А может, я уже в психушке сижу?

Я глянул на себя. Я был все в той же военной одежде, которую мне выдали в части. На поясе — пластмассовая фляжка с водой, аптечка и двойной сухпаек, который выторговал Карасик. И даже грязь на штанах от болотистой местности осталась.

Нет, точно не привиделось. Все было на самом деле. Только вот как все закончилось?

Я не знал. Вместо воспоминаний — густая непробиваемая тьма.

И череп… чей он? Как оказался у меня? Для чего?

Сначала я хотел его выкинуть, но пересилив брезгливость, все же оставил. Наверное, это единственная зацепка, которая может хоть что-то объяснить во всей этой загадочной истории.

Череп я спрятал в заплечный мешок, специально сшитый в армейской одежде — туда удобно было класть дополнительное вооружение боезапасы. Вместо этого сейчас у меня там была черепушка. Расскажи кому — примут за психа или маньяка.

Я огляделся. Дом не изменился, все такой же величественный, ухоженный. Только, может, чуток повяли цветы в клумбах и северная часть крыши была перестелена. А так все такое же.

Я позвонил в звонок.

Дверь особняка открылась и на пороге возник Нианзу.

Он смотрел на меня секунды три, молча, не мигая, напряженно. Просто застыл, словно статуя.

И я не двигался. Опешил. Такое знакомое, ничем не примечательное лицо, которое видел тысячу раз и которое не было ни красивым, ни уродливым, обычное лицо пожилого китайца, теперь вызывало у меня в груди такие теплые родные чувства!

Так мы и глядели друг на друга, молча, не двигаясь.

А потом брови слуги поползли вверх, а глаза распахнулись так, что увидь сейчас его кто не признал бы в нем китайца.

— Господин… Максим… Петрович! — дрожащим, полным слез голосом произнес он.

И бросился меня обнимать.

— Максим Петрович! Господин Максим Петрович! Максим Петрович! — все повторял он, крепко сжимая меня и не находя других слов.

— Да, это я, Нианзу, — я тоже обнимал китайца, чувствуя в нем все домашнее тепло, что только можно представить.

От каждого моего объятия китаец вздрагивал, словно оно доставляло ему боль.

— Господин Максим Петрович! Живой! Живой! — наконец выдохнул он другое слово и посмотрел на меня — не мерещусь ли я ему?

— Живой, — кивнул я. — Что же со мной сделается?

— А мы уже… — китаец прикусил губу, замахал руками. Не сдержался, пустил слезу. — Живой! Слава богу!

— Все со мной в порядке.

— Да вы в дом скорее заходите. Проголодались небось? Я мигом сейчас что-нибудь придумаю.

— Только твою еду и вспоминал, Нианзу! Честное слово!

— Ох, Максим Петрович! Сколько же всего… Живой! Слава всем богам — живой! А мы уже все… Но я надеялся! Честно — верил, что все нормально у вас, чувствовало сердце старика… Его не проведешь! Да вы проходите, я сейчас, мигом. Самое вкусное принесу! Самое лучшее! Самое ваше любимое!

— Постой, — остановил я китайца. Недоброе чувство затаилось под сердцем. — А с чего ты решил, что со мной должно что-то произойти?

— Да как же — вы же за Барьер ушли, — растерянно произнес тот.

— Верно, — кивнул я. — Но и от туда возвращаются. Я вот, видишь, вернулся. Живой и невредимый.

— Так ведь ваш отряд, господин Максим Петрович…

— Что? Говори.

Нианзу сжался словно от страха, затрясся.

— Говори, — повторил я.

— Ваш отряд ушел за Барьер три месяца назад, да так и не вернулся. Вас всех официально признали пропавшими без вести. Вы все — мертвецы.

— Как это… — я не мог поверить словам слуги. — Три месяца назад?!

— Верно, — кивнул тот, печально вздохнув.

— Так ведь… Это вчера было… вчера зашли…

Я ничего не понимал. Вновь моя голова шла кругом.

Я действительно был вчера у Барьера. И вчера же зашел за него. А потом… этот провал в памяти. Неужели… Нет! Этого не может быть! Тогда что же, Нианзу врет? Навряд ли. Этот кристально чистый человек не будет меня обманывать. Неужели и в самом деле я пропадал столько времени?

Бред какой-то!

— Отличная шутка, Нианзу!

— Я не шучу, мой господин, — ответил китаец.

И я понял — это действительно так.

Три месяца… Девяносто дней…

Где же я проторчал всё это время? Чертовщина какая-то! Не может такого быть! Ведь я должен был все это время чем-то питаться. Пить воду. Поддерживать свой организм, чтобы не умереть. Почему я этого ничего не помню?

— Ты уверен? — спросил я Нианзу. — Ничего не путаешь?

— Не путаю, господин Максим Петрович. Каждый день вашего отсутствия лично считал, на календаре отмечал.

— Три месяца… — только и смог вымолвить я.

— Верно, — вздохнул Нианзу, задумчиво глядя куда-то вдаль. — Три месяца — а по ощущениям что три года.

И вдруг опомнившись, всполошился:

— Я позову Ольгу Петровну — она будет невероятно счастлива! И накрою стол.

— Я сам к ней поднимусь, — сказал я и направился уже было на второй этаж, как китаец меня остановил.

— Она сейчас в башне, господин Максим Петрович.

— В какой башне? — не понял я.

— Где сад.

— Постой. Она сейчас в тюрьме?!

— Нет, что вы! Теперь это не тюрьма. Это часть нашего жилища. Ольга там живет. Там же я и ночую.

— Но ведь… — я задумался.

Башня тюрьмой была при отце. Логично, что после его смерти ее переделали под жилище.

— Хорошо, — кивнул я. — Я тогда до башни прогуляюсь. Погода сегодня чудесная. Соскучился по дому.

— Как вам будет угодно. Возьмите только пропуск.

Нианзу протянул мне желтый квадрат картона.

— Пропуск? — нахмурился я, вертя в руках бумажку.

На ней был QR-код и целый ряд каких-то циферок.

Китаец лишь пожал плечами, ответил: «так надо» и живо убежал на кухню.

Я вышел на улицу, пошел в нужную сторону. Невольно почувствовал на себе взгляды охранников. Многих я не узнал — новенькие, но вот некоторые были знакомы — и их взгляды были особенно красноречивы.

Невольно вспоминая о том, как ссорился возле этой самой башни с отцом, я двинул по тропинке, выложенной белым кирпичом. Но вскоре натолкнулся на затор. Дорога была перекрыта мешками со строительным мусором, лопатами, емкостями под раствор и множеством других вещей, говорящими о том, что тут полным ходом идет ремонт.

Насколько помню, проблем в этой части имения не было и в ремонте он не нуждался.

Обойдя затор, я обнаружил не глубокий котлован, который был уже частично выстлан армирующей сеткой и наполовину залит бетоном. котлован был огорожен сигнальной желтой лентой.

Какое-то строение хотят поставить?

Узковато для строения, судя по фундаменту.

Мое внимание привлекли деревянные коробки, размером со шкаф. Внутри что-то было, белое, похожее на камень.

Я заглянул внутрь и растерялся. Рука. Огромная мраморная рука. Часть какой-то скульптуры. Размерами с меня. Что тут собираются поставить? Памятник отцу?

Остальные части тела, как я понял, еще не завезли, поэтому узнать точно не представлялось возможным. Надо будет на досуге выяснить.

Я двинул дальше.

У башни меня встретил незнакомый мордоворот — охранник.

— Пропуск, — пробасил он, глядя на меня как на букашку.

Я показал.

— Проходите.

Дверь пикнула и открылась. Я вошел внутрь.

«Если это теперь не тюрьма, зачем охрана на проходе?» — вновь меня начали одолевать странные чувства.

Я поднялся на третий жилой этаж, остановился возле двери, на которой было фломастером написано: «Ольга Вяземская».

Постучал.

— Кто там? — раздался все тот же знакомый голосок. Немного уставший.

Я не ответил, желая сохранить интригу. Вновь постучал.

Дверь открылась и на пороге возникла Ольга.

Она смотрел на меня точно так же как и китаец — молча, не шевелясь, широко распахнув глаза. И даже, кажется, не дышала.

Потом одними губами произнесла:

— Максим…

И бросилась на шею.

— Братик! Живой! Живой!

— Да что вы все заладили — живой да живой? Что мне сделается то?