— Мама! — Кеша едва сдерживался, чтобы не зарядить с ноги.

— А ты что, волчонок, зубы показываешь? А не боишься, что зубы-то вырвут?

— Оставь маму в покое!

— А то что?

— Папа!

На кухню, отодвигая Кешу, входила Агния.

— Что папа!

— Надо поговорить! — Она воинственно смотрела на отца. И на маму глянула требовательно, взглядом указав на выход.

— Лида, иди!

Она обращалась к ней по имени, но мама воспринимала это как должное. Типичная жертва обстоятельств. Или просто жертва. Терпила. Но это была его, Кеши, мать.

Агния выставила за дверь и Кешу, а сама закрылась на кухне с отцом. Бородулин ее побаивался, отругать мог только за дело, если позже положенного вернется, «двойку» получит или даже школу прогуляет, случалось и такое. По пустякам он Агнию не трогал, да она и не позволяла. И сама могла устроить отцу взбучку.

— Мама, не позволяй себя унижать! — сказал Кеша, кивком указав на закрытую дверь.

— Эдуард Васильевич не виноват! — зашептала она, чуть не умоляюще глядя на сына.

И не за себя она сейчас просила, а за мужа, которому как нечего делать попрекнуть ее куском хлеба.

— В чем ты виновата? В том, что замуж за него вышла?

— В том, что про Леню не сказала.

— Про какого Леню?

— Да был у меня… замуж звал, — мама отвела в сторону глаза. — Его за хулиганство посадили, с ножом на людей бросался, шесть лет дали. А теперь он вернулся, узнал, где я, с кем… Приходил, угрожал. Мне угрожал, Эдуарду Васильевичу… Такой стыд, сынок, такой стыд!

Маму, похоже, больше волновало, как она выглядит в глазах Бородулина, собственная безопасность на заднем плане, а ведь баклан Леня мог ее и убить, если на людей с ножом бросался. А может, и на нее.

Деревянный дом за покосившимся забором, борщевик пышным цветом во дворе цветет, дверь открыта, в сенях ведро перевернутое, вода на полу. В доме кто-то играл на гитаре, скрипела кровать, спертый запах дешевого табака.

В горнице полный бардак, на столе водка, закуска, один, без майки, бритый наголо, бренчит на гитаре, другой, патлатый, со спущенными штанами лежит на бабе, двигая тощим прыщавым задом. Кеша скривился, глядя на шлюху, которую ничуть не смущал гитарист. Она не стонала, лежала на спине с раздвинутыми ногами и тупо смотрела куда-то в потолок. Удовольствия не получала, но трахали ее как последнюю суку. И гитарист сейчас присоединится, если Кеша его не остановит.

А он должен остановить бритого под ноль, который по всем приметам подходил под описание Лени. Уголовной внешности, утиный нос, татуировка на плече — нож в руке с кандалами на запястье. Возможно, в этом вертепе на этой же кровати среди дерьма лежала и его мать, один бренчал на гитаре, другой наяривал на ней. Да и не возможно, а все так и было. Эта мысль взбесила Кешу.

— Эй, пацан!

Леня вскочил, отбрасывая гитару, но Кеша ударил его ногой, хорошо зарядил, смачно, мужик навалился на стол и грохнулся на пол вместе с ним. А его дружок продолжал двигать задом, как будто ничего и не случилось. И баба не всполошилась, просто удивленно посмотрела на Кешу. Да, он подкачался, плечи стали шире, бицепсы худо-бедно на руках перекатываются, но все-таки он слишком молодой для Лени, соплей по сравнению с ним смотрится. А как ударил!.. А еще Леня мог ответить, не сейчас, чуть позже, и тогда Кеша пожалеет, что на свет родился.

Но все не так просто для Лени, Кеша не один, с ним его друзья, они уже заполняют дом. Коля хватает патлатого за волосы, за штаны, стаскивает с бабы. А Феликс с Жорой хватают Леню, усаживают его на пол.

— Ты Леня? — нависая, спросил Кеша.

— Ну я! Тебе чего, пацан?

Леня знал, от кого получил по соплям, но Кеша почему-то пугал его меньше, чем Феликс с Жорой. Парни реально здоровые, да и не юные уже. И Коля с Димой устрашали своим видом не меньше. Кеша — глиста в скафандре по сравнению с ними, особенно со всеми вместе.

— Зачем на маму наехал, козел?

— На твою маму?

— Ты к люберам заехал, урод! — скривился Феликс. — На что ты рассчитывал, а? Думал, можешь на людей безнаказанно наезжать?.. Ты покойник, урод! Ты покойник, понимаешь?

— Эй, пацаны, вы чего? — Леня глянул на своего дружка, который стоял, согнувшись вдвое — после удара в живот.

Он не мог прийти Лене на помощь при всем желании.

Баба так и лежала на кровати, раздвинув ноги, глаза пустые, смотрят в потолок. Полнейшая апатия ко всему, даже юбку одернуть лень. Возможно, она ждала очередного партнера… Кеша стал успокаиваться, глянув на нее. Нет, мама себе такого позволить не могла. Она ангел по сравнению с этой оторвой, именно поэтому Леня и пытается ее вернуть. И его можно понять. Но не простить.

— Еще раз сунешься к моей маме, я тебя убью!

Кеша грозно возвышался над поверженным бакланом. И ни одна черточка не дрогнет на лице, если этот урод вдруг назовется его отцом. По возрасту он годится, а по факту нет. Мама уверяла, что сошлась с Леней лет десять назад, никак не раньше. Да и не признает он отца, если тот вдруг объявится. Это мать он может простить, а отца нет. Какое может быть снисхождение к человеку, который даже знать о сыне ничего не хочет.

— Лидка — твоя мама? — скривился Леня.

Кеша резко опустился на колено и врубил ему кулаком в грудь, да так, что ребра ухнули. У мужика дыхание остановилось, а может, и сердце. Через несколько секунд он смог вдохнуть, боль ушла, но страх остался. Он смотрел на Кешу так, как будто побывал на том свете, там, куда возвращаться не хотелось.

— Не Лидка, а Лидия Петровна, понял?

— Да я-то понял… — ухмыльнулся Леня.

— Значит, не все понял! — Феликс схватил его за голову и потянул ее вверх с такой силой, как будто собирался оторвать. — Мы — Люберцы, понял? Мы своих не бросаем! Тронешь Кешку, тронешь его мать, будешь иметь дело со мной. Со всеми! Ты понимаешь, гнида?

— Все, все понял!

От боли и унижения у Лени на глазах выступили слезы, но Кеше ничуть его не жаль. Эта мразь посмела прийти к маме, угрожать расправой и ей, и Бородулину, отцу Агнии.

Коля поддержал Кешу без разговоров, Феликс немного подумал, но сказал твердо, таких уродов нужно наказывать. И Жора с Димой согласились поучаствовать. Отшельнику договорились ничего не рассказывать, все могли попасть под его горячую руку — по очереди, на ринге. Мама не хотела говорить адрес, но Кеша настаивал, а отказать она не могла, потому что слабохарактерная. Но так теперь у нее есть мужчина, который может компенсировать этот недостаток.

Леню закошмарили, что называется, под завязку, он пообещал не трогать маму, но Феликс ему не поверил.

— Это сейчас Леня такой расквашенный, а потом бычить начнет, — уже в машине сказал он. — На рога встанет и снова на твою матушку попрет!

— Не знаю, мне кажется, он все понял, — пожал плечами Коля.

— Понял, — кивнул Феликс. — Потому что силу нашу почувствовал, поэтому и понял. А силу потеряем, увидишь, сразу же припрется!

— Почему это мы силу потеряем? — нахмурился Кеша.

Ему совсем не хотелось, чтобы их контора сдулась и размазалась по стенке. И свою силу он чувствовать хотел, и мощь дружеского плеча.

— Почему? Да потому что нам с Колькой в армию весной. А Димке осенью, да, Димон?.. Мы уйдем, кто останется? Отшельник, Бобыль? Так им твои, Кеша, проблемы не впали! То нельзя, это нельзя… А мир меняется, цеховики в кооператоры подались, совсем страх потеряли, в открытую шмотье толкают… А частные рестораны? Слышали, на Кропоткинской кабак открылся? А мы что, лысые?

— Тоже кабак открыть хочешь? — фыркнул Коля.

— На какие шиши?.. Шиши поднять надо!.. «Крестного отца» смотрел? Как они там деньги поднимали? Сначала данью всех обложили, потом уже свои рестораны, казино. Там у них все четко!

— Мы же не в Америке?

— Ну да и менты у нас ну очень суровые… Фигня! И наших ментов покупать можно!

— Ментов покупать можно? Ну ты разогнался!

— Еще не разогнался, брат!.. Когда мы, братва, разгонимся, нас хрен чем остановишь! Бабло лопатой грести будем!.. Слыхали, «девятка» выходит? Та же «восьмера», только четыре двери…