Я выглянул в окно. Мы находились в частном секторе, машина стояла во дворе небольшого дома, откуда-то из-за обветшалого забора доносилось кудахтанье кур.

— О, — сказал я. — Значит, у тебя все-таки есть знакомый ветеринар.

— В каком-то смысле, — сказала. Ирина.

На крыльцо вышел высокий, плотный мужчина с длинными черными волосами и окладистой бородой. Он передвигался довольно характерной походкой, и я сразу опознал в нем бывшего военного, несмотря даже на длинную рясу, которую он носил.

По крайней мере, это не было похоже на засаду.

Пока.

— Священник? — удивился я. — Не думаю, что все настолько плохо.

— Это отец Григорий, — сказала Ирина.

— Твой духовник?

— Просто знакомый.

Спустившись с крыльца, первым делом отец Григорий закрыл ворота, через которые мы въехали во двор, предварительно осмотрев улицу долгим внимательным взглядом на предмет… черт его знает, на какой предмет. Может быть, бесов выслеживал.

Когда он подошел к машине, Ирина уже вышла наружу.

— Привет, — сказала она. — Извини, что без предупреждения.

— Тебе тут всегда рады, — сказал отец Григорий низким, хорошо поставленным голосом, которым с одинаковым успехом можно и проповеди зачитывать и приказы во время боя раздавать. — Что-то случилось?

Ирина жестом указала на меня, как раз начавшего вылезать из машины. Стоило мне открыть дверцу, как он заметил мои окровавленные джинсы, и глаза его на мгновение округлились от удивления. Вряд ли он удивился виду огнестрельного ранения, подумал я. Скорее, он не ожидал, что Ирина в принципе может привезти ему такой подарок.

— Здравствуйте, отец Григорий, — сказал я.

— Можно просто Гриша, — сказал он.

— Я тогда просто Вася, — сказал я. — Или Чапай.

— Почему Чапай? Плаваешь плохо?

— Потому что Иванович, — сказал я.

— И кто тебя подстрелил? Белые?

— Враги, — сказал я.

— Хорошо, что не друзья, — сказал он. — Получается, ходишь ты дорогами нечестивыми и творишь дела неправедные?

— Я бы так не сказал.

— Тогда почему к обычному врачу не пойдешь?

— Долго и сложно объяснять, — сказал я.

Гриша посмотрел на Ирину, та кивнула.

— Это действительно сложно, — сказала она.

— Ладно, пойдем в дом, там разберемся, — сказал Гриша. — Обопрись на меня, Чапай.

Мы вошли в дом. Он был небольшой, деревянный и весьма аскетично обставленный.

Гриша указал мне на диван.

— Ложись и портки скидывай.

— Кровью всю мебель залью, — предупредил я.

— И то верно, — согласился он. — Сейчас подстелим что-нибудь.

Он сходил в другую комнату, вернулся с куском клеенки, очевидно, служившей ему скатертью, и постелил на диван. Я расстегнул джинсы.

— Помоги ему, Ириш.

— Сам справлюсь, — сказал я, стиснув зубы. Я, конечно, не против, чтобы женщины стаскивали с меня штаны, но не при таких обстоятельствах.

Гриша ушел на кухню и вернулся с саквояжем, внутри которого что-то металлически позвякивало. В другой руке у него была бутылка водки.

— Анестезия, — сказал он. — Действует хреново, но другой нет.

— Обойдусь, — сказал я.

Он присел рядом и осмотрел мою ногу. И хотя он был предельно аккуратен, когда его пальцы щупали место вокруг раны, меня пронзило новым приступом боли.

— Уверен, что обойдешься? — спросил он. — Выходного отверстия нет, получается, что пуля внутри и ее доставать надо. Это, сын мой, если ты не в курсе, довольно болезненный процесс.

— Я в курсе.

— Служил? — спросил он.

— Служил.

— Где?

Я хотел было сказать, что писарем в штабе отсиделся, но потом сообразил, что этот фильм еще не сняли. Однако, распространяться о подробностях своей службы я все равно не собирался. Там на данный момент и конфликтов-то никаких нет.

Ну, или есть, но нас они пока не касаются.

— В разных местах, — сказал я.

— Афган?

Я покачал головой. В Афгане, судя по возрасту, мог служить и сам Гриша, и если он спросит меня о каких-то общих местах, которые известны всем, кто там побывал, я засыплюсь.

— Спецназ ГРУ. Африка, в основном.

— Ясно, — сказал он, и уважения в его голосе чуть прибавилось. — Ты полежи еще немного, я пойду инструменты простерилизую.

— Вообще без проблем, — сказал я, и он снова ушел.

Ирина сидела на стуле, смотрела на меня и выражение ее лица было… странным. Задумчивым.

— Он вообще врач? — спросил я.

— Исключительно опыт полевой медицины, насколько я понимаю, — ответила она.

— Меня устраивает, — сказал я.

Ирина пожала плечами.

Это было даже лучше, чем ветеринар, потому что ветеринарам вряд ли доводилось вытаскивать пули. Ну, по крайней мере, не на постоянной основе.

Гриша вернулся, неся поднос с инструментами. Рукава рясы он закатал до локтя и даже одноразовые хирургические перчатки где-то нашел, и они забавно смотрелись на его мощных, мускулистых, волосатых руках.

Присев рядом со мной, он снова покосился на бутыль с водкой.

— Точно не будешь?

— Нет, — сказал я. — Но если тебе надо, то накати.

— Я лучше опосля, — сказал он и взялся за скальпель. — Ты, ежели что, громко не ори, а то соседи подумают, что я бесов из кого-то изгоняю.

— Так это ж вроде твои прямые обязанности, — заметил я.

— Народу не нужны нездоровые сенсации, — сказал он. — Артерия не задета, повезло тебе.

Угу.

Ничего нового он мне не сказал. Если бы артерия была задета, мы бы с ним тут не разговаривали, потому что я бы к этому моменту уже помер.

Он вздохнул, привычным движением перехватил скальпель и сделал надрез, расширяя рану. Я не заорал.

Было терпимо. В смысле, мне в жизни приходилось и худшие вещи терпеть, и физическая боль от огнестрельной раны этот список отнюдь не возглавляла.

Гриша отложил скальпель и взялся за щипцы, сноровисто засунув их внутрь раны. И я опять не заорал.

Ну, почти.

Только зашипел и зубами поскрежетал немного.

— А я-то надеялся, что ты сознание потеряешь, — сказал Гриша. — Так бы оно намного проще было.

— Шестерых еще прихвати с собой, — прошипел я.

— В следующий раз обязательно, — сказал он и снова задвигал щипцами в ране. — Ага, нащупал, с Божьей помощью.

За этим последовал еще один пароксизм ясной и ослепительной боли, а потом он вытащил щипцы и небрежно бросил пулю на пол и взялся за иглу. Всего несколько стежков, и дело было сделано.

Он принялся накладывать повязку.

— Жить будешь, — сказал он. — Сделал аккуратно, как мог, но шрам, конечно, останется, но у тебя их и так целая коллекция.

— И ее жемчужиной он точно не будет, — сказал я. — Спасибо, Гриша.

— Пожалуйста, — сказал он. — С рукой что?

— Царапина.

Он продезинфицировал рану и наложил еще одну повязку.

— Надо ли мне говорить про постельный режим, покой, обильное питье и прочее, что ты уже и так должен бы знать?

— Не надо, — сказал я. — Тем более, что покой мне только снится.

— Времена такие, — вздохнул он. — Лихие времена.

Гриша откинулся на спинку стула, содрал с рук хирургические перчатки и бросил их на пол. Тоже довольно привычным жестом.

— Ирина мне о тебе раньше не рассказывала, —сказал он.

— Работали вместе, — сказала Ирина. — А не рассказывала, потому что Василия долго тут не было, да и случая не представилось.

Ну я-то ладно, а с этим отцом Григорием-то она когда успела познакомиться? Он ее духовник, что ли? Четыре года назад Ирина не показалась мне особенно религиозной, и совсем не каялась после того, как мы с ней согрешили…

Но люди меняются. Четыре года — довольно солидный срок, а учитывая потрясения, которые произошли со страной…

— Ладно, — сказал отец Григорий и строго посмотрел на меня. — Поведай мне свою историю, Чапай.

— А это обязательно? — я попытался сесть в кровати, но не нашел в себе достаточно сил. Через минуту еще раз попробую. — Мне так-то идти надо.

— В таком состоянии, сын мой, ты далеко не уйдешь, даже если я тебе позволю, — сказал он.