не в состоянии ещё и тебя успокаивать. Это был мой выбор, птичка. Я подумал, что тебе больно, но, увидев тебя, понял, что ты даже это боялась показать. Такая забитая и забытая… маленькая принцесса, канареечка в клетке, из которой тебя хер вытащишь. Я дал тебе время. А потом официально взял в жёны. Думал, освобожу, а ты всё никак улетать во спасение своё не хочешь.

Входим в холл, он снова с кем-то болтает и здоровается. Это уже его ребята, те даже пытаются говорить со мной, помня мою персону по выставке. Но собеседник из меня скудный.

Я отхожу немного в сторону, выбравшись из хватки Марата. Оглядываюсь, замечая только постеры, с которых улыбается статная и роскошная брюнетка. У неё горящий взгляд и явно шикарный характер. Не вчитываюсь, хотя анонсы на двух языках.

Скольжу лишь до подписи, думая узнать, как же ту зовут, но не успеваю прочесть, что там идёт за Смит, оборачиваясь на голос Марата.

Тот, как в моих думах, отошёл ко входу и зовет подойти к нему, когда ему навстречу выходит она… даже лучше, чем на этих фото.

Смеясь, целует моего… мужа… в щёку. Тот улыбается ей, обнимает, смеётся в ответ искренне и опять подзывает меня.

Ну а что я ещё хотела?

Делаю шаг. Второй. Третий. На четвертый смиренно опускаю взгляд, на пятый усмиряю сердце. На шестой придумываю повод уйти, который сейчас, на седьмой и озвучу.

Не успеваю. Меня почти сбивает пробежавший рядом черноволосый мальчишка. Тот зачем-то подбегает к ним и, когда эти двое его слишком громко по-английски ругают, оборачивается ко мне.

Мир рушится, крошится на части, разлетается по атомам. И слеза, Аллах, скатывается, потому как этот черноволосый мальчик — копия. Словно кто-то писал с натуры.

Сорванец, поразительно похожий на мои воспоминания, подходит ближе и звонко взрывает мне душу своим голосочком.

— Hi! Я Айлан. Я… есть… I’m… твой…

— Племянник, — помогаю ему.

Он смеётся, как и его мама пару секунд назад, на которую тот сейчас и указывает.

— А это… мо-о-оя…

— Гвендолин.

— Дыа! — Смешливо радуется он, вдруг приблизившись и вцепившись в меня объятиями.