– …Я видел её в небе! Двадцать лет назад я был в ополчении на Керро. Только одна женщина умеет так обращаться с джунтой – Дийна Веласко, которая стала потом Дианой де Мельгар.

– Твоя донья Диана должна быть на двадцать лет старше, – поправил его Морено.

– Даже я знаю, что у неё есть дочь, – парировал его собеседник. – Поэтому и спрашиваю, что у тебя на уме? Эта девчонка – опасная игрушка для тебя, парень. У нас был неплохой план, как свалить отсюда, а теперь ты хочешь все поменять? Втереться в доверие к де Мельгарам, вернув им наследницу? Если да, то советую подумать ещё раз. Дон Альваро – тот ещё тип, хуже гремучей змеи. Может быть, даже хуже Скарцы!

– Остынь, – одернул его Морено с холодком в голосе. – Девушка здесь ни при чем. Мы встретились с ней случайно. Послезавтра… нет, через три-четыре дня она улетит отсюда, и всё.

Скептический возглас Кабреро был слышен даже сквозь стену:

– Если ты о ней так радеешь, тогда советую увезти её до того, как о ней узнает дон Скарца.

– Он не узнает! – резким тоном.

Кабреро не унимался:

– Уверен? У него лютая ненависть ко всей её семейке. За девчонку он отдаст что угодно… Разве ты не хотел бы…

Дальше Джинни не успела расслышать, потому что чуть не свалилась со стены от таких новостей. Ну, Морено! Значит, вот для чего она ему понадобилась. Ясно. И Кабреро тоже хорош! Весь такой добродушный с виду, а сам втайне мечтает продать её колдуну! Сидя на полу, она сердито подула на пальцы, ободранные после неуклюжего спуска. Ей снова понадобится драконья мазь. И ещё ей срочно нужен план бегства. Больше нельзя откладывать! Права она была, когда думала, что здесь никому нельзя доверять.

План созрел у неё в тот же вечер. Джинни не верила – не хотела верить, что все пилоты в отряде были такими же коварными и беспринципными типами, как Морено. Ковш, например, казался почти порядочным человеком. Что если спросить его про «Эстрелью»?

Шило! – вдруг осенило её. Он чинил её лодку и знает, где она спрятана. Он любит красивые камни. Пусть только шепнет словечко, где искать лодку, и Джинни притащит ему столько зеркальных камней с берегов Милагроса, сколько уместится в её карманах.

За ужином она сидела как на иголках. Время от времени ловила на себе пристальный взгляд Морено, но отворачивалась, боясь случайно выдать себя. Нужно было как-то подстроить, чтобы остаться с Шилом наедине. Интересно, в какой комнате он ночует? Когда все начали расходиться, Джинни не спешила вставать из-за стола. Морено, поднявшийся одним из первых, неожиданно задержался рядом. Наклонившись, положил на стол перед ней овальный зеркальный камень – большой, почти в половину её ладони.

– Это для Шила, – сказал он, со значением посмотрев ей в лицо. И столько снисходительного упрека было в его взгляде, что Джинни открыла рот… и закрыла.

Как можно что-то планировать, когда твой противник видит тебя насквозь?!

Может, ей действительно стоило отсидеться в комнате пару дней, подальше от их глазастого командира.

***

Полночи она тратит на вынашивание других планов – более хитрых и заковыристых, чем предыдущий, и лишь под утро забывается тревожным сном. А на рассвете к ней приходит кошмар. Турнирное поле, затянутое туманом, кольцо ревущих трибун и блеск мечей в сером утреннем воздухе… Крис! Джинни распахивает глаза. С её братом что-то случилось. Он ранен. Может быть, умирает.

Путаясь в простынях, она вихрем слетает с постели. В чем была, выскакивает в коридор – только жалобно тренькает бесполезный засов на двери. Была ли заперта дверь Морено – она не помнит, не успела заметить. С появлением гостьи хозяин дома, временно лишившийся своей спальни, обустроился в другой комнате, но не стал возиться с обстановкой: просто бросил на пол тюфяк и накрыл его шерстяным одеялом, а книги стопкой сложил в углу. Очертания комнаты тают в призрачном голубом свете. Джинни бросается прямо к спящему, но не успевает схватить его за плечо, как перед ее глазами сверкает лезвие. Нож.

Некоторое время они с Морено с одинаковым испугом таращатся друг на друга. Потом он медленно отводит руку с ножом и выдыхает.

– Никогда не напрыгивай на меня так! – говорит хриплым после сна голосом.

– Прости, это срочно, – голос у Джинни тоже срывается. – Мне нужно домой! Что-то случилось с Крисом.

– С кем?

– С моим братом. Я знаю! Всегда чувствую, когда ему плохо. А сейчас…

Она не может дышать. Чувство такое, будто ей меч вонзили в живот.

– Мне нужно домой! – всхлипывает она, уткнувшись в плечо Морено. Тяжесть и теплота его рук успокаивают. Ненадолго он бережно притягивает её к себе, и в этом жесте заключается всё – и желание, и сочувствие, и страх из-за того, что могло случиться… чуть было не случилось минуту назад.

– Я понимаю, – глухо говорит он. – Но как? Ты вчера провела в небе пятнадцать минут и отключилась. А до твоего дома – много часов пути!

– Дай мне катер.

– Они слишком медленные, – возражает он, размышляя. – Перехватят.

Джинни бессильно плачет. Как она ненавидит себя за слабость! Сидит тут – и не может сделать ничего, ничегошеньки!

Теплая рука гладит её по волосам.

– Ладно, – решается Морено. – Я сам слетаю. Узнаю новости. А ты сиди тихо, и из комнаты – ни ногой! Договорились?

Отстранившись, она кивает с благодарностью. Сквозь слезы всё расплывается. Морено кажется ей сейчас таким же оглушенным и растерянным, как она сама. Джинни не умеет показывать свои чувства, и он тоже, кажется, к этому не привык, поэтому оба молчат. В глубине дома слышится шум, скрипит дверь, в проеме которой мелькают любопытные усы Кабреро. Что он мог вообразить себе, увидев их, полуодетых, в такую рань – лучше даже не представлять. Впрочем, Джинни тут же забывает об этом, ей безразлично. Тяжесть, лежащая у неё на сердце, заслоняет все остальное.

– Я тебя провожу? – робко спрашивает она, когда Морено уже оделся и застегивает ремни на летном комбинезоне.

– Если хочешь. Но потом – сразу к себе! В случае чего, держись рядом с Кабреро.

На берегу в этот ранний час совсем пусто. Туманное марево, затянувшее бухту, под стать настроению Джинни: серое небо, серый песок… и красно-белый треугольник паруса, вызывающе яркий на фоне окружающей серости. Время здесь и так течет медленно, расплавленное магией, но теперь ей хочется, чтобы оно вообще замерло. Пусть Морено останется. Её мучают дурные предчувствия. Он собирает парус, его руки двигаются быстро и ловко, все движения давно отработаны до автоматизма. Джинни смотрит, как облака под висячей скалой перетекают из одной формы в другую. Морено в последний раз подтягивает шкоты и проверяет крепления. Джинни молча кусает губы, а в груди разливается боль, и предчувствие беды крепнет и ширится, словно там, за пределами острова, за прозрачно-серебристым пологом флайра их караулит тьма.

– Не волнуйся, я скоро.

Он улыбается – яркой, теплой улыбкой – и уносит лодку на старт. Джинни издали следит за ним взглядом, не отрываясь. Только шепчет:

– Попутного ветра.

Он не может её услышать, но оглядывается, поднимает руку в последнем приветствии. А потом треугольный парус срывается в небо, скользит мимо висячей скалы, алым пятнышком вспыхивает в тумане и гаснет.

***

Она честно решила соблюсти условия соглашения, то есть запереться у себя и не отсвечивать, даже носа не казать в общую комнату, однако ей недолго пришлось скучать в одиночестве. Времени хватило только на то, чтобы причесаться два раза и сделать несколько нервных кругов по комнате, когда на пороге возник Кабреро – весь нахохленный, словно охапник после драки.

– Выметайся, – заявил он.

– Куда? Совсем? – не поняла Джинни.

Кабреро, воровато оглянувшись, вдвинулся в комнату.

– От тебя одни неприятности, – прошипел он. – Не знаю, что у вас за дела с доном Скарцей, но если он узнает, что ты здесь прячешься, нам всем хана! Даже если Морено совсем потерял разум, почему мы из-за этого должны страдать?