Гости понемногу покидали студию, оставляя за собой лишь наслеженный пол в коридоре и помесь духов. Посол еще минут десять поговорил с доктором, а после они оба вышли на улицу.
Надежда держалась доброжелательной хозяйки студии до самого последнего гостя, ну а потом она опустилась в кресло в приемной и закрыла лицо руками.
Андрей стоял на тротуаре и взглядом провожал отъезжающие машины. Вскоре уехала вся делегация
– Док, все уже готово! Едем? – спросил его шофер, открывая пассажирскую дверь. В салоне кабриолета сидел товарищ Нестеркин со стопкой документов, порученных ему доктором.
– Дим, подожди. Мне надо еще кое-что сделать там. Сейчас вернусь.
Андрей пропал в дверях студии.
Водитель недовольно сел за руль и пробормотал что-то, а потом спросил:
– Чего это с ним такое?
– Это любовь, Димас, – отвечал Нестеркин.
– Да ну, чтобы наш шеф за кем-то приударил?
– Я никогда не видел его таким. Как к нему в помощники нанялся, так постоянно и видел его уставшим каким-то, а тщас такой иноргичный стал.
– Сам психов лечит, а сам как сумасшедший бегает за этой пигалицей.
– Его можно понять, после развода ни с кем ни гу-гу, а тут вишь, художница попалась.
– А я то все думал, где он по выходным пропадает? Обычно по выходным в бильярд ходили, а тут он «занят» стал вдруг.
– Это вот он сюда, походу, и мотался. И еще без охраны ведь. Точно с ума сбрендил.
– И чего это он в ней нашел? Коротышка и пучеглазая такая, а еще и с амбициями, будто супермодель. Не в моем вкусе такие выскочки. Мне высокие нравятся, чтобы ноги длинные были, чтобы разглядывать можно было. Красота!
Дима говорил со сладострастием в голосе, от которого может стать противно.
– Да, не стал бы он сюда мотаться, если бы это было не серьезно, – рассуждал Нестеркин. – Любую свою пациентку бы смог заполучить, или даже вот, нашу секретаршу – хорошенькая она.
– О, да, Вера прямо сок, у неё такие аппетитные формы…
И пошел разговор о женских достоинствах, который я вынуждена прервать, поскольку Андрей обнаружил Надежду совсем уж какой-то расстроенной. Она стояла к нему спиной и разглядывала улицу, на которой велась своя жизнь между автомобилями и прохожими. Доктор убедился, что их никто не мог бы подслушать, приблизился к Наде и уже хотел заговорить, как она обернулась со словами:
– Не надо, не подходите ко мне.
Как бледно ее лицо! Она ломает руки и опустила взгляд, чтобы не заплакать.
– Вы злитесь на меня? Ну, разумеется. Выскажитесь, мы должны выяснить это сейчас и здесь, чтобы наша дружба не сломалась.
– Зачем? Чтобы вы мне посоветовали потом вашу психотерапию? Вы гадкий, напыщенный лжец, который пытался сделать меня своей очередной пациенткой.
– Как раз наоборот, я…
– Молчите! – голос ее дрогнул, вот-вот бы покатились слезы, но она глубоко вздохнула и продолжила:
– Вы достаточно навешали мне лапши на уши. Неужели, вы думали, что я никогда не узнала бы о вашей настоящей жизни? Вы всегда бегали бы ко мне под именем своего помощника и делали вид, будто вы никак не связаны с доктором Бояркиным? Вы мало того лжец, так еще и очень высокомерный и наглый!
В этот момент ей захотелось забыть всю нежность, заботу и доброту, которую она успела возродить в сердце к этому человеку, но уже слишком поздно. Она наконец-то взглянула на него – он выглядел собранным и по обыкновению сдержанным.
– Уходите, доктор, – она обняла себя за плечи и отвернулась к букету.
– Я был готов к более серьезной истерике. Отчего же так сдержанно и сухо? Вы ведь эмоциональнее, чем пытаетесь казаться.
Трогая бархатные бутоны, Надежда хранила молчание, которое явилось самым тяжким испытанием для Андрея.
– Ну что такого в том, что я назвался другим именем? Разве это великая трагедия? Я соврал вам, чтобы между нами не возникло никаких барьеров. Да, лучше бы я сказал правду, и вы бы, подметив мой статус, стали бы принижать себя. Я желал найти ту, которая была бы со мной на равных. Я открыл вам правду, какой я есть в жизни, и на удивление – вы не отвернулись от меня, не назвали меня скучным и нудным. Я интересовался вами, а вы мной – мы общались на равных, как два путника, желающих вместе проходить жизненный путь, делясь впечатлениями и эмоциями друг с другом. Вы понимали меня, а я вас.
Прекрасно, что вы стали красиво подбирать наряды, красить глаза и пользоваться разными заколками – вы стали намного ярче, и я рад, что встретил вас. Если бы я представился Андреем Бояркиным сразу, то весь мой настоящий человечный образ пропал. Вы бы каждое мое слово и действие оправдывали, ссылаясь на то, что я же психотерапевт и мне виднее.
По лицу Надежды видно, что слова Андрея затронули ее, она немного успокоилась и изредка, но поглядывала на собеседника.
– Очень много всего произошло сегодня, и вам мой совет – отдохните мыслями.
– Да, мне надо подумать… Но вы соврали мне один раз, а потом соврете второй, третий…
– С вами я забывал свое чувство профессионального долга. Иной раз я, конечно, рассуждал на темы психологии, но только для того, чтобы узнать вас поближе.
Она вновь посмотрела на него, и сиплым голосом ответила:
– Я вам не верю.
– Ладно… но все же скажите, я могу быть уверен в нашей дружбе?
Надя молчала, вновь испытывая его терпение; она знала ответ с первой секунды, как был задан вопрос, но пытка продолжалась. Ее взгляд, как ему тогда показалось, полный сухости и холода, был невыносим, поэтому он решил встать к ней еще ближе. Она вытянула руку перед собой, но это не помогло – ее ладонь уперлась ему в грудь; его распахнутые руки готовы заключить ее в согревающие объятия, но она громко заявила:
– Я вам не верю!
Андрей опустил руки, голова его склонилась, а глаза искали ласкового взгляда. Надежда почувствовала тяжелое дыхание на своих волосах и заглянула ему в лицо.
Как ей быть? Поддаться искушению своих чувств или взять над ними верх? Если она выберет первое, то даст понять, что ее можно обманывать и дальше, пользоваться ею как захочется; но если она выберет второе – что более разумно – то преподаст ему урок, как не нужно с ней обходиться. Она не даст ему ответа сегодня, но если то, что он сказал ей – правда, и он действительно хотел избежать социального барьера, не думая о ней как об очередном объекте своих желаний, то он добьется ее прощения, но сейчас – все бесполезно. Его глаза блестят самой глубокой надеждой, но он покорно сдерживается, не желая больше оправдывать свой поступок. Ладонь девушки по-прежнему на его груди, и она слышит сбивчивое дыхание и даже иной раз ощущается стук сердца. Его лицо прямо перед ней – так близко и отчетливо она видит его притягательные суровые черты – она слышит его и чувствует, но не может допустить еще одного предательства, не может допустить, чтобы между ними действительно встал социальный барьер, и она простила его только потому, что он знаменитый психотерапевт.
– Андрей, я подумаю. Хорошо? – тихо-тихо произнесла она.
Надя будто вырвала этими словами Андрея из какого-то мира забытья, и он спокойно ответил:
– В таком случае, до свидания, Надежда.
На улице уже во всю пиликала машина, Андрей быстро и молча покинул студию.
– Ну где он там? – теряя терпение, спрашивал Дима, который уже беспрерывно нажимал на сигнал автомобиля.
– Тише ты! – отозвался Нестеркин, увидев доктора в дверях студии.
– Явился голубок, – усмехнулся шофер, открывая переднюю пассажирскую дверь.
– Доктор, мы вас уже совсем заждались, – заявлял Дима, который по всей видимости успел соскучиться по выговорам.
Доктор сел в машину, улыбнулся и ответил:
– Да что там, будете ждать еще больше сейчас. Едем в консульство!
К слову, там доктор обещал провести лекцию про правильные принципы планирования, поэтому его помощникам придется приютиться на долгое время в каком-нибудь теплом заведении, иначе они окоченеют, сидя в кабриолете.
День близился к вечеру. На улице потихоньку зажигались огни фонарей, а красочные вывески уютных баров и стильных ресторанов переливались разноцветными лампочками, весело приглашая зайти. Стоя в своем кабинете перед зеркалом, Надежда смывала с себя макияж. Слезы подступали к ней с новой силой, а она тщетно пыталась их побороть. Она позволяла всем скопившимся в один комок эмоциям беспрерывно выходить наружу. Никто не слышал ее и не видел – она одна в своей студии. Здравые мысли пока вновь не навестили ее, поэтому она упивалась горечью и слезами. Но вот она берет свой рабочий фартук, потуже завязывает его и идет в рисовальную комнату.
