Она чувствовала, что в голосе появляются визгливые нотки, но, взглянув на часы, поняла, что ей надо немедленно уходить. Она не может себе позволить опоздать. Сегодня – судный день. Сегодня она узнает, умрет Джорджия или останется жить. Если она умрет, то ей останется отснять лишь одну сцену из воспоминаний Тони. С другой стороны, если она будет жить, ей сразу же придется включиться в работу: если ты победил – соответствуй. Вот только в данный момент она чувствовала себя потерпевшей неудачу.

– О Господи, Жан-Клод, мне пора ехать. Если я сегодня опоздаю, у них будет еще больше оснований прикончить меня.

Он не ответил, до Катерин доносился лишь шум воды. У нее на душ времени не осталось. Натягивая джинсы, майку и бейсболку, она вспомнила, что даже не почистила зубы. Она ринулась к умывальнику. Когда она пробегала через спальню, Жан-Клод зашнуровывал начищенные до блеска туфли с таким выражением лица, что сердце ее охватило предчувствие беды.

– Что ты делаешь? – спросила она.

– Ухожу, – холодно ответил он.

– Жан-Клод, не уходи так. Давай поговорим обо всем сегодня вечером.

– Ну уж нет, Катерин. – Тон стал совсем ледяным. – Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Мне все надоело. Ты всего лишь эгоистичная актриса, думающая только о себе, которой плевать откуда повыше на всех и вся, и в первую очередь на наши отношения.

– Но я считала, что у нас все прекрасно. Все было фантастически здорово с самого начала, ты ведь знаешь. – Она почувствовала, что умоляет, и возненавидела себя.

– Пока ты путешествовала, Китти, я тут всерьез призадумался. – Теперь он зашнуровывал другую туфлю. – И я решил, что я, пожалуй, больше тебя не люблю. По сути дела… – Он встал, возвышаясь над ней – внушительный вид в кашемировой водолазке, идеально отутюженных джинсах и красивых туфлях. По сравнению с ним она казалась себе жалкой, кое-как одетой простушкой.

– Мы дошли до конца дороги, Катерин.

– Нет, Жан-Клод, ты не можешь так говорить, просто не можешь.

– Очень даже могу. – Он надел твидовый пиджак, подаренный ею ко дню рождения, и, хмурясь, оглядел себя в зеркале, поправил плечи. – Я слишком долго мирился с твоими истериками, твоими страхами и любовью к себе. Ты не хочешь быть связанной со мной всерьез. Ты не хочешь выходить за меня замуж. Ты отказываешься ездить со мной в Вегас. То ты не хочешь того, то этого. Так позволь мне тебе кое-что сказать, cherie. Мне нужно продолжать жить, и я собираюсь делать это без тебя. Давно пора, радость моя. С'est la fin de l'histoire.[23]

– Но ведь ты говорил, что я – вся твоя жизнь… Ты говорил, что не можешь жить без меня… О Господи, Господи, что на тебя нашло, Жан-Клод?

– Спустился с небес, cherie, спустился с небес, – сказал он, небрежно опустил руку в карман, достал связку ключей, включая ключ от дома на кольце в форме сердца, и спокойно бросил их на кофейный столик.

– Посмотри на меня хорошенько, Катерин, потому что больше ты меня не увидишь. Au'voir, cherie, – сказал он, направляясь к двери. – Но не думай, все было здорово, пока оно было.

Когда Жан-Клод ушел, Катерин рыдала так долго, что глаза опухли и превратились в щелочки. Представить себе невозможно, что он ее бросил. За два месяца они даже ни разу не поссорились. Что же такое произошло в эти две недели, что превратило его в чужого, холодного человека?

– У senora все в порядке? – Послышался осторожный стук в дверь; в голосе Марии звучало искреннее беспокойство. Катерин подавила рыдания.

– Да… спасибо. Со мной все будет нормально, – хрипло прошептала она. – И, Мария, пожалуйста… позвони на студию и скажи… что со мной произошло несчастье… что я, ну, поскользнулась в ванне. Ничего серьезного. Что я приеду, как смогу. И, пожалуйста, принеси мне кофе и компресс со льдом поскорее.

– Слушаюсь, senora.

Катерин осмотрела урон, нанесенный ее лицу за последние два часа, который запечатлеют на пленке для миллионов телезрителей.

– А, блин, – прошипела она, обращаясь к своему расплывшемуся, залитому слезами отражению. – Блин-блин-блин… соберись, идиотка, иначе ты действительно потерпишь кораблекрушение. Он вернется, он должен, он же любит тебя, детка.

После того как Мария приложила компрессы со льдом к распухшим глазам, Катерин умудрилась добраться до студии и дожить до конца дня, но для этого ей потребовалась вся ее сила воли. Ей надо перестать думать о Жан-Клоде. Приехал агент, когда она заканчивала свою последнюю сцену в сериале. Он должен был доставить ее на крайне важное совещание у Гейба. Катерин с ужасом об этом думала.

Они прошли через раскаленную солнцем площадку к офису великого человека и застали Гейба сидящим за столом в одиночестве. Сегодня на нем была черная бейсболка и майка с надписью: «Добро пожаловать в ЛА[24] – Приспосабливайся!». При полной пустоте в голове, на сердце у Катерин было тяжело. Настал решительный момент. Теперь наконец она узнает свою судьбу.

Через час измученная, но довольная актриса и ее агент вернулись в ее гримуборную.

– Ты должна быть в восторге, Китти, – радовался Хал. – Ты взяла их за яйца, душечка. Теперь держись ровно, не делай волну, и мы до конца сезона огребем солидную прибавку.

– Хорошо… это замечательно, Хал. – Катерин сама слышала, как тускло звучит ее голос.

Верно, она победила. Зрители со всех концов Америки забросали канал возмущенными письмами после выхода в эфир эпизода «Кто виноват?». Катерин была женщиной, которую они обожая ненавидели. И ни за что не разрешили бы каналу ее убить. Что бы там ни писали газеты, последнее слово за зрителями, а они души в ней не чаяли.

– Тебя голыми руками не возьмешь, детка, – не унимался Хал. – Просто фантастика, твою мать.

Катерин кивнула, не переставая думать о Жан-Клоде. Да, победила, но все равно внутри пусто, потому что нет у нее никого, кроме Томми и Бренды, с кем она могла бы поделиться своей радостью.

– Если бы не он, – бормотала она, закрывая дверь уборной. – Если бы только мне не был так нужен этот сукин сын.

Неизбежный звонок от матери. Катерин слышала в отдалении голос Опры Уинфри, смешивающей с грязью какую-то неудавшуюся семью.

– Говорила же тебе, будь осторожна, Кит-Кэт. Ты просто не имеешь представления, как обращаться с мужчинами. Полагаю, ты принялась им командовать. Тебе, дорогая, надо научиться позволять своим мужчинам чувствовать себя мужчинами.

Катерин вздохнула. Вера все больше и больше путала ее с Джорджией Скеффингтон.

– Тут в «Тэттлере» написано, что он имел какую-то интрижку с Элеонор. Это правда, Китти, он из-за нее тебя бросил?

– Да нет же. – Катерин почувствовала, что начинает злиться. – Не волнуйся, мама, – попросила она сквозь сжатые зубы. – Я его верну.

В этот момент в комнату вошла Бренда.

– Ты уверена, что хочешь его вернуть? – спросила она, после того как Катерин положила трубку.

– Пошли вы все к черту! – взорвалась Катерин. – Как бы мне хотелось, чтобы вы все не лезли в мою жизнь и позволили мне разобраться самой.

Следующие дни тянулись бессмысленной чередой примерок, съемок по четырнадцать часов в день, рекламных ленчей и ужинов. Внезапно Катерин снова стала общей любимицей, все стремились общаться с ней. Все, кроме одного человека. Катерин велела себе не думать о Жан-Клоде. Мужчине, который занимал ее мысли практически постоянно, чьим мнением она интересовалась даже по пустякам, теперь не разрешалось занимать доминирующее положение в ее голове, хотя он по-прежнему владел ее сердцем.

Тем временем Бренда попыталась выяснить, куда делся Квентин. Старик, похоже, исчез с лица земли. Когда Катерин ему звонила, иногда раз пять в день, всегда его голосом отвечал автоответчик. Более того, оказалось, что он практически единственный друг Жан-Клода в Лос-Анджелесе, то есть единственный, кто может что-то знать о том, куда тот скрылся.