Но плохело Рэду куда стремительнее. Голова гудела от боли так, будто он уже упал на камни и расколол её на части. Всё тело занемело, ноги отекли и начали синеть. Стало понятно – до полуночи он не продержится. Ничего другого не оставалось, кроме как прикусить себе внутреннюю часть губы и, щурясь от накатывающей боли, сжаться в комок. Человеческое нутро будто умирало каждой клеткой, перевоплощаясь в зверя. Штаны с подштанниками соскользнули и упали на камни. Широкая рубаха свалилась бесформенным мешком. Тонкие лапы выскользнули из петли, и в два прыжка поджарый, сильный и достаточно лохматый, со сбившейся в колтуны зверь, похожий на крупную куницу, запрыгнул на край обрыва. Но пройти дальше он не смог, припал на лапы, пережидая первую, самую сильную волну боли. Разламывающее острое ощущение, будто все кости сначала перебили, а потом складывали под шкурой. Рэд не мог сдерживаться от болезненного рёва, и чтобы его приглушить, уткнул круглую голову в землю. Он ненавидел эту ощущение. За несколько минут боль прошлась по хребту к хвосту, шкура дёрнулась на холке. Чуть привыкнув к боли, подождав, когда она притупится и превратиться в вечное, не отпускающее ноющее ощущение, он, наконец, поднял голову с круглыми ушами и поводил ею из стороны в сторону. Нужно убраться с этой площадки перед обрывом побыстрее.

***

Писатель и просто блистательный молодой человек восемнадцати лет по имени Рикон Дэнетт перевернул последнюю страницу рукописи и поднял глаза на собравшееся в мужской клубе общество, состоящее сплошь из мужчин. Они были такими же молодыми и блистательными, с идеально начищенными ботинками и сверкающими цепочками часов. Рикон победно обвёл их взглядом, ожидая восторгов и оваций.

– Такая… острая история, – наконец, проговорил один из слушателей с пшеничной кудрявой челкой над лбом. Он обернулся на остальных, сверкнув глазами. – Над деталями ты, Ричи, потрудился достойно.

Рикон подавил смешок, понимая, о чем ему пытались сказать. Да, быть может, эпизод со штанами был излишне откровенным, но он увидел его именно так.

Вот уже несколько месяцев как Рикон видел яркие, красочные сны про плутоватого искателя приключений Рэда, который постоянно ввязывался в опасные дела. А в последнем сне появилась и молодая женщина… Он увидел её так детально, что почти влюбился, несмотря на то, что она была явно старше. Стройная, статная, черноглазая, черноволосая. Её длинные, кудрявые волосы, спускающиеся до самой поясницы, не давали ему покоя. Именно из-за неё Рикон решил записать приключения незнакомого ему парня. Казалось, это важно. Казалось, эти истории теперь часть его самого. Да и батюшка, наконец, увидев, что отпрыск серьёзно и увлечённо чем-то занялся, перестал ему докучать с разговорами о службе и дальнейшей жизни. Рикон пригласил его на вторые чтения своей рукописи, чтобы и он увидел заинтересованные лица слушателей и вдохнул этой невероятной тишины, в которой звучал только один голос – голос его сына.

Рикон повернулся в сторону отца, который сидел в самом конце зала у стены, и с удивлением понял, что отец впечатлён его историей, но как-то не так. Его лицо побледнело и было до того напряженным, что Рикон даже со своего места увидел, как кожа обтянула скулы. Что же, не понравилось ему?.. Хмыкнув, он перевёл взгляд на более благодарных слушателей. Они задавали вопросы из вежливости, которую, однако, молодой литератор не распознал.

– Почему вы решили написать о звере? Это какая-то аллюзия? На что? Или, может, на кого-то? – раздался голос из зала.

Рикон пожал острыми плечами, затянутыми в модный костюм. Ему нечего было ответить, потому что он ничего не придумал, а просто записал то, что приснилось. Аллюзия, не аллюзия… Писатель замолчал, отведя взгляд в угол и пытаясь быстро придумать хоть какой-нибудь достойный ответ, как вдруг увидел, что его отец порывисто встал и вышел из зала, громко хлопнув дверью.

– Прошу прощения, господа, – сказал Рикон, улыбкой перебивая хмурость лица, – я отойду на полминуты. Но потом вернусь и с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.

Он прошел по проходу и вышел вслед за родителем. Старший из Дэнеттов – Эдгар – не успел уйти из литературного клуба. Он остановился в холле, и рассматривал себя в огромное, от пола до потолка, зеркало. На лице его застыло дикое выражение из смеси изумления и ярости, а руки резко дёргали шейный платок, пытаясь его развязать.

– Отец, – негромко позвал Рикон, – ты ушел? Тебе не понравились чтения?

Эдгар повернул голову на сына и тот едва сдержался, чтобы не отшатнуться, так лицо отца было страшно перекошено. Будто он беззвучно и бесслёзно рыдал.

– Откуда в твоей голове родился такой сюжет? – сдавленно спросил он и сделал шаг в сторону сына. – Где ты всё это увидел? Как ты обо всём узнал?..

– Я… я просто придумал, – Рикону захотелось сделать шаг назад, но он сдержался и вместо этого расправил плечи.

– Нет! Это невозможно придумать! – отец быстро подошел и сжал пальцы на его плечах.

Лицо Эдгара пошло красными пятнами, а вены на шее вздулись. Он осмотрел сына, а потом схватился за его галстук, будто хотел его сорвать. Рикон всерьёз испугался, он никогда не видел, чтобы отец был таким рассерженным и… испуганным?

– Он на тебе?! Ты же его не потерял? Что ты скрываешь от меня? От меня! От своего отца! Ты в своём уме?! Скажи, кто! Кто?! Это Эмма тебя нашла? Она, да? Она?! Старая ведьма! Она же обещала тебя не…

Эдгар вдруг осёкся на полуслове, пару раз схватил раскрытым ртом воздух, а потом сжался, как скомканный лист бумаги, захрипел и повалился под ноги сыну.

– Отец! – закричал Рикон и бросился к нему. В изумлении он метался из стороны в сторону, пытался расстегнуть на нём костюм, ослабить платок на шее, чтобы хоть как-то облегчить состояние. – Отец! Боги, это удар! Очнись, отец!

Глаза Эдгара закатились, а потом и вовсе закрылись. На крики из салона выбежали молодые люди. Парень с пшеничной челкой отстранил Рикона от отца, с серьёзным видом приложил ухо к груди, пальцы к запястью, и долго слушал. Долго пытался услышать что-нибудь ободряющее, но ничего не получилось. Лорда Эдгара Дэнетта хватил удар прямо в холле литературного клуба и через несколько минут он умер на руках единственного сына.

Ошарашенному всем произошедшим Рикону казалось, что огромный дом лорда угрожающе гудел каждой оконной рамой. Он шатался из комнаты в комнату и, несмотря на небывалую для августа жару, закрывал окна, чтобы ни одного сквозняка не просочилось. Потому что в этих звуках скользящего по коридорам ветра ему слышался предсмертный хрип отца. После того, как лорда похоронили, Рикон, никогда не знавший матери, остался совсем один. Только старенькая, как этот дом, няня-кормилица Нелли вздыхала и пыталась хоть как-то разговорить молодого лорда. Рикон молчал, смотря на нянюшку огромными испуганными, ничего не понимающими глазами. Но начать разговаривать всё-таки пришлось.

Спустя месяц после похорон в застывшее, душное поместье явился управляющий умершего лорда. Он был очень высокий, сутулый и как будто высохший. Сверкал на Рикона круглыми линзами очков по последней моде и сыпал множеством сложных слов. Молодой лорд ничего не понимал, пока Нелли ему не пояснила на ухо – нужно вступить в наследство и принять все дела. Несколько поместий в разных графствах, этот большой дом в столице и текстильная фабрика.

– Вот финансовые отчеты о вашем имении в Северном графстве. Оно, конечно, не приносит вам никакого дохода, – управляющий поправил очки и глянул на юного лорда поверх бумаг. – Можно было бы его продать, или хотя бы дать разрешение на заселение жильцов.

После того, как управляющий ушел, оставив Рикона разбираться с бумагами и принимать решения, юный лорд схватился за голову, сжав волосы в кулаки.

– Какое Северное графство… У нас еще и там есть поместье?.. – простонал он, бездумно бегая взглядом по бумагам: ни на чем не получалось сосредоточиться. – Каких еще там селить жильцов, я и сам о нём ничего не знаю.