Серьезно. У меня никогда не было секса.

— Не жалей меня. И не ненавидь.

Сама лезу, хочу, чтобы меня обняли. Он такой теплый, а еще его рука теперь сырая от моих слез.

— Ты не убийца, Сабрина. Запомни раз и навсегда. Ты никому не “позволяла”. Этот гандон знал, что за тебя некому постоять. И клянусь, что не скажу героическую триаду. — что бы он ни сказал, я верю — Но не умри он так, я бы сам его прикончил.

Всхлипываю. Я знаю Зака около трех недель. И теперь я перед ним, как на ладони. Что мы чувствуем друг к другу?

— И да. Я выкину нечто грандиозно ужасное, Сабрина. — Зак говорит это не тем голосом, которого стоит бояться — Ты и любой другой будут знать, что за тебя есть кому постоять.

Впервые.

— Хорошо. — трусь носом об него.

— Это был не вопрос, глупышка.

— Тогда и я не хочу их задавать.

Наверняка у меня красные глаза, набухший нос, но я все равно целую Зака Фелтона. Он придерживает мою голову, отвечает, осторожно приоткрывает губы, проникает. Закидываю руки ему за шею.

Боже, я в последний раз целовалась по пьяне с парнем на выпускной вечеринке, до этого Лиам, потом однокурсник на спор. Но этот. Зак войдет в топ.

Он сам отстраняется.

— Я кое-что проверил.

— А? — с трудом концентрирую взгляд.

— Ты настолько же сладкая, как я себе представлял. — глупость, соленая — А еще в холодильнике есть черешня.

— Его не было в свадебном списке. — кусаю губы.

И мы едим черешню, запиваем бренди. Зак умело отвлекает. Рассказывает, как раньше в гостиной лежал другой ковер, но около девяти лет назад Кейтлин решила стать дизайнером, прошла какие-то курсы. Миссис Фелтон успела выкинуть его, убрать в гараж одну из картин в столовой, переклеить обои в спальне, купить краску, чтобы лично обновить цвет дерева крыльца. На этом пыл потух. Затем история о том, как крошка Элли играла с медалями Зака охотнее, чем с десятком погремушек.

И мне нравится этот дом. И мне более чем нравится один из его обитателей, его голос, губы.

***

ЗАК

Я ненавижу ложь, но именно ее и выдал Сабрине. Если меня возьмут в команду, возьмут куда-либо помимо Chicago Bulls, я не смогу ее защищать, мне придется уехать. Не придется. Я решу уехать. Иначе никак.

То, что произошло с ней не укладывается в голове. Это объясняет отношение Сабрины к личному пространству и мужскому полу. Обычно, после травм люди отращивают панцирь, становятся жестче, каменнее. Это не про Сабрину. Но она справляется. Разрешила быть рядом! И…сентиментальный придурок я или нет, но кажется, никто не делал для меня большего. Почему я?

Она едва заметила меня при первой встрече. Торопилась на автобус, чтобы попасть в свой муравейник на западе Чикаго. А я…мы с Элли родственники в конце концов, поэтому влюбился с первого взгляда. Она сбегала по лестнице вслед за сестрой, серьезно говорила о гладиаторах и просила Элли в следующую встречу рассказать о каком-то котенке. Затем медленно встала, встряхнув золотистыми волосами. Я слишком хорошо помню. Это было две с половиной недели назад.

Раз в Сабрину так легко влюбиться, может, так же просто забыть?

Полная хрень. Никакой жалости, только протекционизм, собственничество к тонкому расслабленному от усталости и бренди телу. Сабрина сама попросилась ко мне, моментально уснула. И теперь я вынужден обнимать ее со спины, старательно не оказываться вплотную. Да, чертово тело. Мне не нравятся травмы Сабрины, но нравится драгоценная хрупкость. Не нравятся ее слезы, но девушка позволила их стирать. Мне нравится ее пижама с Микки Маусом, потому что она милее всех этих шелковых платьев, в которых ко мне залезали девчонки.

Я сплю слишком крепко и слишком долго. К своему несчастью не застаю, как Сабрина выбирается из спальни. И с каждым вздохом чувствую счастье и ностальгию. Запах девушки на простынях и аромат с кухни. Он долетает до моей комнаты, как бывало раньше, когда мама не заваливала себя работой, а готовила нам с Беном завтрак, качала Элли на руках. Папа вовремя переворачивал блинчики и спрашивал о планах на день. Идеальная семья. В такие моменты я даже переставал быть придурком-подростком.

Через несколько минут спускаюсь. Сабрина уже в своем джинсовом комбинезоне на розовую футболку. Качает головой, двигает бедрами и тихо напевает. Небольшая стопка панкейков в тарелке слева от плиты. Взбитые сливки, голубика, сироп на столе. Все сервировано на троих.

— Доброе утро. — оборачивается.

Не знаю как, но на женском лице ни следа вчерашних слез или истории. Мог бы сказать, что она ведет себя так же, как в те моменты, когда я видел ее с Элли, но между нами явно разрушилась парочка стен. Это удивительно, потому что возводились они явно годами.

— Доброе. Что поёшь?

— День надо начинать со сладкого и Тейлор Свифт. — бросает взгляд на часы — А еще вот-вот привезут Элли. Надеюсь, все не успеет остыть.

Не успеет.

Вновь поворачивается к сковородке, легко переносит очередную порцию на тарелку. Перед тем, как Сабрина выложит остатки массы, подхожу совсем близко.

— Как ты?

Она прикрывает глаза.

— Нормально, Зак. Правда.

— Тогда у меня нет препятствий к тому, чтобы начать день со сладкого.

Сабрина все прекрасно понимает, но говорит:

— Взбитые сливки на столе.

Надеюсь, когда-нибудь мы до них дойдем.

— Моя цель — заработать диабет, так что не отвлекай.

Кожу обдает смешком.

Поцелуй это всего лишь касания двух участков кожи, не так ли? Ничего необычного, всего-то чувствительнее. Но эта чувствительность приобретает космические масштабы рядом с Сабриной Уилсон.

Пересаживаю ее на гарнитур. Мне нравится, когда она чуть выше. Скольжу с ее рук до талии, обхватывая через футболку, но под комбинезоном. Сабрина не профи, но идеально понимает меня. Ее губы такие мягкие, дыхание горячее, а щеки краснеют. Девушка поглаживает шею, и у меня мурашки, второй рукой пытается ухватиться за волосы.

Неожиданно раздался звонок в домофон, и Сабрина с испугу меня укусила! Шиплю.

— Ой, прости!

Слезает со столешницы, я никуда не отхожу, ни миллиметра пространства.

— Привезли Элли. — будто я не слышал.

Знаю.

— Да, знаю. — отвечает на другой вопрос, насколько я ее хочу.

Иду встречать сестру, пока Сабрина заканчивает с последними двумя панкейками и выкладывает на тарелки. Тифани долго говорит о том, чем они с сестрой занимались, какая она милашка, но непоседа. Слишком нетерпеливо слушаю, как и Элли, потому что вскоре оба несемся в дом.

— Рина! — кричит она.

— Элли! Привет! Как провела день?

Сабрина не позволяет сестре себя часто обнимать, тем более целовать, здесь и пояснять нечего. Это лишний способ привязать к себе. Оба понимаем.

— Чем ты завтракала?

— Это было что-то из фруктов с косточками. Они не классные.

Тифани любит все экзотическое. И она серьезно и пятилетку, у которой может быть аллергия на что угодно, кормила инжиром или чем страннее? Понимаю маму, хотя вряд ли проблема в этом.

— Тогда перебьем впечатления блинчиками. В тебя поместиться парочка?

Держу рычажок баллончика со взбитыми сливками, а Элли водит им по тарелке. У сестры не хватает сил, чтобы сделать это самой. И меня оставляют не удел, когда Сабрина помогает Элли дорисовать рожицу, а затем позволяет сестре повторить то же на своей порции.

— Зак, не грусти! Рина, ему придется улыбку вниз головой нарисовать.

Она смеется.

— Ладно, давай сюда.

Сама подвигает мою тарелку, на которой остался лишь один блинчик и кусок недоеденного. Кажется, на кухне есть еще несколько.

Сабрина “спасает” меня, как с кремом от солнца. Так же прикусывает кончик языка…слишком много чего кусает. Облизываю губу. Она выводит быстрый рисунок. Элли встала коленями на стул, чтобы видеть.

— Прошу.

Смеюсь. Две точки глаз, чуть побольше — нос, по три линии-уса с каждой стороны, галочки вместо ушей.