– Теперь понятно, – произнесла я, размышляя, стоит или нет замутить с братом Наташки и как в таком случае подкатить к нему.

– А Шмель, дружок его, – продолжила она вводить меня в курс дела, – мой первый парень.

– А брат знает?

– Догадывается, конечно, – предположила Наташка. – А мой козел заявил, что раз до свадьбы дала, не женится. Типа, не знает, с кем я, когда одна.

– Козлы они все! – вынесла я свой вердикт. – Лешка-Контекст, когда я ему сказала, что беременна, сразу в отказ пошел. Даже согласился на аборт денег дать.

– Почему Контекст? – удивилась Наташка. – Фамилия такая?

– Фамилия у него Константинов, – ответила я…

– Марточка! – взывала Светлана Сергеевна, как резаная. – Ты посмотри, какая прелесть!

Я отбросила телефон с набранной эсэмэской в сторону и, стараясь не выдать в голосе раздражения, прокричала:

– Иду!

Теперь мне вменяется подскочить к очередному цветочку или бабочке, украсившей какой-нибудь сорняк, и восхититься.

На этот раз я ошиблась. Не цветок и не бабочка были предметом созерцания моей гипотетической свекрови, а ползущая по ладошке улитка.

– Я в шоке! – воскликнула я и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, устремилась обратно к дому.

По икрам хлестали полынь и лебеда. Скрипнули доски крыльца. Хлопнула за спиной входная дверь. В нос ударил запах нежилого и плесени.

«Все это, и трава, и скрип, и грохот, – в последний раз!» – твердо решила я и распахнула створки шкафа.

Купленный для этих целей рюкзачок полетел на кровать, а я стала сгребать со своих полок одежду. И какого черта согласилась поехать на выходные в эту дыру?

Голос Глеба за моей спиной заставил меня вздрогнуть:

– Ты куда собираешься?

Я оглянулась. Он стоял в дверях в майке и в шортах. В руке пакет с хлебом.

– Обратно надо, – буркнула я.

– Тебе же только послезавтра на работу, – вспомнил он.

– Мне надо…

– Объясни! – потребовал Глеб.

– В больницу, – соврала я.

– Зачем?

– Я беременна! – выпалила я, вложив в это слово всю накопившуюся ярость и ненависть.

– Разве это повод срываться и ехать прямо сейчас? – недоумевал он.

– Нет, вы только посмотрите! – восхитилась я и бросила блузку на пол. – Ты хотя бы можешь спросить, от кого?

– От кого? – эхом повторил Глеб.

– От тебя.

– От…

– Да, да! – Я расхохоталась. – Кто тебе поверит, что за месяц, который мы жили в одной квартире, ты ни разу со мной не спал? Ты это и в полиции будешь утверждать?

На Глеба было жалко смотреть. Я даже в какой-то момент испугалась, что он сейчас упадет без чувств. Бледный как мел, с трясущимися губами, несчастный маменькин сыночек открывал и закрывал рот:

– А-а-а…

– На алименты подам в срок, установленный законодательством! – пообещала я и забросила рюкзак за спину.

Я была безмерно довольна собой. Еще бы, как я намучилась, ломая голову, что во мне не так или почему он никак не проявит хоть какую-то заинтересованность к интиму. Ахи, вздохи… Как раз, как у классиков. А ведь я когда-то мечтала об этом! Дура! Наелась сполна! Ни разу не сводил не то что в бар, в обычное кафе мороженое поесть! Гуляли по паркам, сидели на скамейках, и я слушала весь его бред про мироустройство и прочую научную белиберду.

– Странно, а где же будущая свекровь?! – задалась я вопросом, шагая через двор.

Сзади что-то скрипнуло. Я на ходу оглянулась. Светлана Сергеевна стояла с открытым ртом в проходе между домом и забором.

«Подслушивала, зараза! – догадалась я. – Ну, и отлично!»

Оказавшись за калиткой, я зашагала себе по дороге непринужденной походкой. В ветвях деревьев чирикали воробьи, изредка лаяли собаки. Где-то проблеяла коза. От этих звуков неожиданно защемило в груди. Деревня напомнила окраины Кушуева, где точно так же держат скот во дворах, а в палисадниках цветет черемуха. Даже запах показался родным. Но странное чувство возникло и тут же прошло, сменившись радостью, что сняла с себя ярмо обязательств, которых не давала, и теперь снова вольная птица.

«Все правильно, – размышляла я, шагая в сторону станции. – Давно надо было от них уйти. Тем более Наташка уже устала уговаривать, чтобы к ней переезжала. А что, работа у меня есть, крыша над головой тоже».

– Давно бы так, – повторилась в который раз Наташка, наблюдавшая за тем, как я выкладываю вещи в шкаф.

Я старалась сложить все ровненькими стопочками, как мама, когда наводила у меня в комнате порядок. Однако получалось это с трудом, если вообще получалось. Но со стороны могло показаться, что я аккуратная девушка. Впрочем, каждый день обещаю себе более серьезно подходить к бытовым вопросам. Но на деле не доходило даже до того, чтобы протереть в своей комнате пыль. Я только сейчас об этом задумалась. А на размышления меня натолкнула мысль о том, что Наташка наверняка не будет, как мама, убирать за мной со стола, заправлять каждое утро кровать и мыть полы. Я выпрямила пальчики и украдкой глянула на ногти. Как такими руками мыть посуду?

«Придется купить перчатки, – мелькнула мысль, которую тут же сменил вопрос: – А ногти резину не порвут?»

Неожиданно меня словно током прошибло. Я выпрямилась и попыталась восстановить в памяти все дни, когда делала то же самое у зануд. Выходило, что перекладывала вещи, когда заселялась, потом, когда собирались на дачу. Еще, когда собиралась сегодня свалить. Как ни старалась, не могла вспомнить, держала или нет в руках своего «трубадура». В Москве я стыдилась надевать это простенькое украшение. От долгого контакта с телом и одеждой он почернел, а уголки округлились, и от этого безделица казалась слегка оплавившейся. Был он для меня чем-то вроде крестика для верующих, который я подспудно боялась носить. Ведь каждый день грешила или была готова это делать. Я не верила в Бога, ведь его никто не видел, но боялась ответа перед чем-то незримым и сильным. «А вдруг там что-то есть?» – крутилось в голове после того, как что-то натворю. Я обещала себе, когда совсем повзрослею, перестану вести себя как маленькая, обязательно приобрету настоящий крестик, с которым совершу все полагающиеся обряды и буду носить… А пока… Пока наделила «трубадура» полномочиями и общалась с ним… Странно, но еще в раннем детстве была убеждена, что эта серебряная безделица приносит удачу. Сколько раз я засыпала с ним в кулачке, а, проснувшись, вдруг узнавала, что проблема сама собой разрешилась или беда прошла мимо. С Маринкой, будь она неладна, такая же история приключилась. Полночи сжимала я в руке талисман и мысленно повторяла только одно: «Трубадур, помоги, обратись к Богу и попроси его о моем раскаянии», – и на утро, как того ожидала, участковый не пришел. Не вызвали никуда и на следующий день. Как камень с плеч свалился третьего дня. Лешка-Контекст рассказал, что и родители Маринкины ни сном ни духом не ведают, как на самом деле ее угораздило в аварию попасть. Мажор в отличие от Маринки все помнил, но молчал. Просто сказал, что упросила пустить ее за руль, когда направлялись домой с шашлыков. Ехали вслед за нашей машиной. В какой-то момент Маринка решилась обогнать Лешку-Контекста, не справилась с управлением и слетела с дороги. Ему, конечно, нагоняй устроили, будь здоров, но это ерунда по сравнению с тем, что могло случиться, узнай они про гонки и мои выкрутасы. Ну, а Маринка помнила только то, как за руль садилась на берегу.

– Что с тобой? – спросила с тревогой Наташка, заметив, как я роюсь в вещах и заново проверяю все кармашки на внутренней части крышки чемодана.

– Потеряла одну вещь, – призналась я, уже уверенная, где ее надо искать.

– Какую? – допытывалась подруга.

– Крестик.

– Крестик? – повторилась она и покачала головой: – Это плохо.

– Без тебя знаю! – огрызнулась я и опустила крышку. – Только не крестик, а…