Серена Калверсток не могла остаться равнодушной к явной враждебности своего бывшего обожателя.

– Прошу меня извинить, Джульет, боюсь, я слишком задержалась, – сказала она, натягивая небесно-голубые перчатки, которые были одного цвета с огромным плюмажем на ее шляпе. – У меня назначены встречи. Не будешь ли ты столь любезна вызвать мою служанку?

– Миледи, позвольте мне. – Кэри бросился через всю комнату, чтобы дернуть шнурок звонка.

– Подожди, Серена, – попросила Джульет. – Я еще не сказала ему самое интересное. Кэри, ты будешь играть Себастьяна, брата Виолы. Это очень маленькая роль, всего пятьдесят строк. Кто лучше сыграет роль моего брата, чем настоящий брат? Скажи, что согласен. И не забудь, что в конце Себастьян и Оливия влюбляются друг в друга. Конечно, ты легко сыграешь эту роль, если Серена согласится сыграть свою.

– Полагаю, мы уже отыграли свои роли, Джульет, и я не хочу повторять этот спектакль.

– Пожалуйста, извините меня, – выдохнула Серена, вскочив со стула. Ее бледность сменилась ярким румянцем, который определенно диссонировал с голубым ансамблем.

Джульет бросилась за подругой. Кэри невозмутимо закрыл дверь за девушками и сел на ближайший стул. Герцог тоже сел. Оба молчали.

– Послушайте, старина, – наконец сказал Кэри. – Не могу ли я попросить вас об одолжении?

Джеффри Амблер выглядел смущенным. За прошедшие одиннадцать месяцев слишком многие просили одолжения у нового герцога Окленда. Затем Джеффри напомнил себе, что перед ним брат Джульет, который имел на это право.

– Конечно. Хоть полкоролевства, вернее, полгерцогства.

– Должен предупредить, что это еще не окончательное решение, – осторожно произнес Кэри. – Но я хотел бы просить вас купить у меня гнедых, если до этого дойдет. Я знаю, у вас есть серые, но Джули нужно иметь собственный выезд. Я не считаю возможным продавать их кому-то другому, и вы знаете им цену.

Герцог выпрямился.

– Вы хотите продать ваших гнедых? Вы шутите. Кэри Уэйборн без своих гнедых, как… все равно что… – Его светлость пытался найти подходящее сравнение для такого беспрецедентного происшествия, но Шекспиром герцог не был.

– Все равно что Кэри Уэйборн без своих тестикул, – подсказал его будущий шурин, подтвердив, что и он тоже далеко не Шекспир. – Я надеюсь, что до этого не дойдет, но в случае необходимости могу я рассчитывать, что вы купите их?

– Если вам нужны деньги, старина…

– Прошу вас, не стоит продолжать. Я благодарен вам за предложение, но я не могу его принять. Раз бедственное состояние поместья – всецело моя вина, значит, и вся ответственность лежит на мне. Надеюсь, я сумею привести его в порядок. А если нет… могу я рассчитывать на вас?

– Да, – серьезно ответил герцог. – Конечно.

– Не говорите Джульет о нашем разговоре. Она сразу начнет подсылать ко мне горбатых наследниц, а я не собираюсь жениться на банковском счете.

Закончив это щекотливое дело, Кэри поднялся к тетушке леди Элкинс, чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.

Когда после игры в пикет со старой леди он вернулся в салон, Джульет, разливавшая чай, встретила его, словно ангел мщения.

– Как ты мог быть таким безобразно жестоким к Серене? – грозно спросила она. – Ведь я помню время, когда ты хотел на ней жениться.

Кэри покраснел.

– А я помню время, когда ты настойчиво меня отговаривала! Теперь, похоже, ты у нее в руках. Я б не пришел в дом тетушки, если бы знал, что она здесь. Я не видел на улице ее экипаж.

– Да, она пришла со служанкой, – объяснила Джульет. – Я хочу, чтобы ты простил ее, Кэри. Если б ты знал, как поступил с ней Хорас, ты наверняка пожалел бы ее. Семь лет тайного обручения, и потом он ее бросает. Я считаю это бесчестным.

– Как бы он ни поступил с ней, так ей и надо, – ответил Кэри. – Она знала, насколько я ослеплен ее красотой, и позволяла мне, как дураку, волочиться за ней, хотя обручилась с моим кузеном. Она не заслуживает жалости.

– Но Хорас больше виноват, – доказывала сестра. – Он доводил Серену до безумия своей холодностью и презрением, пока не вынудил ее освободить его от всех обязательств. Вчера он шел ей навстречу по Бонд-стрит, а когда увидел Серену, сразу перебежал на другую сторону, притворившись, что не заметил ее. Тебе не следовало быть с ней таким жестоким.

– Да, – согласился Кэри.

– Хорас дурак, – сказал герцог. – Если принц-регент дал ему проклятую табакерку, это еще не значит, что каждый в Лондоне обязан видеть ее по три раза на дню. Кто-нибудь должен просто отобрать ее и швырнуть в Темзу.

– Джинджер прав, – сказала Джульет. – Табакерка – единственная вещь на свете, которую он действительно любит. Хорас без табакерки… Да, это все равно что Кэри без гнедых.

– О чем ты говоришь? – воскликнул герцог, пораженный ее прозорливостью. – Что за глупость! Кэри без своих гнедых! Никогда в жизни не слышал подобного вздора.

– Ты не можешь обвинять во всем только Хораса, – быстро сказал Кэри. – Пусть он и напыщенный дурак, но ведь не он заставил ее светлость флиртовать со мной, если она уже была обручена с другим. Когда я вспоминаю, как она водила меня за нос, я готов бросить ее в Темзу. Почему ты не попросишь кузена Хораса играть Себастьяна, раз она согласна взять роль Оливии?

– Хорас ее не заслуживает, – возразила Джульет.

– Ладно, обезьянка, пусть я рискую показаться тщеславным, Серена не заслуживает меня.

– Таковы мужчины! – презрительно фыркнула сестра. – Вы любите до первого серьезного испытания вашей преданности, а затем все это выплескиваете из окна вместе с грязной водой после бритья.

– «Любовь – над бурей поднятый маяк, – привел неожиданный аргумент герцог Окленд, – не меркнущий во мраке и тумане».

Взяв своего лорда за руку, Джульет продолжила вместе с ним:

– «Любовь – звезда, которою моряк определяет место в океане».[2]

– Тьфу, – сказал Кэри, раздраженный елейным тоном сестры.

– Джинджер по-настоящему играет Шекспира, – заметила Джульет, светясь от гордости и на время забыв, что недовольна братом.

– Для самозащиты, – объяснил герцог. – Она мне постоянно его цитирует.

– И теперь вы превратились в домашний театр.

– Нет, в самый настоящий, – поправила брата Джульет. – Угадай, кто будет играть Мальволио? Когда ты узнаешь, кого я нашла, ты сразу захочешь приехать домой на Рождество.

– Ты же не вовлекла нашего брата в свой неразумный план? – с ужасом спросил Кэри.

– Нет. Бенедикт слишком консервативный. Он даже не разрешил нам использовать для театра библиотеку в Уэйборн-Холле. Мы вынуждены ограничиться Сильверкомбом. Нет, это не Бенедикт. Ты и за сто лет не угадаешь, кто это.

Кэри улыбнулся:

– В таком случае, обезьянка, лучше скажи мне сама.

– Мистер Рурк! – Джульет больше не могла скрывать торжества. – Лорд Рейвеншоу старался привлечь его в свой домашний театр, но кому захочется провести Рождество в Корнуолле! – Брат непонимающе смотрел на нее. – Ну, Кэри! Это актер! Мистер Дэвид Рурк. Ты помнишь его. В прошлом году он играл Шейлока.

– Ах да. Мне казалось, ты его ненавидела. Ведь это он сбежал с твоей горничной?

– Все уже прощены, – сказала Джульет. – Он вернул мне Фифи, и теперь мои волосы причесаны лучше прежнего, хотя вы, мужчины, этого не замечаете.

– Этот Рурк стоит мне целое состояние, – вмешался герцог. – Комнаты в Олбани. Личный парикмахер. Открытые счета у мистера Уэстона и мистера Хоуби. Недурно для ирландца!

– Понимаю, – сказал Кэри. Его счета у знаменитого портного и обувщика были закрыты. – Но боюсь, даже мистер Рурк не сможет заманить меня в Суррей на Рождество. Я буду в Танглвуде.

– Ты же всегда приезжаешь домой на Рождество! – возмутилась Джульет. – Кроме одного года, когда ты спятил и записался в армию. Мы были очень сердиты на тебя.

– Мои арендаторы и соседи ожидают, что я устрою для них рождественский, а потом и новогодний бал. Не говоря уже об угощении к Дню святого Стефана.