Периодически забегал Николай Иванович, контролировал ход работ, пробовал кулаком на прочность кирпичную кладку и так же быстро убегал. Правда, в последнее время всё чаще стал задерживаться под каким-нибудь благовидным предлогом и старался как можно побольше у нас высмотреть. Эти его ухищрения были понятны, но возражать или как-то ограничивать его не собирался.
Единственное, куда никого, кроме двух инженеров и такого же количества чертёжников не допускал, это моё чертёжное бюро. Крутая железная лестница с перилами вела под самую крышу, на антресоли, в маленькую комнатку с одним длинным низким наглухо зарешеченным окошком. Внутри комнатки стояло пять столов (один мой), просторный шкаф для бумаг и всяческой канцелярии и сейф. Да, без сейфа уже никуда. Где-то же должны храниться все мои секреты, первые комплекты чертежей и изобретения?
Снаружи всё это хозяйство днём и ночью охраняли сторожа. Вот ещё одна статья расходов. Что интересно, когда я потребовал организовать охранную службу, никто слова против не сказал. Приняли как должное, и буквально на следующий же день Путилов трактором притащил небольшую бытовку для сторожей. Выделенную нам территорию обнесли колючкой, завели собаку, заказали и напечатали всем без исключения работникам пропуска. И мне тоже…
Так что пусть Путилов ходит и смотрит. Даром, что ли, я всё производство по разным цехам развёл? Это разбирающемуся в самолётостроении человеку понятно, что тут к чему будет, а неспециалисту кругом тёмный лес! Деревяшка там, железка тут, тряпки какие-то, жестянки с лаком и краской.
Кстати, недавний обстрел заставил меня вспомнить о множестве похожих случаев в моём мире. Когда солдаты первой Мировой не разбирались, где свой самолёт, а где чужой, и палили из всех стволов по всему, что над головой летает. Пока не нарисовали на крыльях и фюзеляжах знаки принадлежности к тому или иному государству. Только тогда обстрелы постепенно прекратились. И свои перестали сбивать своих…
Вспомнил и выдвинул предложение — наносить на самолёт российскую символику! И Паньшин первым делом поспешил запатентовать это предложение. Правда, из этого ничего не получилось, увы, государственное дело…
Так что я не против, пусть Николай Иванович смотрит и делает выводы. Есть у меня предчувствие, что скоро в дело запросится. А я и не откажу.
Порученец первое время всё старался больше с отцом контактировать и решать все вопросы через него. Но отец-то без меня вообще ничего не решал! Офицер столкнулся раз с таким подходом, другой, на третий сделал правильные выводы и в дальнейшем уже шёл напрямую ко мне. Отец же оставил себе всю организационную работу и отчётную. Тут ему отлично помогал Паньшин. Бухгалтерию же, с лёгкой руки Николая Ивановича, взвалило на себя дополнительной ношей заводское управление.
В общем, худо ли, бедно ли, но дело пошло. Теперь его не остановишь!
Новый самолёт по компоновке больше будет походить на всем знакомую этажерку. Два крыла, фюзеляж, обтянутый материей, на этом знакомые черты заканчивались. Мотор у нас другой, автомобильный от Бенца. Кабина закрытая, вмещает четыре посадочных места. Полезная нагрузка без учёта пассажиров около шести пудов. Если летит только пилот и оператор, то нагрузка возрастает больше, чем вдвое. Прилично, в общем-то.
Из приборов имеются указатели оборотов, скорости и барометрический высотомер. От электрозапуска пришлось отказаться, это лишний вес, да и летать нам предполагалось в пустынной местности. Поэтому больше напирали на неприхотливость и надёжность техники. А какая техника самая надёжная? Та, которая проще. Которая легко делается, и которую отремонтировать можно в полевых условиях.
Из совсем уж нового было размещение тут же на заводе моих собственных заказов. С разрешения государя, само собой. Лишь несколько человек были в курсе моей задумки и горячо её одобряли. А задумал я выточить корпуса авиационных бомб небольшого калибра со всеми комплектующими, с оперением, вертушками и деталями механического взрывателя.
Собирать будем сами, всё равно никто не поймёт, что именно он собирает. Нет здесь пока ничего похожего. А если кто-то и догадается, всё-таки они снаряды тоже тут делают, так ничего страшного, у нас все давали подписку о неразглашении производственных секретов. Терять работу из-за болтовни вряд ли кто захочет, у нас оклады рабочих гораздо выше, чем на заводе. Это сначала был дефицит кадров, а когда среди мастеровых слухи пошли про наши высокие оклады, то от желающих отбоя не стало. Так что мастера у нас за свои рабочие места не только руками, зубами держатся!
Почему бомбы? Так в предстоящем деле от меня именно бомбометание потребуется. Вот я и стараюсь сейчас, как могу. А могу многое, конструкцию бомб и их последующее боевое применение нам хорошо преподавали.
Еще одним специальным заказом были детали бомбовых держателей с механизмами сброса. Подвешивать пилоны будем под нижнее крыло, а рычаг сброса проведём в кабину…
Сижу в кандейке, как я с недавнего времени начал свой кабинет именовать, шаблон винта под наши новые моторы рассчитываю, и в какой-то момент слышу внизу разгорающийся скандал. Дело для нас необычное, ещё ни разу ничего подобного в наших цехах не происходило и вот те нате, приехали!
Выглянул в окошко, что в цех выходило, а внизу немолодой по сравнению со мной нынешним господин в котелке и приличном костюме на моих инженеров наседает. Те пока отбиваются, но уже то один, то другой начинают в мою сторону поглядывать. Придётся спускаться.
— Что за шум? — подхожу. На ходу на охранника глянул, головой покачал, почему постороннего пропустил?
Сторож правильно понял, шустро ретировался, выскочил за ворота сборочного цеха.
Мужчина обернулся, опешил при виде меня. А я же в юнкерской форме хожу. Всё привыкаю и привыкаю. Он и растерялся.
— Э-э, — блеет.
— Князь Шепелев, Николай Дмитриевич, юнкер первого курса Михайловского училища, — представился первым. Нужно же дать господину время в себя прийти. — И старший здесь, на этом производстве.
— Луцкий, Михаил Григорьевич, — быстро опомнился и вспомнил об этикете гость. — Инженер и изобретатель. — А вы не шутите? В столь молодом возрасте и старший на столь сложном производстве?
— Какие тут могут быть шутки? — отлично представляю, что чувствует сейчас этот господин, вижу всю его растерянность и недоумение. — Всё вполне серьёзно.
Мои инженеры тем временем воспользовались ситуацией и быстренько удрали наверх.
А я задумался. Маячит же что-то в памяти, откуда-то эта фамилия мне знакома.
— Луцкий, Луцкий, — повторяю. — Где-то я эту фамилию слышал.
— Вряд ли, — господин внимательно смотрит на меня. — Впрочем, почему бы и нет? Вы про Европейский автомобильный союз слышали? Я вхожу в список основателей этого союза, а также выступаю посредником между фирмой Даймлера и заводом Лесснера здесь, в России…
— Как же, как же, Михаил Гершович, слышали, — в цех стремительным шагом вошёл порученец и сходу вступил в разговор.
— Позвольте, не Гершович, а Григорьевич! — скривился и поправил офицера Луцкий. — И вы тут? Кто бы сомневался, в таком деле и без Охранки.
— Это вы там, у себя в Германии можете зваться, как вам угодно будет. Но мы-то с вами знаем, как на самом деле вашего папеньку звали, — хмурится офицер. Не понравилось ему упоминание об Охранке.
А ведь я что-то этакое подозревал…
Тут-то я и вспомнил, откуда мне эта фамилия знакома! Изобретатель! И чего это ему здесь понадобилось?
А тут и Паньшин объявился. Запыхался, отдышаться не может. Наверное, торопился очень, старался от порученца не отстать. Ишь, какой красный…
Зато сразу к делу приступил:
— Чем обязаны? — сходу ринулся защищать наши интересы. Похоже, Александр Карлович тоже хорошо знает нашего гостя.
— Любопытством, — приподнимает в приветствии котелок Луцкий. И осматривается по сторонам. А смотреть здесь пока не на что, сборочный цех до завтрашнего дня стоит пустой. — Одним лишь любопытством. Как раз по делам фирмы в Россию приехал, а тут такое происходит. Газеты о вас сплошь чудеса пишут, вот и не выдержал, решил собственными глазами убедиться, так ли это на самом деле?
