– И тебе не с кем было даже поделиться?

– Потом появился Квентин. Он услышал, как я пою. Я пел в церковном хоре в Ниме, куда мы переехали после смерти брата. Мне тогда было пятнадцать. Он убедил меня, что с моей внешностью и голосом я могу стать вторым Джонни Холидеем. Я уехал из Нима, не сказав ни слова родителям, просто упаковал рюкзак и двинул в Париж. Квентин стал моим импресарио. Я никогда не сообщал родителям о себе, но, полагаю, они меня и не искали.

– Жаль, что ты не рассказал мне этого раньше, Жан-Клод. – Катерин крепко обняла его. – Теперь я все понимаю.

Они вместе смотрели на небо. Начинался дождь, туристы разбежались, и вдалеке слышались раскаты грома. Она взглянула на Жан-Клода, чтобы проверить, как действует на него гроза, но он улыбнулся и еще крепче обнял ее.

– Не волнуйся, cherie, с того самого дня гром и молния меня не тревожат. – Затем, заглянув ей в глаза, он сказал: – Китти, ты единственная женщина, которую я действительно люблю. Одна-единственная, кого я вообще могу любить. Если я иногда бываю не в себе… – Он замолчал. – Пожалуй, «не в себе» не точные слова. Лучше будет сказать, что я становлюсь невыносимым. Китти, пожалуйста, постарайся понять и простить меня, дорогая. Пожалуйста, любовь моя!

Она кивнула; сердце ее наполнилось надеждой.

– Да, мой дорогой, я тебя прощаю. И обещаю, что постараюсь понять.

Китти с энтузиазмом погрузилась в предсъемочную подготовку к сериалу «Все, что блестит». Ее дни были заполнены примерками роскошных костюмов и париков, просмотром французских и английских актеров и актрис и репетициями с режиссером Джо Гаваной.

Джо еще недавно был широко известен съемками острых, жизненных мини-сериалов, но в последнее время телевидение к нему охладело. Он был низеньким, коренастым американцем итальянского происхождения, с гривой спутанных седых волос и неизменной сигарой в зубах. Придумал пригласить его Квентин, несмотря на то, что Гавана в Голливуде впал в немилость после провала его последнего телевизионного фильма. Китти нравился Джо. Она не была уверена, что его бурный и крутой подход годился для фильма, повествующего о далеком прошлом, но, поскольку теперь ее ночи снова были заполнены страстными признаниями Жан-Клода и чувственной демонстрацией этой любви, она старалась над этим не задумываться.

Каждый день она звонила Томми, который настолько прекрасно проводил время с Тоддом в Хамптоне, что не хотел пока ехать в Париж. Катерин была этому рада. Одним поводом для беспокойства меньше. Хотя Томми поклялся ей, что больше не употребляет наркотики, она знала, что в Париже полно искушений. Жизнь на свежем воздухе подходила ему больше, к тому же отец Тодда – мужчина серьезный и с детьми строг. Париж был прекрасен этим ранним летом, а Жан-Клод после своей исповеди стал совсем другим человеком, более нежным и еще сильнее влюбленным в Катерин, чем раньше.

После начала съемок они каждый вечер после ужина собирались в баре «Ритца» с кем-нибудь из съемочной группы, чтобы обсудить события дня. Однажды пришел Джо, причем его обычно взлохмаченные волосы на этот раз вообще стояли дыбом. Бросившись на стул, он швырнул потрепанный сценарий на стол и рявкнул услужливо стоящему официанту:

– Поскорее принесите мне пива. – Потом повернулся к собравшимся: – Этот сценарий – дерьмо.

– Поздновато ты это решил, не так ли? – саркастически заметил Жан-Клод. – Мы уже шесть дней снимаем. Насколько плохо дело?

Джо сделал глоток из бутылки.

– На канале говорят, потребуется уйма работы, и, с их точки зрения, все это никуда не годится. Им плевать, кто его написал, пусть хоть лауреат премии Пулитцера.

– Но у нас больше нет времени копаться со сценарием, – заметила Китти. – В середине сентября я возобновляю съемки в «Скеффингтонах».

– Знаю, знаю, но начальство грозит все прикрыть, если мы быстренько не найдем кого-нибудь, чтобы переделать сценарий, – сообщил Джо. – И кого-нибудь толкового. И он нужен нам сегодня.

– Это невозможно, – окрысился Жан-Клод. – Во-первых, ни одного стоящего автора нам так быстро не достать, и во-вторых, нельзя смириться с простоем всей съемочной группы. Почему нельзя снимать по этому сценарию?

– Потому что нельзя, – огрызнулся Джо. – На канале говорят, что это дерьмо, и считают, что если мы станем по нему снимать, то нам не миновать катастрофы.

– Но это не так, – вмешалась Катерин. – Сценарий замечательный, мы все это знаем.

– Ну, еще бы, – согласился Джо. – Но, к несчастью, ребятки, того парня, что зажег нам зеленый свет, только что уволили, а новый придурок, теперь заведующий мини-сериалами, хочет взять нас за грудки, если мы не модернизируем диалоги так, чтобы они годились для тех, кому меньше двадцати пяти. Трудно поверить, но это так.

– Бред собачий, – заметил Жан-Клод. – Эти мне американцы. Как можно модернизировать Францию восемнадцатого века?

– Да, признаю, задачка не из легких, – согласился Джо. – Но приличный автор может это сделать, и быстро. Если мы вообще хотим, чтобы что-то вышло, нам придется смириться, ребятки.

– А как насчет Стива? – предложила Катерин. – Стива Лея? Он прекрасно умеет переделывать диалоги, к тому же, мне кажется, что он сейчас свободен. Он за сутки все приведет в нужный вид. Стив постоянно этим занимается на телевидении, и его там все обожают. Что скажете?

– Звони ему. – Джо закурил одну из своей ежедневной дюжины сигар. – И пусть летит следующим гребаным рейсом.

Стивен прилетел ближайшим рейсом в Париж, причем сделал это охотно. Он уже два месяца не работал и сходил с ума в пустом доме, где было очень одиноко без Мэнди и девочек. Но еще больше он скучал по Катерин, их совместным шуткам, дружбе, ее красоте. В самой глубине души он знал, что любит ее, возможно, всегда любил и всегда будет любить.

Он встретил её в одном из павильонов студии. Ему показалось, что она никогда не была такой прекрасной. Та напряженность, которую он заметил в ее лице на вечеринке, исчезла. Как сказать, подумал он, возможно, из этого брака что-то еще и получится. Господи, он так на это надеялся, по крайней мере он думал, что надеялся.

Неделю они трудились все вместе, и через десять дней Стивену удалось создать нечто достаточно современное, чтобы телевидение снова дало им добро. Съемки в Париже возобновились 30 июля.

Стивен сунул голову в дверь походной гримерной Катерин.

– Заходи, я уже заканчиваю, – сказала она.

Она сидела перед туалетным столиком в роскошном белом атласном платье в стиле восемнадцатого века, в настоящих драгоценностях и большом высоком белом парике, который локонами падал на плечи. У Стивена перехватило дыхание.

– Пришествие Снежной королевы. Ты вроде в отличном настроении? – Потом мягко добавил: – Я не ошибаюсь?

– Да, спасибо, все теперь выяснено, Я понимаю, что заставляет Жан-Клода иногда так себя вести.

– И что же это такое, ради всего святого?

– Я не могу тебе рассказать, Стив. Когда-нибудь потом. Но мы все уладили. Мне не надо твоей жалости, я хочу лишь, чтобы ты меня понял. – Она вопросительно взглянула на него.

– Твоя взяла. – Он нахмурился. – И откуда это?

– «Сладкоголосая птица юности». – Они улыбнулись друг другу.

– Верно. Ты начинаешь исправляться. – Послышался стук в дверь и помощник режиссера позвал:

– Китти, пора снова за работу. Ты готова? Стивен стиснул ей руку.

– Всего хорошего, детка, у тебя все прекрасно получится, я уверен.

Вместо того чтобы устроить свой офис на студии вместе с остальными режиссерами, Жан-Клод снял маленький номер вниз по коридору от их люкса в гостинице. Там он установил самое совершенное канцелярское оборудование и проводил там все время за компьютером, если только не встречался с Джо Гаваной или не звонил на телестудию или Луи Люпино. Китти почти его не видела, разве что за ужином в каком-нибудь из очаровательных парижских бистро. Всегда находилось много тем для обсуждения, поскольку в фильме были заняты многие ведущие актеры и актрисы Франции и Англии. Главные роли исполняли сэр Джон Гилгуд, Найджел Хоторн и Жан Маре, а Людовика XV играл француз Жерар ле Бланш, причем с тем потрясающим очарованием, которое делало его звездой во Франции вот уже тридцать лет. Теперь ему было слегка за пятьдесят, седина явно закрашена, но годы ничуть не умалили его удивительной сексапильности. Для Катерин, вынужденной четыре года сниматься с ужасным Альбертом Эмори, было приятным разнообразием на этот раз видеть напротив себя такого очаровашку.