— Ты не понимаешь, Гриша, — сказал я. — У меня на спине нарисована мишень, и фигня может начаться в любой момент. Я не хочу подвергать вас лишней опасности, ведь будут стрелять в меня, а могут попасть в вас.
— И кто же, позволь спросить, тебе на спине мишень-то эту нарисовал? — спросил он.
— Это как раз часть той сложной и длинной истории.
— А времени у нас достаточно, — сказал отец Григорий. — Ирина, помнишь, где кухня-то?
— Конечно, Гриш.
— Поставь чайник, — попросил он.
Она кивнула и вышла, а Гриша снова повернулся ко мне.
— Я тебя не знаю, — сказал он, приглушив свой голос раза в три. — И не уверен, что хочу узнавать. Но Ирина — подруга моей жены, и моя тоже, и я не хочу, чтобы ты втравил ее в какие-то неприятности.
Прозвучало это как-то не слишком по-христиански. Довольно угрожающе прозвучало.
— Я тоже не хочу, — напомнил я. — Поэтому мне и нужно уйти.
— Кто тебя преследует?
— Люди, которые могут найти меня где угодно и когда угодно, — сказал я. — И которые уже проделали во мне эти две дырки.
Он покачал головой.
— Ты уходишь от ответа.
— Потому что я не хочу врать, а правде ты не поверишь, — сказал я.
— Ты помнишь, что разговариваешь со священником? Я верю в большого бородатого парня на небесах, так что и твою историю готов услышать.
Да и какого черта?
Хочет услышать историю? Так будет ему история.
— Я из будущего, — сказал я. — И меня преследуют хронодиверсанты из еще более отдаленного будущего.
И я вкратце пересказал ему мою историю, начиная с того самого вечера на пустыре в Люберцах. Пока я говорил, на кухне начал свистеть старомодный чайник, и Ирина вернулась в комнату, неся в руках поднос с чашками и сахарницей. Я улыбнулся ей, но не стал прерываться и, опустив все же некоторые подробности, закончил свой рассказ.
Замолчав, я откинулся на подушку и стал ждать, и ждать мне пришлось довольно долго. Гриша сидел, сжав кулаки, смотрел в стену и переваривал полученную от меня информацию.
Ирина тоже молча ждала его вердикт. Может быть, ради этого она и притащила меня именно сюда, а не отвезла в больницу, пока я был без сознания и не мог бы ей возразить.
— Сдается мне, что ты говоришь правду, — сказал, наконец, отец Григорий. — Или же твоя способность врать превосходит мою способность распознавать ложь, что весьма сомнительно.
— Есть еще вариант, что я верю в то, что я говорю, потому что я сумасшедший, — подсказал я.
Он покачал головой.
— Я по первому образованию психиатр, — при этих словах я бросил быстрый взгляд на Ирину, но та не смутилась и даже не отвела взора. — Конечно, сложно сказать наверняка без более серьезного обследования, но пока впечатление безумца ты на меня не производишь. До тех пор, по крайней мере, пока не пытаешься отсюда уйти.
— Здравомыслие и отвага, — сказал я.
Психиатр, военный, священник. Глядя на карьерные перипетии отца Григория, можно было предположить, что жизнь у него тоже была весьма интересная.
А он даже жениться умудрился. Мне вот так и не удалось…
Впрочем, какие мои годы?
Я снова посмотрел на Ирину.
— Выходит, что они пытаются тебя убить, потому что ты стоишь на дороге будущего?
— Скорее, создаю помехи, — сказал я.
— А ты не думал о том, чтобы просто отойти с дороги?
— Я мог бы рассмотреть такой вариант, — сказал я. — Проблема только в том, что будущее, которому я мешаю больше всего, мне не нравится. И тебе, я уверен, оно тоже не понравится. Если доживешь.
— Бог не посылает человечеству испытаний, которые оно не может пройти, — сказал отец Григорий. Все-таки, у верующих свой взгляд на вещи. Довольно специфический, и очень может быть, что взаимопонимания мы с ним не найдем. — Ядерная война, ты говоришь?
— Падение цивилизации.
— И ее возрождение.
— В довольно неприятном виде, — сказал я. — Ты, конечно, можешь сказать, что это проверка, но мне кажется…
— Когда кажется, надо креститься, — назидательно сказал отец Григорий. — Ты вообще веруешь?
— Нет, — сказал я. — Научный материализм, все такое.
— Значит, твое время еще не пришло, — сказал он. — Пути Господни неисповедимы. Возможно, ты оказался здесь не случайно. Возможно, Он направляет твою руку и использует тебя, как свое оружие, чтобы не дать этому будущему стать настоящим.
Я предпочел бы думать, что руку мою направляю только я сам, но промолчал. Втягиваться в религиозный спор в моем состоянии мне совершенно не хотелось.
Мне хотелось спать, но я понимал, что должен уйти.
— И что же ты собираешься делать?
— Точного плана у меня пока еще нет, — сказал я. — Но, если в общих чертах, то я намерен мешать им и дальше.
— Действуя вслепую, ты можешь как принести благо, так и навредить.
— Я готов выслушать альтернативное предложение, — сказал я. — Если оно не связано с тем, чтобы я пошел в лес и тихо там застрелился.
— Самоубийство — тяжкий грех, сын мой, — сказал он. — К нему ведут малодушие, уныние, маловерие, но мне почему-то кажется, что это все не про тебя.
— Да я ж для общего дела, типа, — сказал я.
— Даже не шути по этому поводу, — строго сказал он. — Что же до альтернативного плана… Тебе надо отдохнуть, по крайней мере, до утра, а утром мы вместе с тобой еще раз обо всем подумаем.
Утро вечера мудренее, ага. Если бы мы были в какой-нибудь сказке, то это бы наверняка сработало. Ну, может быть, и не наверняка, но шансы какие-то все равно бы были.
Но в реальности они стремились к нулю. Если ты не можешь решить какую-то задачу из-за отсутствия у тебя нужных знаний, то ты не можешь решить ее ни вечером, ни утром, потому что знания сами по себе ниоткуда не возьмутся.
Даже если отец Григорий будет молиться всю ночь.
А ждать, пока профессор построит свою машину времени, чтобы заглянуть в будущее, я не могу. Тут лишнюю пару дней-то прожить — уже проблема, что уж о нескольких годах говорить.
Даже в монастырь не уйдешь, хронодиверсанты и там найдут.
— В общем, отдыхай пока, — сказал Гриша, поднявшись на ноги и осторожно потрепав меня по здоровому плечу. — А я пойду поработаю.
Он вышел, и мы с Ириной остались наедине.
— Чая?
— Да, спасибо.
Я принял чашку здоровой рукой и сделал глоток. Не большой поклонник этого напитка, но организму требовалась жидкость, и в этом качестве чай был не хуже любой другой.
Ирина села на стул, на котором раньше сидел отец Григорий, рядом со мной.
— Видишь, я не сумасшедший, — сказал я.
— Или же ты умеешь врать лучше, чем Гриша умеет распознавать ложь.
— Это вряд ли, — сказал я.
— Да, вряд ли, — согласилась она. — Значит, ты и правда из будущего?
— Угу.
— И будущее наше безрадостно.
— Фигня, — сказал я с беспечностью, которой даже отдаленно не испытывал. — Теперь я здесь, и значит, что все будет хорошо.
Глава 47
— Ты сам-то в это веришь? — спросила она, слегка изогнув бровь.
— Нужно быть оптимистом, — сказал я. — Нужно верить, что в конечном итоге все закончится хорошо.
— Но не стоит питать ложных надежд, — сказала она. — Все плохо, и похоже, что станет еще хуже.
— Значит, ты все-таки мне веришь?
— Я предпочла бы записать тебя в сумасшедшие, но Гриша не подтвердил эту версию, — сказала она.
— Как вы вообще с ним познакомились? — поинтересовался я.
— Его жена работает в нашей школе.
— Материалистический рационализм преподает?
— Материалистический рационализм в школах не преподают, — сказала она. — И тебе об этом прекрасно известно. Или должно быть прекрасно известно, если ты тот же самый Василий, что и четыре года назад. Физику она ведет, и классное руководство.
— Тоже неплохо, — согласился я. — А когда она с работы-то придет?
— Нескоро, — сказала Ирина. — Она вечерами в кафе подрабатывает. Времена сейчас сам знаешь, какие. На одну учительскую зарплату не прожить.
