– Да, был и есть. Ограбить меня хочешь?

– И ограблю, только с целью, чтобы ты лучше относилась к своей личной жизни. Николай же не знает многое о тебе и делает вывод, что тебя нужно спасти, как бедную овечку, а ты вон какая… Как же это… Бизнес-леди, вот! Ладно ты еще тушь купила и глаза начала красить – это радует.

– Люб, ты всегда тратила деньги не задумываясь. Помню, когда мы еще в общежитии жили, ты всю стипендию спустила на кожаные сапоги. Девчонки тебе еще тогда сказали: «Ну и ешь свои сапоги!».

– Как же хорошо, что среди них была ты, Надя. Твою жареную картошку и пирожки с капустой я никогда не забуду!

– Ничего не изменилось с того времени: ты такая же транжира.

– А ты жадина.

– Говорят, противоположности притягиваются.

Повисла пауза. Обе отпили чай, а после Люба заговорила:

– Леопардовое платье купила вчера.

Надежда закатила глаза, но тем не менее поинтересовалась:

– Облегающее?

– Ага, – довольно ответила Люба.

– Еще с подвязочками на разрезах. Ну просто отпад! К ним еще красные босоножки можно присмотреть. Одолжить тебе могу. Будешь своего Коленьку завлекать.

– Вот еще. Мы с ним вообще просто друзья.

– Какая может быть дружба между мужчиной и женщиной, Надя! В твоей умной книжке и то сказано, что мы, женщины и мужчины, притягиваемся друг к другу.

– Ты про книгу Андрея Бояркина? Так это он писал про наши биологические потребности, мол как у животных, но мы-то существа социальные и можем сдерживаться.

– Ай, да ну тебя! Вот показала бы мне этого своего Николая, я бы сразу поняла, кто он и что. А так, тьфу, ничего не поймешь!

– Нет у меня фотографий его. Только знаю, что журналистом работает и разведен он. Он рассказал, что застал свою жену с другим мужчиной и всё.

– Кошмар какой. Вот ты бы вместо того, чтобы книжки про расставания покупать и мучать себя лишний раз, лучше бы телевизор купила! Там как раз Андрей Бояркин недавно интервью давал со своей клиники, говорил что-то про Посла из Нидерландов, типа этот Барурер какой-то у него теперь на сеансы ходит.

– Пока мне не до телевизоров… Мне теперь надо этого Барурера принимать у себя в студии. Мне Николай записку передал в букете.

– Ну-ка дай взглянуть.

Люба взяла записку из рук подруги и прочла.

– А он-то откуда знает, что к тебе посол собрался?

– Он же журналист, может, по связям узнал, может, сам лично говорил с ним, пока у Андрея Бояркина интервью брал. Не знаю, но как хорошо, что предупредил. А то у меня, видишь, как не прибрано бывает после занятий.

– А почему именно к тебе едет посол?

– Наверное, Николай порекомендовал меня как знающего специалиста в живописи. Это, конечно, мое предположение, но как еще?

– Думаю, пока не увижу твоего Колю, ничего сказать не смогу. Правильно сделал, что предупредил, а то бы действительно бегала здесь перед послом с веником и тряпкой. И вообще, ты бы детишек-то к труду приучала тоже, а не только кисточкой по холсту водить.

– Это уж не моя обязанность им морали о чистоте читать, хотя сама я ненавижу, когда грязно.

Надежда сама не ожидала, что за их чаепитием пройдет столько времени – на часах половина седьмого. Через полчаса уедет последняя возможность добраться домой. К счастью, обе подруги хорошо приноровились к подобным ситуациям еще в студенческие годы, и минут через двадцать оказались уже на станции метро.

– Какие у вас планы на вечер, Андрей Владимирович? – поинтересовался Серебряков, входя в личный кабинет доктора.

Андрей стоял возле зеркала, висевшего напротив входной двери, и, не отвлекаясь от причесывания своих черных волос под идеальный градус, он отвечал:

– Открыть в себе Сократа и убрать всю дурь и гнусь.

– Вот это правильно! А то, вот, посмотрите.

Серебряков хлопнул большой пачкой писем по столу, а сам вытянулся, как струна.

– Сегодня опять получил столько благодарностей, хоть ушами ешь.

Андрей повернулся и сделал такую кислую мину, что Серебряков растерянно пояснил:

– Ну в смысле, опять пациентки достают.

Лучше бы он не говорил об этом, ибо Бояркин любил читать лекции и давать рекомендации не только своим пациентам, но и злоупотреблял такой возможностью, чтобы проделывать то же самое с коллегами и подчиненными.

– Садитесь, товарищ Серебряков. Нет, вы садитесь. Вы же пришли ко мне с письмами, а значит, пришли по делу. – Он посмотрел на ручные часы и улыбнулся. – У нас как раз есть время. Пациентов у нас не наблюдается. Я все ваше расписание знаю, поэтому оставайтесь у меня на обед.

Серебряков скрестил руки на груди, сел на стул напротив своего шефа и тяжело протяжно вздохнул, готовясь принимать нравоучение о том, что их профессиональный долг – лечить пациентов, а не влюблять их в себя. В чем был виноват товарищ Серебряков, если к нему сами приходили эти женщины под полтинник и возносили его на уровень своего Спасителя? Сам доктор Серебряков добр и отзывчив, выражался зачастую бытовыми фразами, чем выделялся на фоне своих коллег, которые применяли «уместные» изречения. Одна из пациенток наладила ходить к нему с гостинцами – а он и не против поесть вкусных пирогов с картошкой. Другая, ну совсем еще студентка, неправильно его поняла, когда он выразился, что ей нужно найти опору в жизни – и она без памяти нашла опору в нем. Теперь хотя бы у нее есть мотивация жить, а то если перестанет принимать антидепрессанты и надеяться на отношения с доктором, то окончательно сведет себя в могилу. Еще одна представительница прекрасного пола, потерявшая своего мужа (он разбился в аварии), пришла к доктору на второй сеанс и заявила: «Вы так похожи на моего мужа!». Это и принудило её к «благодарственному письму», которое в ряде других лежало на столе и своим видом показывало, какой эффект производит на своих пациенток доктор Серебряков.

– Если хотите, можете меня направить в отделение, где поменьше женщин.

– Как же я вас перенаправлю? К вам, что, как к урологу, на прием будут ходить? Нет уж, учитесь объяснять своим пациентам, что вы лишь доктор, а не якорь, за который надо хвататься. Научите их искать опору и мотивацию в самих себе, пусть заглянут в себя и поймут, что жизнь после разводов, потерь и расставаний продолжается. И вообще, вы бы все эти вопросы оставляли в своем кабинете и не выносили их сюда.

– А как же… Ну, они же продолжат ходить.

– Выписали рецепт лекарства, и пусть идут себе. Вы провели сеанс, не соблазнились на вкусные пряности и подарки и деликатно отпустили этих бедных женщин из своего кабинета. Пусть не думают, что одной влюбленностью они зачеркнут все свои проблемы. Отказывайте им во всем, что не касается вашей помощи. Вы как врач обязаны их направлять к самостоятельному решению их проблем, а не становиться самим решением.

В кабинет вошла Узербацкая с весьма встревоженным лицом. Волосы её слегка растрепаны (явное последствие ношения шапки), а воротник белой рубашки небрежно поднят.

– Извините, Андрей Владимирович. Такси задержалось, опоздала.

– Ничего страшного, утром у вас пациентов все равно нет.

– А вы чего здесь, Александр Дмитриевич? Чай пришли выпить?

– Какой уж там чай с нашими беспокойными пациентами.

– Екатерина Владимировна, садитесь. У нас здесь, как раз очень увлекательный разговор ведется, – сказал Андрей и сам сел за свое рабочее место.

Узербацкая пододвинула стул, поправила воротник и юбку-карандаш, села напротив Серебрякова.

– У Веры в администрации опять букеты оставляют, – начал Серебряков.

– К вам один тут зачастил. Как же его по фамилии-то?

– Ах, это же Михаил Лукин. Он хороший человек, но опять направил свои чувства не туда. Букеты, конечно, красивые…

– По-моему, придется нам цветочный магазин здесь открывать, Екатерина Владимировна. Вы же прекрасно понимаете, что подобные знаки внимания не должны затрагивать вашу профессиональную нишу. Все отношения оставляйте за пределами клиники.