— И это все, что мне нужно знать? — уточнил он.

— На данный момент — да, — сказал я.

— Чудесно. Тогда давайте приступим к делу. Это Арнольд, и он говорит, что может нам помочь не хуже Кашпировского.

— Кашпировский — неудачник, случайно оседлавший волну популярности. Сценический гипноз имеет мало общего с искусством, которым я владею, так что я не только не хуже Кашпировского, я лучше него, поскольку являюсь последователем самого Месмера и весьма тщательно изучил все его труды. Я так понимаю, работать будем с вами? — поинтересовался Арнольд, протягивая мне руку.

Рукопожатие у него было твердым и в какой-то момент он даже попытался зажать мою ладонь в тиски, но у него ни черта не получилось. Самоутверждаться за мой счет — это плохая идея.

— Угу, — сказал я. — Со мной.

— Тогда присаживайтесь на этот стул, — сказал он.

Я присел на этот стул, а Петруха вежливо взял Ирину под локоток и проводил ее до дивана, с которого должен был открываться отличный обзор на происходящее. После того, как зрители разместились в зале, Арнольд вытащил из кармана какой-то блестящий медальон на цепочке и принялся раскачивать его перед моим лицом.

Это раздражало.

— Должен сразу предупредить, что я не верю в гипноз, — сказал я.

Арнольд бросил взгляд в сторону заказчика.

— Это может затруднить мою работу, — сказал он.

— Гонорар не повышу, — беззаботно сказал Петруха.

Арнольд вздохнул и снова принялся шатать передо мной свой маятник.

— Сосредоточьтесь на том, что вы видите, — сказал он мне. — Слушайте звуки моего голоса. Ваше дыхание ровно и глубоко…

Строго говоря, этот кабинет принадлежал не Петрухе, а одному из его деловых партнеров, который снимал под офис целое историческое здание в центре Москвы, на Маросейке. В здании было два этажа, и всего один вход, рядом с которым, особо даже не скрываясь, дежурила вооруженная охрана Петрухи.

Молчаливые суровые парни с явно непростым прошлым. Они расположились на улице, они заняли вестибюль, они дежурили у окон и в коридорах на этажах, а обычным офисным сотрудникам предложили пораньше уйти домой. Петруха делал ставку на то, что если информация о том, чем мы здесь занимаемся (может, Арнольд в своих мемуарах о странном случае в его практике на заре карьеры напишет или еще что), просочится в будущее, обычным своим наскоком хронидиверсанты ничего не добьются, а использовать тяжелое оружие или бомбы в центре Москвы они все же не рискнут, опасаясь внести в прошлое слишком уж радикальные изменения.

Впрочем, ребята из основной ветки могли бы на такое пойти, поскольку считали, что у них все схвачено и только мое присутствие им мешает. Но остальные бы точно не рискнули.

Кабинет, в котором мы находились, был обставлен в эклектичной стилистике роскоши девяностых. Натуральная кожа, мебель из каких-то дорогих пород дерева, абсолютно не сочетающиеся с цветом стен картины, гипсовая лепнина на потолке. Дорого-богато, настолько дорого и богато, что у любого нормального дизайнера из моего времени уже бы потекла кровь из глаз…

— Ваши веки тяжелеют…

Вчера Ирина привезла меня к себе. Она жила одна в крохотной однокомнатной квартирке, сразу же уложила меня на единственную кровать и стянула штаны. Не то, чтобы я возражал против подобного развития событий, но был слишком слаб для того, что напрашивалось следующим ходом.

Впрочем, она всего лишь бросила мою одежду в стирку и пообещала заштопать все, что там еще можно было заштопать. А потом мы говорили, очень долго. Она рассказала мне о четырех годах, в течение которых я отсутствовал, а я ей… В общем, тоже много чего рассказал.

Мы вели себя, как хорошие друзья, встретившиеся после очень долгой разлуки, произошедшей не по их вине, а по воле обстоятельств. И если сначала это был очень аккуратный разговор, в ходе которого мы оба пытались избегать острых и потенциально травмирующих тем, то ближе к полуночи, после легкого ужина, приготовленного на скорую руку из остатков нашедшихся в холодильнике продуктов, мы достигли какого-то нового уровня откровенности, словно того разлада между нами и вовсе не существовало.

* * *

Я проснулся от того, что Петруха аккуратно тряс меня за плечо. Арнольд стоял чуть поодаль со смущенным лицом и рассматривал безвкусную лепнину на потолке.

— Я что-нибудь пропустил? — поинтересовался я. — Мы добились результата?

— Пусть специалист нам скажет.

— Пациент абсолютно не гипнабелен, — заявил специалист. — Что я могу сделать, если он не поддается?

— Вчера ты пел мне другую песню, — заметил Петруха. — Что для тебя нет ничего невозможного, и ты сможешь ввести в транс любого.

— Потому что это первый случай в моей обширной практике, — объяснил Арнольд. — Обычно я могу найти ключики к любому человеку, но с такой защитой я сталкиваюсь впервые. Он абсолютно закрыт, и… Это все равно, что лбом в каменную стену долбиться. Никогда с таким не сталкивался.

Похоже, что если он и будет писать мемуары, то этот случай обойдет стороной. Редко кто готов вспоминать о своих неудачах, и особенно этого не любят делать всякие шарлатаны.

— Ладно, спасибо за попытку, — сказал Петруха и протянул Арнольду конверт с деньгами. Довольно тонкий конверт. Полагаю, в случае успеха он был бы гораздо более пухлым. — Счастья, здоровья, удачи во всех начинаниях.

Арнольд убрал конверт во внутренний карман пиджака, даже не взглянув на его содержимое, и удалился с гордо поднятой головой.

— Вообще ничего? — спросил я.

— Ты очень затейливо храпел, — сказала Ирина. — Но это вообще не новость, и я полагаю, что вы рассчитывали на несколько иной результат.

— И, прежде чем мы предоставим шанс следующему кандидату, я хотел бы переговорить с тобой с глазу на глаз, — сказал Петруха.

— Следующему кандидату?

— Ты же не думал, что я не подстрахуюсь от возможных неудач? — сказал Петруха.

— Мне выйти? — поинтересовалась Ирина.

— Нет, это было бы невежливо, — сказал Петруха. — Лучше мы с Чапаем сами выйдем. Ничего такого, обычные мужские разговоры…

— Развлекайтесь, мальчики, — сказала Ирина и принялась перебирать наваленные на журнальном столике свежие выпуски глянцевых журналов для мужчин. Ну, знаете, из тех, где в основном дорогие машины, разнообразное оружие и полуголые женщины, позирующие на фоне этого вот всего. Сомневаюсь, что она найдет там что-то для себя интересное.

Мы вышли в приемную, где дежурили двое Петрухиных боевиков с «калашниковыми» в руках.

— Десять минут, парни, — попросил Петруха. — Потом возвращайтесь на пост.

— Конечно, шеф.

— Это только из-за меня ты на военном положении или еще что-то случилось? — поинтересовался я, когда мы остались вдвоем.

— Это не военное положение, это почти обычная рабочая атмосфера, — вздохнул он. — Успокойся, не только из-за тебя. Конкуренты активизировались, но думаю, что за пару дней я все утрясу.

— Помощь нужна?

— А мне потом их всех хоронить? — сказал Петруха. — Нет, спасибо, сам порешаю.

— Так о чем ты поговорить-то хотел?

— О ней, — Петруха перешел на шепот и ткнул пальцем в сторону покинутого нами кабинета. — Ты вообще думаешь, что делаешь, Чапай? Не мог выбрать более удобный момент, чтобы свою личную жизнь устраивать?

Но суть в том, что никакого другого момента вообще может не быть, так что единственно возможный момент — это сейчас, и Петруха это тоже прекрасно осознавал.

— Я все понимаю, Чапай, — сказал он. — Но на кой черт ты ее в это втягиваешь?

— Ну, во-первых, это произошло случайно, — сказал я. — Во-вторых, она — взрослый человек, и ядерная война у нас одна на всех. А в-третьих, это не совсем твое дело, нет?

— Я вижу, что она вызвалась сама, — сказал Петруха. — Но она-то штатский, в отличие от тебя. Она не может оценивать риски…

— Ой, да ладно, — сказал я. — Любой взрослый здравомыслящий человек умеет оценивать риски.

— Ты подставляешь ее под удар. Ее ведь могут зацепить, даже не ставя перед собой таковой задачи.