— Иванова, а что там с Кириллом?

Пропуская Кантарию, я остановилась в дверях и пожала плечами.

— Почему он в школу не ходит? Вы же вместе живете, разве ты не в курсе, что с ним?

Ремешок Машиной сумки, созданной в далекой Италии по эскизам самого модного дизайнера, зацепился за дверную ручку. Я посторонилась, позволяя ей забрать его.

— А! У него температура. И кашель. Он болеет, — соврала я. Кирюха давно выздоровел, а кашляет он постоянно.

— Передай, чтоб без справки не являлся!

Я кивнула и вышла следом за любопытной Машей. Глянула на часы на экране телефона и решила пойти в столовку — еще можно было успеть поживиться булочками или пирожками с капустой. Но, войдя в просторный зал, сразу поняла, что перекусить не светит. Очередь растянулась аж до стойки с грязной посудой. И вдруг Машка Кантария, каким-то чудом оказавшаяся в самом начале этой очереди-змеи, приветливо помахала, глядя прямо на меня. Я обернулась, но за спиной никого не было. Маша замахала еще активнее. Я подошла. Но тут сзади выскочили две девицы. Кантария протянула им руки и быстро зашептала, стреляя глазами в мою сторону.

— Тебе чего, Сейлор Му? Здесь не с кем бороться за справедливость!

Вся троица захохотала.

Я так и осела. Она сделала это специально! Позвала, чтобы потом, на виду у всех, продемонстрировать свое презрение. Я чувствовала себя оплеванной. Сделав вид, что совершенно не интересуюсь пирожками и глупыми девицами, я развернулась и покинула столовую.

Когда уроки закончились, я вышла из школы и оказалась под водопадом — с козырька стекали струи воды. Дождь зарядил нешуточный, но я не стала его пережидать и побежала домой. Капюшон промок сразу же, волосы прилипли к щекам, а за шиворот просочилась влага. На асфальте блестели лужи, на обочине лежала размокшая грязь.

— Эй!

Я оглянулась. Меня догоняли три девчонки. Внутри мерзко шевельнулось волнение, и захотелось сбежать. Маша Кантария и две ее прихлебательницы настигали меня. Форменные юбки, цветные плащи, яркие зонтики.

Я посторонилась и, помня их гадкую выходку в столовой, приготовилась к продолжению. Я предпочла бы оказаться дома, завернуться в одеяло, тосковать под «Сплинов» или рисовать что-нибудь тревожно-щемящее под их музыку.

— Эй, Сейлорму-у-у! — промычала одна из троицы.

Они поравнялись со мной, Машка подстроилась под мой шаг.

— Слушай, а ты давно с Ивановым живешь?

Она заглядывала мне в лицо и не скрывала, что глумится.

— Давно, — буркнула я.

— Ну и как тебе?

— Нормально.

— Значит, он тебя удовлетворяет?

Не дожидаясь ответа, все они захохотали.

Я выкинула перед собой кулак с выставленным средним пальцем, получила в ответ профессиональную подсечку и тут же оказалась на земле, в жидкой грязи на обочине. А три тупые коровы прошествовали дальше. Они даже не остановились, чтобы насладиться моим унижением. Вместо них у меня нашелся другой зритель.

Сначала я не узнала его. Он был одет в парку горчичного цвета, а глубокий капюшон закрывал половину лица. И только когда он наклонился и протянул руку, я поняла, что это новенький Миша из кабинета Александры Яковлевны. Я машинально вытерла ладонь о свою куртку и приняла помощь.

— Спасибо, — поблагодарила я, глядя не на него, а на себя, чтобы оценить нанесенный ущерб: юбка заляпана грязью, рваный капрон вытянулся стрелкой на коленке, а кеды из голубых превратились в серые.

Я надеялась, что, если не стану разговаривать с добрым самаритянином, тот пойдет своей дорогой. Но он стоял и ждал, когда я уделю ему внимание. Наконец я посмотрела на него и вопросительно кивнула. В ответ он спросил:

— Ты в порядке?

Голос у него низкий и достаточно приятный, это я еще в кабинете у Танкера заметила. Новенький был довольно симпатичным, и, возможно, я бы с удовольствием с ним поболтала, учитывая, что он первый проявил интерес, но брендовая нашивка на его куртке перечеркивала наше возможное сближение. Этот парень принадлежал кругу, в котором царствовала Кантария. И меня к ним сникерсом не заманишь!

— Ты в порядке? — повторил он.

— Как видишь — в полном! — огрызнулась я и, не дожидаясь продолжения, ушла.

Я вернулась домой и в прихожей наткнулась на Кирюху. Он тоже только что пришел, но явно не из школы. С его куртки на вешалке стекала вода, а от него самого тянуло сигаретным дымом. Он смерил меня удивленным взглядом — я нечасто являюсь в таком неприглядном виде, это его привилегия. Но я коротко бросила:

— Потом расскажу, — и скрылась в ванной.

Стоя под душем, я вспоминала Кантарию, ее ручных коров и свое унижение. И отчего-то мне было жутко неприятно, что свидетелем моего позора оказался именно новенький Миша. Почему таким, как Машка, позволено все? Влезать в самое начало очереди в столовой, насмехаться над остальными, априори считаться правыми?

Я раздраженно крутанула ручку с холодной водой. В это же время Кирюха, по своему обыкновению, решил надо мной поглумиться и спустил воду в туалете. Наш дом построен еще до революции, поэтому горячего водоснабжения в нем нет, а установлена газовая колонка, которая нагревает воду. И если использовать одновременно туалет и душ, то напор воды снижается, огонь в колонке гаснет и вода перестает нагреваться. Злясь на школьных коров, я совершенно забыла про Кирюхино нездоровое чувство юмора. Обрушившийся мне на голову ледяной поток заставил мгновенно выскочить из-под душа.

Яростно растираясь голубым махровым полотенцем, я смотрела на себя в зеркало и снова злилась, уже оттого, что приходится делить жизненное пространство с соседями. Внезапно я поняла, что ни разу не ходила по квартире голой, почти никогда не бываю в одиночестве и не имею никаких тайн!

Натянув шорты и футболку, я рывком распахнула дверь с твердым намерением запереться у себя в комнате.

— Соня! Я тебе чай приготовил! — И счастливая Кирюхина улыбка сбила весь мой гневный настрой.

Он стоял, привалившись к косяку, а позади него на плите кипел чайник. Растроганная такой братской заботой, я шлепнула его по плечу. Он тут же изобразил тяжкое ранение и повис на мне. Так, являя собой медсестричку и подстреленного бойца, мы поплелись на кухню.

— Рассказывай. — Кирюха сыпанул себе в чашку третью ложку сахара, энергично размешал и с ногами забрался на диван.

— Танкер про тебя спрашивала. — Я вытащила из холодильника упаковку докторской колбасы, поставила на стол вазочку с конфетами, сама устроилась на стуле. — Велела без справки не приходить.

— Ага, разбежалась, — Кирюха скривился. — Это она из-за справки тебя в грязи вываляла?

— Машка Кантария твоя постаралась. Как же она меня бесит!

— Не понял. — Кирюха отставил чашку. — Почему моя?

— В твоем же классе учится.

— А-а-а, — протянул он и снова отхлебнул из чашки. — Чего не поделили?

— Тебя! — Я с удовольствием смотрела, как он поперхнулся и закашлялся. — Машка спросила, реально ли мы с тобой вместе живем, и, когда я сказала, что да, реально поинтересовалась, насколько ты хорош в постели. Не совсем такими словами, но имела в виду именно это.

Мне казалось, что эта шутка должна произвести неизгладимый эффект, и я не ошиблась. Только почему-то не совсем такой, как я ожидала: Кирюха смутился, покраснел и, продолжая давиться чаем и кашлять, отвел глаза.

— А! — Меня осенила догадка. — Кир! Тебе Кантария нравится?!

— Глупая ты, Сонька! — На смуглых скулах пылал румянец.

— Чего это я глупая? — Я засмеялась. — Такой большой мальчик, а признаться не можешь? — Я схватила из вазочки карамельку и запустила в него. — Как с Юлькой переспать — так не стесняешься! Сам ты дурачок!

Кирюха на лету перехватил конфету и бросил ею в меня:

— Не беси меня, Софико!

Я увернулась и, зачерпнув горстью все оставшиеся, отплатила тем же. И тут же вскочила, потому что в Кирюхиных глазах появилось то самое выражение, которое предваряло все его выходки.