Закрыв за собой дверь, я поплелась на кухню. Меня слегка пошатывало от усталости и выпитого, а перед глазами все кружилось и кружилось блюдце. Проходя по коридору, я стянула с вешалки куртку и отправилась на диван.

Для такой маленькой коммуналки, как наша, кухня тут шикарная, размером как обе комнаты, вместе взятые. Диван стоит посередине, между окон. Он как бы отделяет нашу половину от тёти Наташиной и является нейтральной территорией. Раньше, когда Кирюхина мама еще не так налегала на спиртное, мы вчетвером отмечали тут праздники: дни рождения, Новый год. А потом моя мама нашла себе Игоря, а тетя Наташа — бутылку, и совместные посиделки закончились. А диван остался. Большой, коричневый, с мягкими подлокотниками и продавленным сиденьем.

Я завалилась на него и накрылась курткой. Вспомнилось сегодняшнее гадание, и я поежилась: а вдруг все правда, а Юлька и Кирюха ни при чем? Отмахнувшись от этих мыслей, я свернулась калачиком.

Но ощущение потустороннего холода, навеянного спиритической игрой, не проходило. Мне казалось, что кто-то незримый наблюдает за мной из-за спины. Я вытянула шею и огляделась, но в темноте виднелись лишь очертания знакомых с детства предметов. Тогда я натянула куртку на голову и решила подумать о чем-нибудь другом. О Кирюхе и Юльке, например. Они теперь вместе?

Их образы сменяли друг друга, пока не смешались в одно разноцветное пятно, которое металось вдоль ряда угольно-черных букв. Я провалилась в сон.

Проснулась я от металлического грохота. На фоне холодильника маячил Кирюхин силуэт. В кухне висела предрассветная дымка и было холодно.

— Ты чего здесь, Кир?

— Пить хочу. — Он взял со стола мою чашку и подошел к раковине. Послышался звук льющейся воды. — Ты извини, я тебе там чайник свернул. Но он был пустой.

— Плевать. А где Юляшка?

— Такси вызвала и уехала.

Я потянулась.

— Да, может себе позволить.

От столь раннего пробуждения хотелось вытянуться, а потом снова свернуться клубком.

— Ты проводил ее до машины?

— Проводил.

— Двор-то у нас — сам знаешь какой! Юлька в такой только ради меня приперлась. Точно проводил?

— Да точно, точно! — Кирюха сел рядом со мной. — Слушай, курить охота. Пойдем?

— На крышу? Сейчас? — От такой перспективы мне стало еще холоднее.

— Идем, — начал канючить он, — одному скучно. Солнце встает, и ты вставай. Соня, не будь соней! Рассвет на крыше, что может быть прекраснее?!

— Ого! Кого-то на романтику потянуло? Нет, не пойду.

— Тогда тут буду курить!

Я застонала и сползла с дивана. Натянула куртку, она еще хранила мое тепло, и крадучись, чтобы никого не тревожить, мы вышли на лестничную площадку. В парадной царил полумрак, и серые тени занавесили стены. Вдруг где-то глухо хлопнула дверь, и я вздрогнула.

— Кир, все-таки зря мы вчера играли в ту игру.

— В «Наркобарона» или «Я никогда не»? — ухмыльнулся он и начал возиться с навесным замком. — Похмелье мучает?

— Нет. Я про спиритический сеанс, когда мы духов вызывали.

Он живо оглянулся и с азартом уставился на меня. В темно-карих глазах плясали черти.

— А что? Призраки мерещатся?

— Иди давай. — Я подтолкнула его, сообразив, какое оружие только что вложила в его руки. — Не хватало, чтоб ты к этому подключился. И так полночи не спала!

Кирюха зловеще рассмеялся, и пришлось ткнуть его под ребра.

— Ладно-ладно, не пытайся меня разжалобить, — увернулся он, — я тоже полночи не спал.

— Фу, дурак!

— Глупая ты, Сонька!

Он снял замок и открыл черную дерматиновую дверь. На чердаке оказалось гораздо темнее, чем в подъезде. А в углах клубились непроглядные сгустки мрака. Пахло пылью и старыми тряпками. Дверь за спиной с тихим шелестом закрылась. Справа виднелось что-то очень похожее на человеческую фигуру. Кто-то стоял в углу и вглядывался сквозь сумрак! И доносилось какое-то шуршание. Я схватила Кирюху за руку:

— Что это?!

Я стиснула его ладонь, он удивленно покосился и с придыханием прошептал:

— Где-э-э?

— Кирилл, блин!

Голос мой дрожал, и я говорила как можно тише. Даже не стала колотить Кирюху за его издевку, а только слегка ущипнула.

— Там кто-то есть!

— Где-е-е? — снова зловеще прошипел он, и я снова ущипнула его. — Да прекрати, Софико! — в полный голос возмутился он.

Стряхнул меня со своей руки и вытащил из кармана телефон. Свет фонарика выхватил из темноты сложенные друг на друга автомобильные покрышки.

— Ссыкуха! Кто-то из соседей решил сэкономить место и устроил тут склад. А ты описалась от страха!

— Но там что-то шуршит!

Освещая себе путь, Кирюха двинулся вглубь. Я помялась, но потом, оставшись одна в чердачном полумраке, заспешила следом. Побежала, спотыкаясь о кирпичи и разбросанный хлам и тяжело дыша, с разбега уткнулась носом в Кирюхину спину.

— Ой труси-и-иха! — пропел он и заглянул за столб из покрышек. — Смотри! Маруся тут гнездо устроила!

Он присел на корточки и потянулся в самый сгусток тьмы.

— Что там? — Я склонилась над его плечом. — Маруся? Какое гнездо?

— Не тупи, Софа!

Он погладил кошку, и маленький пушистый трактор затарахтел в ответ.

— Надо бы ей коробку принести, — задумчиво сказал Кирюха, поднимаясь.

— Ой, Кира, вечно ты со своими кошками, — пробурчала я, недовольная, что так глупо опозорилась.

— Надо-надо, — повторил он, — у нас ведь скоро дети будут.

Я прыснула, тоже погладила толстый Марусин бок, и она благодарно замурчала в ответ.

— И все-таки неприятно как-то после этого Юлькиного спиритического шоу, — пожаловалась я, снова следуя за Кирюхой.

Он уверенно поставил ногу на железную перекладину узкой лестницы, ведущей наверх.

— А ты не вспоминай! Чем больше боишься, тем вероятнее шанс, что страшное случится!

Он распахнул дверь на крышу, и прохладный предрассветный воздух ворвался в мрачную чердачную затхлость. Через мгновение Кирюха исчез в светлом прямоугольнике двери. Вняв его совету, я постаралась не замечать пристального взгляда на затылке. Оглянулась разочек, обшарив глазами темный чердак, и с проворством ящерицы выбралась на крышу.

Снаружи холодный ветер вцепился в волосы, распахнул куртку. Я торопливо засеменила за печную трубу, к Кирюхе. Крыша гулко вибрировала под ногами, но я преодолела разделяющие нас несколько метров и уселась прямо на железный настил.

А над Питером вставало солнце. Едва показавшись, оно осветило макушку Исаакия, облизало лучами крыши. Это было удивительно красиво: дворы, дома, улицы еще скрыты в сиреневом предрассветном сумраке, а верхние этажи, окна, антенны уже вызолочены ярким солнечным светом. И трепетное ожидание чуда повисло в воздухе, поселилось внутри меня, заиграло на Кирюхиных ресницах. А потом в одно мгновение стало светло. И ощущение чуда пропало. Осталось мятное послевкусие — прохладное и сладковатое.

Кирюха запрокинул голову, выпустил в рассветное небо тонкую струйку голубоватого дыма и чуть слышно начал:

Шли над городом притихшим…

Он продолжал петь. Я подхватила строчки «Сплинов» и радостно удивилась тому, что Кирюхе удалось поймать мое настроение.

Мы пели все громче и громче, наши голоса слились в один, и, перекрикивая друг друга, мы уже что есть мочи орали в унисон:

Все ушли, остались двое в мире самых чокнутых людей.

Мы сидели и курили… начинался новый день…

Закончив, довольные друг другом, мы обменялись хлопком по ладони. Но Кирюхе этого показалось мало: он обхватил меня за шею, притянул к себе и смачно поцеловал в щеку:

— С днюхой, Софико!

От него несло сигаретами и перегаром, примешивались чуть заметные запахи детского порошка и пота.

— Фу, вонючка! Отстань от меня! — Я попыталась вывернуться.