– Но ты же простой секретарь, а у неё вон какой талант! – отвечала ей Узербацкая, не скрывая иронии в голосе.

– А что, секретари не талантливы? Мы вообще работаем беспросветно, а это, знаете ли, ещё надо уметь! – возмутилась Вера Павловна, её голос напоминал писк комара.

– Тише ты, Вера. Сейчас её снова покажут, – заключила психотерапевт и вновь приковала свой взгляд к экрану.

Андрей стоял рядом и молча наблюдал за происходящим на экране. То, что говорил посол, мало его затронуло, ведь рассказывал тот о своих впечатлениях и выражался довольно примитивно. Андрей потирал кончики пальцев, засунув руки в карман белоснежного пиджака (сегодня он вновь с тщательностью подошел к своему образу) и ждал, когда Надежда будет давать интервью. Он оправдывал свое непреодолимое желание поскорее увидеть её так: «Я просто хочу убедиться, что она сказала всё правильно, и СМИ не будут вырывать слова из контекста и использовать это против неё». Он не мог признать в себе то чувство, которое зародилось с самой первой их встречи, поэтому зачастую оправдывался внутри себя, что она просто его друг, и старался убедить в этом и её.

– Тише! – объявил он, когда Вера слишком громко начала смеяться над не вовремя озвученной шуткой Узербацкой.

Женщины притихли, переглянулись и закатили глаза. Как хорошо, что Андрей не видел этих надменных выражений лиц, иначе обе отправились бы в бессрочный отпуск.

Телевизор стоял возле такого же пузатого монитора компьютера, поэтому они стояли спинами к входу, тем самым совсем не заметив прихода товарища Нестеркина.

Наконец-то показали Надежду. Скромная худенькая фигурка вдруг появилась на экране, вызвав неподдельную улыбку Андрея. Он внимательно слушал, как она отвечала на вопросы, следил за её мимикой и жестами, и понял – она немного смущена: всё время смотрела вправо или влево, трогала свои пушистые локоны. Румянец на щеках появился сам собой, что сделало Надежду ещё милее в глазах Андрея. Точно так же она смущалась, когда их взгляды пересекались на продолжительное время. Подобное воспоминание напомнило о последней встрече с ней, которая была целых две недели назад!

Андрей расхохотался, услышав речь Нади про себя, чем привлек внимание коллег.

– Хорошо! Очень хорошо, Наденька! – обратился он к ней через экран, словно она могла бы что-то сейчас слышать.

Переглядки коллег и легкий смешок прошелся по приемной, но это не смутило Андрея – он знал, что рано или поздно все узнают, как сильно он ценит Надежду и видит в ней не просто женщину, а очень талантливого и способного человека.

Завидев товарища Нестеркина возле себя, Андрей произнес:

– Вот. Ты как раз вовремя.

– Ну как обычно, да, – отвечал Нестеркин, ухмыльнувшись.

Андрей отвел в сторону своего помощника и тихо сказал ему что-то, тот кивнул и вытянул руку, в которую положены две купюры. Отправившись с деньгами выполнять план своего шефа, Нестеркин то и дело прокручивал в своей голове ход этой истории: как ему казалось, Андрей Владимирович стал намного приятнее и лучше благодаря всем этим встречам с художницей. Если же раньше доктор мог на него прикрикнуть или отчитать за совсем незначительные вещи, то сейчас подобных ситуаций стало гораздо меньше. Сейчас товарищ Нестеркин обдумывал, почему же эфир с этой дамочкой выпустили только на днях, а не сразу. Нестеркин пытался пробиться за журналами и новым газетным выпуском в ларек, около которого уже собрались зеваки и бабушки, покупающие своим внукам «мурзилки». Убедившись, что он взял самую свежую газету (на нюх тоже проверил) и три журнала с фотографиями и печатным интервью Надежды Владиславовны, он отправился обратно в клинику. По дороге он всё думал, зачем шефу столько одних и тех же журналов. Но его дело – выполнить поручение, а что шеф будет делать с этой макулатурой дальше, Нестеркина не так волновало. Он лишь посмеивался про себя над тем, как шеф трепетно относится к своей новой подружке.

«Ведь таких, как она, ого-го сколько! – размышлял Нестеркин. – Даже лучше есть. А он все там и сям за ней шныряет. Сегодня опять к ней в студию нагрянем. Опять придется его ждать. Хоть бы другие приказы дал, пока мы его сидим ждем в машине, так он там с ней развлекается, а мы как увальни какие-то – сидим, пухнем от скуки».

Товарищ Нестеркин так спешил с приказом Андрея, что принес ему журналы только после обеда. Где он всё это время пропадал? Мы можем только догадываться, но, заявившись в клинику весь растрепанный и в мокром пальто, Нестеркин с досадой поднимался на второй этаж. На лестнице ему попался Серебряков, который вел за собой светленькую девочку лет пяти с двумя смешными бантиками на голове и в белом теплом муслиновом платьице.

– О, товарищ Нестеркин! – обратился Серебряков. – Давно я вас здесь не видел.

– Я тут почти каждый день. Странно, что не видели.

– Видимо, совсем заработался. Вы к кому? – спросил он, когда они оба прошли к самому дальнему кабинету.

– К Бояркину, – отвечал тот, держа перед собой стопку журналов с одним и тем же лицом.

– Вот это богатство у вас. И почем брали? – поинтересовался Серебряков с усмешкой.

Он бы непременно получил ответ, если бы не маленькая Маруся, которая потянула его за врачебный халат с просьбой:

– Папа, я кушать хочу.

Серебряков отвлекся на дочку, взяв её на руки, чем выбил возможность для Нестеркина незаметно проскользнуть первым в кабинет Бояркина.

Серебряков – человек честный, поэтому явился на работу, несмотря на то, что его супруга попросила его посидеть с дочкой, пока она пойдет на рынок за новыми вещами. До обеда он вроде бы справлялся со своими обязанностями отца, но, когда мать начала задерживаться, а утекавшее время напоминало о его обязанностях врача, он собрался вместе с дочкой и явился на работу, предварительно оставив записку: «Ушел. Мася со мной. Вернусь к пяти». – кратко, но всё ясно.

В обеденное время, как мы уже знаем из предыдущих глав, собирались доктора в кабинете Бояркина. В тот раз там вновь сидела Узербацкая и обсуждала с Андреем очередного страдающего пациента. Пришедший Нестеркин никак не отвлек их от беседы. Молча положив журналы и газету на стол, он хотел было также незаметно удалиться, но Андрей спросил его:

– Чего так поздно?

– А вы мне денег дали только на журналы.

– А должен был дать еще и на бензин?

– На бензине бы быстрее вышло.

Досада взяла Андрея; он отпустил печальный вздох, получая долгожданные журналы в присутствии своих коллег. Будучи очень сдержанным в обществе, он не мог поддаться радостному чувству и даже не улыбнулся. Его черные брови сошлись в середину, лицо стало суровым.

– Ну они же все одинаковые, Андрей Владимирович, – заметила Узербацкая с любопытством, наблюдая за ним.

– Нет, вот видите, здесь издания разные. Вот, – он, не поднимая взгляда, указательным пальцем тыкал то на один журнал, то на другой. – Я же должен знать, с кем мне предстоит работать в будущем. Знакомлюсь, вот.

Читатель, у Андрея было слово паразит: «Вот» – он применял его в каждом предложении своей устной речи, поэтому я облегчу тебе задачу и косвенно буду трактовать его речь.

– А это… – Нестеркин чуть было не спросил, когда они поедут к Надежде, но его остановил резко брошенный взгляд Андрея, который говорил сам за себя: «Я сейчас стулом в тебя запущу!»

– Понял. После обеда, – ответил Нестеркин и как можно скорее покинул кабинет.

Узербацкая продолжила:

– Работать в будущем? Ах, да. Эта художница ведь говорила, что вы с ней контракт составили.

– Именно так, – выражение его лица оставалось решительным и серьезным, но уже не таким суровым, – еще хочу у неё оформление для книги заказать. Как раз допишу скоро.

Их разговор перешел на тему о писательстве, книгах и издательствах. В один момент Серебряков, явившийся с дочкой на руках, сел напротив Узербацкой со словами:

– Опять свои скучные рукописи обсуждаете. Лучше бы помогли мне с этой проказницей.

Девочка сидела на коленях у отца и пыталась сбежать, словно заключенная в клетку птичка.